Базо промолчал. Прикрыв сигарету ладонями от ветра, он неторопливо курил.
– Это из-за Донзелы? – спросил Ральф. – Он ведь знал закон. Знал, что грозит тем, кто крадет алмазы.
– Камешек был совсем маленький! – пробормотал Базо, выпуская синий дым. – А пятнадцать лет – это много.
– Донзела остался жив, – напомнил Ральф, принимая переданный обратно окурок. – В старые времена, до принятия Закона о торговле алмазами, его бы убили.
– Что толку от такой жизни? – горько прошептал Базо. – Говорят, на этом волнорезе в Кейптауне заключенные работают как волы и скованы цепью, точно мартышки.
Он снова затянулся. Окурок вспыхнул, обжигая пальцы. Базо раздавил его на мозолистой ладони, и ветер разметал крошки табака.
– А ты, Хеншо, ты счастлив? – тихо спросил он.
Ральф пожал плечами:
– Счастлив? Да кто вообще счастлив?
– Разве эта яма… – Базо обвел рукой глубокую шахту под ними, – разве это не тюрьма? Она держит тебя так же крепко, как цепи держат Донзелу, который укладывает камни в волнорез.
Бадья поднялась почти до верхней площадки. Базо снял с плеч брезент, пока не увидели чернокожие полицейские, патрулировавшие территорию за недавно построенным забором.
– Ты спрашиваешь, счастлив ли я? – Базо встал, не глядя в глаза Ральфу. – Думал о землях, где я принц из рода Кумало. В тех землях телята, за которыми я ухаживал еще мальчишкой, стали быками и произвели на свет телят, которых я не видел. Когда-то я знал каждое животное в стадах моего отца – пятнадцать тысяч голов первоклассного скота, и я помнил каждого из них: дату рождения, изгиб рогов и все пятнышки на шкуре.
Вздохнув, Базо встал рядом с Ральфом на краю бадьи. Они были одного роста – высокие, хорошо сложенные мужчины, каждый красив красотой своей расы.
– Десять раз мой боевой отряд танцевал без меня на празднике спелых фруктов, десять раз мой король без меня бросал копье войны, посылая нас по красной дороге. – Базо помрачнел еще больше и заговорил тише. – С тех пор как я ушел, мальчишки стали мужчинами, и некоторые из них носят на руках и ногах коровьи хвосты в знак проявленной доблести.
Базо глянул на свое тело, прикрытое лишь грязным лоскутом на бедрах.
– Маленькие девочки стали девушками и созрели, чтобы принадлежать воинам, заслужившим почести на красной дороге войны.
Оба друга подумали об одиноких ночах, когда призраки мешали спать. Базо скрестил руки на груди и продолжил:
– Я вспоминаю отца – покрылась ли его голова снегом? Каждый мужчина моего племени, приходя с севера, приносит вести о моей матери по имени Джуба, Голубка. Она родила двенадцать сыновей – я первый и самый старший из них.
– Почему ты до сих пор здесь? – напрямик спросил Ральф.
– А ты почему здесь, Хеншо? – тихо ответил вопросом на вопрос матабеле.
Ральф смешался.
– Разве ты нашел в этой дыре славу и богатство?
Оба глянули вниз – с такой высоты отработавшая смена, ожидавшая подъема на поверхность, казалась колоннами муравьев.
– Разве у тебя есть женщина, светловолосая, как зимняя трава, готовая утешать тебя по ночам? Разве смех твоих сыновей звучит музыкой в ушах? Хеншо, что держит тебя здесь?
Ральф посмотрел в глаза матабеле. Не успел он найти ответ, как бадья поравнялась с нижней площадкой. Рывок вывел юношу из задумчивости. Ральф помахал отцу, стоявшему наверху.
Грохот паровой лебедки затих. Бадья поползла медленнее. Базо вывел матабеле на площадку. Ральф убедился, что работники перебрались благополучно, и прыгнул через узкую щель – деревянная платформа задрожала под весом двадцати человек.
Ральф дал сигнал поднимать бадью. Лебедка зарычала, стальной трос завизжал на шкивах. Тяжело нагруженная бадья пошла вверх, пока не ударилась о фиксаторы. Ральф и Базо подсунули под нее ломы и налегли всем телом. Порода с грохотом посыпалась по желобу в ожидающую внизу повозку.
Ральф посмотрел вверх, ожидая увидеть улыбку отца и услышать поздравления: «Молодец! Двести тонн за сегодня!»
На верхней площадке никого не было – Зуга исчез.
Зуга упаковал единственный сундук – сундук принадлежал Алетте, она привезла его из Кейптауна. Теперь он возвращался обратно, а больше у них почти ничего и не осталось.
На дно сундука Зуга положил Библию Алетты, ее дневник и шкатулку с оставшимися драгоценностями – самые ценные были проданы много лет назад во имя неосуществленной мечты. Поверх Баллантайн положил собственные дневники, карты и книги. Обнаружив незаконченную рукопись, он взял увесистый сверток.
– Возможно, теперь у меня найдется время ее закончить, – пробормотал Зуга и бережно спрятал листки в сундук.
Затем уложил одежду: четыре рубашки, пара ботинок – всего ничего.
Он легко вытащил полупустой сундук во двор – вот и вся его ноша. Скудную обстановку домика Зуга продал за десять фунтов. Как и предсказал Родс, он уезжает отсюда так же, как приехал, – с пустыми руками.
– Где Ральф? – спросил Зуга у Яна Черута.
Коротышка-готтентот привязывал к откидной доске повозки котелок и чайник.
– Должно быть, задержался у Бриллиантовой Лил. Мальчик имеет право утолить жажду – он вкалывал по-черному.
Зуга не стал спорить. Оценивающим взглядом он оглядел повозку: это самая новая и крепкая из трех, принадлежавших ему. Одну забрала с собой Луиза Сент-Джон – с ней ушли лучшие мулы. Тем не менее повозка доставит их в Кейптаун, даже с дополнительным грузом, который собирался положить на нее Зуга.
Ян Черут подковылял к хозяину и взялся за вторую ручку сундука, собираясь закинуть его на повозку.
– Погоди, – остановил слугу Зуга. – Сначала вот это.
Он показал на грубо обтесанную глыбу синего камня под верблюжьей колючкой.
– Мать моя… – ахнул Ян Черут. – Не может быть! За двадцать два года я повидал немало твоих безумств…
Зуга решительно подошел к камню, вытащенному Ральфом из Чертовых шахт, и поставил на него ногу.
– Мы поднимем его с помощью блока. – Зуга глянул на крепкую ветку над головой: сверху свисали шкив и пеньковая веревка. – Подгони повозку поближе.
– Ну уж нет! – Ян Черут уселся на сундук и скрестил руки на груди. – На этот раз не стану. Однажды я уже надрывался ради тебя, но тогда я был молодой и глупый.
– Ладно тебе, Ян Черут, ты напрасно теряешь время.
– На кой черт тебе сдалась уродливая глыба камня? Что за бредовая затея?
– Я потерял птицу, и мне нужен идол.
– Я слыхал, что ставят памятники в честь великих людей или сражений, но поставить монумент собственной глупости!.. – тоскливо заметил готтентот.
– Подгони повозку.
– Не стану! Я отказываюсь тебя слушаться. Ни за что на свете! И не проси.
– Когда мы закончим погрузку, я дам тебе целую бутылку капского бренди – выпьешь ее, чтобы отпраздновать.
Ян Черут со вздохом поднялся:
– Ты меня купил со всеми потрохами.
Покачав головой, он подошел к Зуге.
– Только не надейся, что я буду его любить, – предупредил он, с ненавистью глядя на синий камень.
Впервые за много недель Зуга засмеялся и, вопреки обыкновению расчувствовавшись, положил руку на плечо слуги:
– Теперь у тебя снова появился объект для ненависти – представляешь, как ты будешь счастлив?
– Ты выпил, – сказал Зуга.
Ральф швырнул шляпу в угол комнаты.
– Да, пропустил пару кружек пива, – согласился он, подошел к железной печке и протянул замерзшие руки к огню. – Я бы и больше выпил, да не на что.
– Я ждал тебя, – продолжал Зуга.
Ральф сердито обернулся:
– Папа, я работаю на тебя целыми днями, неужели вечером нельзя отдохнуть?
– Нам нужно серьезно поговорить. – Зуга кивнул на стоявший напротив стул. – Садись, Ральф.
Зуга потер глаза, собираясь с мыслями. За последние дни он не раз пытался найти способ безболезненно объяснить Ральфу, что все кончено, они остались без гроша, все труды и страдания были напрасны, но безболезненного способа не было. Была только жестокая правда. Бросив взгляд на сына, Зуга неторопливо, выбирая слова, рассказал ему все. За все время долгого рассказа Ральф не шевельнулся и с каменным лицом смотрел на отца.
Не получив ответа, Зуга вновь заговорил:
– Поедем утром. Мы с Яном Черутом загрузили повозку, нам понадобятся все мулы, двойная упряжка – путь-то неблизкий.
Зуга умолк, но ответа так и не дождался.
– Тебе, наверное, интересно, куда мы поедем и что будем делать? Мы вернемся в Кейптаун, там еще остался домик Томаса Харкнесса.
– Ты проиграл все! – наконец заговорил Ральф. – И не сказал мне ни слова. Ты – ты, который всегда читал мне проповеди об азартных играх и честности!
– Ральф!
– Ты проиграл то, что принадлежало не только тебе, но и всем нам!
– Ты пьян, – ровным голосом сказал Зуга.
– Все эти годы я верил твоим обещаниям! «Ральф, мы пойдем на север! – передразнил он. – Ты получишь свою долю. Нас ждет целая страна, Ральф, она будет и твоей тоже».
– Еще не все потеряно… У меня осталась концессия. Когда мы вернемся в Кейптаун…
– Ты! Ты вернешься, а не я, – со злостью заявил Ральф. – Иди лелей старческие мечты, меня от них уже тошнит!
– Не смей разговаривать со мной таким тоном.
– А вот и посмею! Ей-богу, это не единственное, на что я осмеливаюсь! Я осмеливаюсь сделать то, что тебе не под силу или чего ты боишься…
– Щенок! Наглый, глупый щенок!
– Беззубый старый пес!
Зуга резко перегнулся через стол. Ладонь с треском пистолетного выстрела ударила Ральфа по лицу. От пощечины голова юноши мотнулась назад. Ральф медленно выпрямился.
– Ты меня ударил в последний раз, – сказал он, решительно направился к дверям и обернулся: – Уходи, мечтатель! Я буду воплощать в жизнь свои мечты.
– Убирайся! – ответил Зуга. Шрам на щеке побелел. – Убирайся и будь проклят!
– Помни, папа, я ушел с пустыми руками – даже без твоего благословения.
Ральф шагнул в темноту за порог.
От прикосновения к щеке Базо мгновенно проснулся, широко открыл глаза и протянул руку к лежавшему рядом ассегаю. Запястье перехватили, не давая прикоснуться к оружию.