– Вы не… то есть вы не примете мое предложение? – Изумление растаяло, Ральф выпятил челюсть и сжал губы. – Но почему? Я дам вам все, что пожелаете, буду носить вас на руках…
– Ральф! – Она прикоснулась к его губам, оставив на них пятнышко муки. – Тише, Ральф, тише.
– Салина, я люблю вас! Разве вы не понимаете?
– Понимаю. Но, милый мой Ральф, я-то вас не люблю.
Кэти и близнецы провожали Ральфа до самой реки. Вики и Лиззи ехали верхом на Томе, сидя в седле по-мужски и задрав юбки выше колен. От счастливого визга близнецов у Ральфа чуть не лопались барабанные перепонки. Он хмуро шагал вперед, не отвечая на вопросы и замечания Кэти, которая вприпрыжку шла рядом. Наконец девушка притихла и тоже замолчала.
Согласно безмолвному уговору они должны были расстаться на берегу реки Ками. Исази уже перевел фургон через реку: на противоположном берегу виднелись глубоко врезавшиеся в землю следы окованных железом колес. Фургон опережал Ральфа примерно на час.
Они остановились на берегу, и теперь даже близнецы затихли. Ральф оглянулся на дорогу, прикрывая глаза от утреннего солнца широкими полями шляпы.
– Значит, Салина не придет? – ровным голосом спросил он.
– У нее живот разболелся, – ответила Вики. – Так она мне сказала.
– По-моему, это больше похоже на проклятие Евы! – легкомысленно заявила Лиззи.
– Неприлично так говорить! – заметила Кэти. – Только глупые маленькие девчонки болтают о том, чего сами не знают.
Пристыженная Лиззи опустила взгляд, а Вики приняла вид невинной добродетели.
– Попрощайтесь с кузеном Ральфом.
– Я люблю вас, кузен Ральф! – сказала Вики. От Ральфа ее пришлось отдирать силой, как присосавшуюся пиявку.
– Я люблю вас, кузен Ральф! – Лиззи посчитала количество поцелуев, доставшихся ему от Вики, и решила установить новый мировой рекорд – увы, Кэти ей помешала.
– А теперь брысь! – велела Кэти. – Давайте-ка идите отсюда!
– Кэти плачет! – сказала Лиззи, и близнецы заинтересованно уставились на сестру.
– Ничего подобного! – возмутилась Кэти.
– Неправда, плачешь! – заявила Вики.
– Просто в глаз что-то попало.
– В оба сразу? – недоверчиво спросила Вики.
– Все, хватит!
Близнецы по опыту знали, когда пора отступить, и неохотно отошли на несколько шагов. Кэти повернулась к ним спиной, чтобы сестры не подслушали.
– Они правы, – невнятно прошептала она. Перед глазами все плыло. – Я плачу, Ральф. Мне так не хочется, чтобы вы уезжали.
Очарованный Салиной, Ральф никогда толком не смотрел на Кэти. Это искреннее признание тронуло его, он впервые вгляделся – и понял, что напрасно считал ее ребенком. Густые темные брови и выступающий подбородок выдавали сильный характер – такая не расплачется по пустякам. Кэти вытянулась за прошедший год, и ее макушка доходила Ральфу до подбородка. Веснушки на скулах молодили девушку, однако форма носа была вполне зрелой, а зеленые глаза под изогнутыми бровями, хотя и заплаканные, смотрели не по-детски мудро и пристально.
Она все еще носила грязно-зеленое платье, сшитое из четырех мешков, только сидело оно теперь по-другому: слишком свободно в талии и чересчур узко в груди, безуспешно пытаясь сдержать крепкие юные грудки. Ральф помнил по-мальчишески узкие и костлявые бедра – теперь же платье чуть не лопалось по швам, облегая их.
– Ральф, вы вернетесь? Обещайте вернуться, или я не отпущу вас!
– Обещаю! – ответил он. Причиненная отказом Салины боль, от которой разрывалось сердце, внезапно стала терпимой.
– Я буду молиться за вас каждый день, пока вы не вернетесь, – сказала Кэти и потянулась, чтобы поцеловать Ральфа. Девушка больше не казалась тощей и неуклюжей в его объятиях. Ральф остро почувствовал, как мягкое тело прижимается к его груди – и ниже.
Ее нежные губы отдавали свежестью весенней травы. Ральф не торопился разрывать объятия, и Кэти не возражала. Боль неразделенной любви утихла, сменившись приятным теплом, которое разливалось по телу… Внезапно Ральф понял две вещи: во-первых, близнецы уставились на них во все глаза, бесстыдно усмехаясь; во-вторых, разливавшееся по телу приятное тепло исходило отнюдь не из разбитого сердца, а гораздо ниже и сопровождалось чувствительными изменениями, которые вскоре станут очевидны невинной девочке в его объятиях.
Ральф почти оттолкнул ее и с излишней резкостью вскочил в седло. Взглянув на Кэти, он заметил, что поток слез в зеленых глазах высох, сменившись удовлетворенным пониманием, которое, вне всяких сомнений, подтверждало его догадку: Кэти больше не ребенок.
– Когда ты вернешься? – спросила она.
– Не раньше окончания сезона дождей, месяцев через шесть-семь.
Внезапно Ральфу показалось, что это очень долго.
– Ладно, – ответила она. – Ведь ты обещал.
Переправившись через реку, Ральф оглянулся. Близнецы потеряли интерес к происходящему и наперегонки бежали домой – в воздухе мелькали косички и подолы. Кэти все еще смотрела ему вслед. Увидев, что он обернулся, она помахала и не опускала руки, пока всадник и лошадь не скрылись в лесу.
Девушка присела на бревно возле тропинки. Солнце поднялось в зенит и исчезло в легкой дымке лесных пожаров на горизонте, превратившись в красный кружок, на который можно смотреть не щурясь. В сумерках из густого темного леска у реки донеслись жуткие звуки: леопард грыз и разрывал добычу. Кэти вздрогнула, бросила последний долгий взгляд через широкое русло реки и отправилась домой.
Базо не мог уснуть. Он давно оставил свою подстилку и сел у очага посреди хижины. Остальные – Зама, Камуза и Мондане, – все, кто пойдет с ним завтра, даже не шевельнулись. Праздничные одежды лежали рядом со спящими. Накидки из перьев, меха и бус, головные уборы и набедренные повязки хранились для самых важных церемоний и особых случаев вроде праздника урожая или личной аудиенции короля, а также для торжества, которое начнется на рассвете и по случаю которого они здесь собрались.
Базо посмотрел на друзей, и сердце сжалось от радости. Счастье переполняло его, и хотелось петь. С этими людьми он делил детство, юность, а теперь и взрослую жизнь; друзья снова будут рядом с ним в один из самых важных дней, и от этого на душе становилось еще светлее.
Пока его товарищи бормотали и похрапывали во сне, Базо в одиночестве сидел у костра и, как скряга пересчитывающий свои сокровища, мысленно брал каждую золотую монетку удачи, нежно поворачивая в руках и наслаждаясь воспоминаниями.
Он снова переживал каждую секунду триумфа, когда ряды связанных пленниц провели мимо Лобенгулы, а к его фургону бросили военные трофеи: слитки меди и медную проволоку, топоры, кожаные мешочки с солью, глиняные горшки с бусами – знаменитый колдун Пемба собирал дань с множества запуганных соседей. Лобенгула улыбнулся при виде этого богатства – оно-то и стало причиной раздоров с Пембой. Как и обычный человек, король был не чужд зависти. Завидев улыбку Лобенгулы, индуны последовали его примеру и одобрительно зацокали языками.
Базо вспомнил, как король вызвал его вперед и довольно засмеялся, когда из мешка выпала голова колдуна – уже порядком разложившаяся. Она подкатилась к переднему колесу фургона, усмехаясь Лобенгуле сгнившими губами, из-под которых виднелись неровные зубы, покрытые пятнами от курения трубки с коноплей. Свора изможденных, паршивых бродячих собак с рычанием набросилась на лакомый кусочек. Когда один из палачей принялся разгонять их ударами дубинки, король остановил его.
– Бедняги голодны, оставь их. – Он повернулся к Базо: – Расскажи мне, как ты это сделал.
Базо вспомнил каждое свое слово, когда он описывал королю их поход. Рассказывая, он принялся танцевать боевой танец и петь сложенную им песню про Пембу:
Словно крот в брюхе земли,
Базо нашел тайный проход…
Он пел, а в первом ряду вождей сидел Ганданг, его отец, серьезный и гордый.
Как слепая рыбина в пещерах Синойа,
Базо проплыл в темноте…
Когда песня упомянула Заму и его воинов, они выскочили вперед, присоединившись к танцу.
Как черная мамба из-под камня,
Зама насмерть разил серебряным клыком…
Закончив победный танец, воины упали лицом вниз и распростерлись на земле перед фургоном.
– Базо, сын Ганданга, пойди и выбери двести коров из королевских стад, – сказал Лобенгула.
– Байете! – закричал Базо, все еще тяжело дыша после танца.
– Базо, сын Ганданга, ты, который командовал пятьюдесятью воинами, теперь я даю тысячу под твою команду!
– Нкози! Повелитель!
– Ты будешь командовать импи, ожидающим в королевском краале на берегу реки Шангани. Я дам тебе новые знаки различия для твоего отряда. Твои щиты будут красного цвета, юбки из хвостов циветт, головные уборы из перьев марабу и кожи крота, – нараспев произнес Лобенгула и сделал паузу. – Твой отряд будет называться «изимвукузане эзембинтаба» – «кроты, роющие под горой».
– Нкози какхула! Да здравствует король! – во все горло закричал Базо.
– А теперь, Базо, поднимись и выбери себе жену среди женщин. Убедись, что она добродетельна и плодородна, пусть ее первой обязанностью станет возложение обруча индуны на твою голову.
– Индлову! Нги я бонга! Слава Великому Слону!
Сидя в одиночестве у огня, Базо вспоминал каждое слово, каждую интонацию, паузу и ударение в речи короля. С удовлетворенным вздохом он осторожно, чтобы не разбудить спящих, подбросил в костер еще одну большую ветку. Искры взлетели вверх, в отверстие посреди куполообразной крыши.
Отдаленный звук прервал сладкие воспоминания – где-то вскрикнула гиена. В этом не было ничего необычного: жуткие крики противных тварей раздавались каждую ночь, от заката до рассвета. Странно лишь то, что сегодня первый крик прозвучал так поздно…
Гиены облюбовали маленькую рощицу позади загона для скота – обитатели крааля Ганданга использовали ее как общественную уборную. По ночам гиены очищали рощицу от испражнений, поэтому жители терпели присутствие тварей, к которым обычно относились с суеверным ужасом.