В панике она забыла снять предохранитель! Ошибка чуть не стала роковой: лев с размаху стукнул гигантской лапой по стволу. От удара пальцы Луизы мгновенно онемели, и ружье чуть не вылетело из рук. Она чудом удержала его, сняла предохранитель и, воткнув ствол в пасть чудовища, снова нажала на спусковой крючок. В грохоте львиного рыка выстрел прозвучал едва слышно.
Отдача выбила ружье из рук: оно полетело вниз, стукаясь о ветки. Луиза осталась беззащитной.
Лев все еще цеплялся за ствол, хотя его громадная голова на толстой шее откинулась назад, из открытой пасти фонтаном била кровь, заливая блестящие клыки. Глубоко впившиеся в кору загнутые когти медленно разжались – зверь полетел вниз, изгибаясь и судорожно вздрагивая в агонии, и упал под деревом. Лежа на боку, он вытянул лапы, изогнул спину и, захлебываясь кровью, испустил последний хриплый вздох.
Луиза опасливо слезла с дерева и, держась подальше от мертвого хищника, добралась до ружья: приклад треснул, затвор заклинило. Несколько минут она тщетно боролась с заклинившим затвором, потом бросила бесполезное оружие.
В груди не хватало воздуха, ужас тисками сжимал мочевой пузырь, однако Луиза не стала задерживаться. Она лихорадочно схватила маленькую холщовую сумку, где лежали трутница, огниво, складной нож, несколько ювелирных украшений и прочие мелочи. Патронташ, одеяло и пустую бутыль для воды она не взяла, отчаянно торопясь убраться подальше от этого места.
Лишь однажды Луиза бросила взгляд назад: пара шакалов уже добрались до трупа, из лимонно-желтого утреннего неба на широких изящных крыльях спустился стервятник и сел, сгорбившись, на верхушку сикомора. Он покачивал омерзительно лысой, точно ошпаренной, головой, жадно предвкушая угощение.
Луиза побежала – побежала в паническом отчаянии, оглядываясь, не обращая внимания на впивающиеся в одежду колючки, рискуя переломать ноги: сапоги для верховой езды на каблуках не годились для бега по пересеченной местности. Измотанная сумасшедшей гонкой, Луиза ничком упала на землю, с каждым вздохом сотрясаясь от рыданий: слезы страха и отчаяния текли по мокрым от пота щекам.
Лишь к полудню ей удалось немного прийти в себя и собраться с духом. Панический ужас отпустил, и Луиза снова пошла вперед.
Ближе к вечеру на сапоге отвалился каблук, и она сильно растянула лодыжку, но продолжала ковылять, пока не наступила темнота, с которой вернулись все страхи.
Луиза забралась на высокую развилку мопане. Неудобное положение на жестких ветках, холод и страх не дали ей уснуть. На рассвете она слезла с дерева. Лодыжка распухла и посинела: если снять сапог еще раз, то обратно уже не наденешь. Как можно туже затянув ремешки, Луиза срезала ветку, сделав из нее костыль.
Горячий воздух обжигал. Слизистая оболочка ноздрей высохла и разбухла, заставляя дышать через рот. Губы потрескались и кровоточили. Соленый металлический привкус крови раздражал язык. Грубый шершавый костыль натирал кожу под мышкой и на боку, язык распух и напоминал кляп из куска пакли.
К ночи у Луизы не оставалось сил, чтобы залезть на дерево. Скорчившись у основания ствола, она наконец забылась тяжелым сном, мучимая видениями журчащих горных ручьев. Дневной свет разбудил ее. С кашлем и бормотанием Луиза проснулась в еще более кошмарной реальности.
Каким-то образом ей все же удалось подняться. Каждый шаг давался с усилием, для которого приходилось собирать волю в кулак. Глядя налитыми кровью глазами сквозь распухшие веки на то место, куда нужно поставить ногу, Луиза падала вперед, опираясь на костыль, и с трудом восстанавливала равновесие, прежде чем подтянуть больную ногу к здоровой.
– Пятьсот четыре… – Она считала каждый шаг, собираясь с силами для следующего. Через тысячу шагов Луиза делала передышку, вглядываясь в дрожащее знойное марево.
Солнце клонилось к закату. Луиза подняла голову после очередной тысячи шагов и вдруг увидела впереди группу людей. От радости в глазах потемнело. Она встряхнулась и попробовала закричать – из сухого, распухшего и потрескавшегося горла не вырвалось ни звука. Луиза подняла костыль и замахала, подзывая приближающиеся фигуры – и в этот момент поняла, что стала жертвой миража и галлюцинаций: человеческие фигуры превратились в стаю страусов, убегающих прочь.
Разочарование не вылилось в слезы: слез давно не осталось. В сумерках она упала, успев подумать: «Все. Я больше не могу идти».
Рассветная стужа привела ее в чувство. С трудом подняв голову, Луиза увидела прямо перед собой стебель травы, изогнувшийся под тяжестью капель росы, которые висели на нем, покачиваясь и сверкая, точно драгоценные камни. Она прикоснулась к травинке, и прелестные капельки мгновенно сорвались, бесследно исчезнув на сухой спекшейся почве.
Луиза подползла к следующему стебельку. На этот раз ей удалось уронить жидкие алмазы на черный распухший язык. Удовольствие было таким невыносимым, что превратилось в боль. Солнце быстро взошло и высушило росу, но, немного утолив жажду, Луиза нашла в себе силы встать и продолжить путь.
Следующей ночью дул легкий теплый ветерок, поэтому росы не было. Луиза знала, что пришел день ее смерти. Проще умереть, не сходя с места, и она закрыла глаза – а потом снова открыла и с трудом приподнялась. Каждая тысяча шагов занимала целую вечность. Снова начались галлюцинации. Какое-то время рядом с Луизой шел ее дедушка – в боевом головном уборе из орлиных перьев, в расшитых бусами штанах из оленьей кожи. Она попыталась заговорить с ним, но дедушка грустно улыбнулся – сухое коричневое лицо прорезали складки – и исчез.
Мимо проскакал Сент-Джон на Метеоре. Мунго не смотрел в сторону Луизы, копыта громадного золотистого жеребца беззвучно били по земле. Конь и всадник растворились в пыльной дымке. Почва под ногами внезапно расступилась, и Луиза полетела – легкая как перышко, выпавшее из гусиной грудки, как снежинка, кружащаяся в воздухе.
Резкий удар привел ее в чувство.
Она упала навзничь в белый песок, и на мгновение ей почудилось, что это вода. Луиза зачерпнула полную пригоршню и поднесла к губам – сухие жесткие песчинки походили на крупную соль. Оглянувшись, она с горьким торжеством поняла, что все-таки добралась до реки Тати и теперь лежит в высохшем русле. Мелкий белый песок простирался от берега до берега – Луиза умирала от жажды в реке.
«Лужица… – подумала она. – Где-то должна быть лужица!»
Она поползла по песку вниз по руслу, по направлению к ближайшему его изгибу.
За поворотом открылось длинное ущелье высоких берегов, с которых свисали ветки деревьев. Белый блестящий песок – и больше ничего…
Луиза знала, что доползти до следующего поворота сил не хватит. Перед глазами то и дело все плыло. Сосредоточенно нахмурившись, она вглядывалась в кучи коричневых шарообразных комков посреди русла и смутно осознала, что это слоновий навоз, а рядом с ним – холмики песка, точно песчаные замки, построенные детьми на пляже.
Внезапно Луиза вспомнила описание выкопанных слонами ям в книге Зуги Баллантайна. Это придало ей сил сделать последний рывок: встав на ноги, она подковыляла к ближайшему замку из песка. Слоны вырыли яму глубиной по пояс человеку. Луиза залезла в нее и принялась лихорадочно копать. Через пару минут она обломала все ногти. Пальцы кровоточили, песок норовил соскользнуть обратно в яму, но Луиза упорно копала.
Белый песок изменил цвет, стал влажным и твердым. Наконец дно ямы заблестело. Оторвав лоскут от изодранной в клочья юбки, Луиза прижала его к мокрому песку, затем окровавленными пальцами выдавила из ткани каплю влаги на почерневший и потрескавшийся язык.
Все было именно так, как Зуга это себе представлял.
Они переправились через реку Шаши за час до полудня в жаркий безветренный день; далеко на горизонте громоздились серебристо-черные грозовые тучи; впереди ждали кишащие дичью леса и равнины Матабелеленда.
Зуга ехал верхом на прекрасной лошади, а справа скакал его старший сын – взрослый мужчина, сильный, с прямой осанкой, отцу на загляденье.
– Вот она! – Ральф сорвал с головы шляпу и махнул, показывая на голубоватые холмы и зеленые леса. – Наконец мы добрались до твоего севера. Теперь мы возьмем эту землю!
Зуга засмеялся: золотистая бородка сверкала в солнечном свете, блеснули зубы – ровные и белые, как у сына.
– Потерпи, мой мальчик! Сейчас мы пришли, чтобы обольстить, а в следующий раз возьмем ее, как невесту!
Отложив путешествие на три месяца, Зуга задержался в Кимберли: пользуясь ресурсами «Алмазных копей „Де Бирс“», он планировал поездку в соответствии с распоряжениями Родса.
Баллантайн решил, что отряда из двухсот человек будет достаточно, чтобы захватить и удержать земли племени машона, объехать границы ферм и разметить золотоносные участки. Отряд поддержат сэр Сидни Шиппард и его полиция Бечуаналенда из крааля Камы, а также отряды полиции, создаваемые Родсом. Зуга тщательно – на ста шестнадцати страницах – расписал оружие и снаряжение, которое им понадобится; Родс одобрил список размашистой росписью и коротким наказом: «Начинайте!»
Четыре дня спустя Ральф вернулся в Кимберли с двумя десятками фургонов с золотых приисков Витватерсранда, и Зуга просидел с ним всю ночь в номере новой гостиницы Бриллиантовой Лил.
Утром Ральф присвистнул от восхищения:
– Вот это размах! Столько людей и снаряжения!
– Ральф, ты с этим справишься?
– Я должен подготовить официальную смету, подсчитать, во что обойдутся рабочая сила, приобретение оборудования и доставка его в Кимберли, обеспечить фургоны и волов для перевозки всего этого, поставить верховых лошадей, ружья и патроны, пулеметы, паровой двигатель для прожектора. Кроме того, тебе нужна от меня заявка на строительство дороги к определенной точке на карте – к Маунт-Хэмпден, горе, которую ты обнаружил где-то в диких землях, и все это должно быть готово через девять месяцев – я правильно понял?
– Правильно, – улыбнулся Зуга. – Берешься?
– Дай мне неделю, – ответил Ральф.