Теперь Вербин посмотрел на Менькова взглядом затравленного зверя.
— Да-да, ты послал своего подопечного «мокрушника» Курганова убить Савичева. Курганов тебя тоже сдал. Вот это твое решение мне не совсем понятно. Для чего Савичева убивать? Чтобы он не рассказал о том, что ты стрелял в него — или в его сторону — когда ты вместе с Федяевым, начальником сизо и еще одним оборотнем в погонах избивал несчастного Алевтинова? Так ведь он уже рассказал мне, что и тебя опознал. Или ты решил, что свидетель на следствии и свидетель на суде — это две большие разницы по одесской формулировке? Или просто решил отомстить человеку, который всю игру тебе испортил?
Меньков устало откинулся на спинку стула.
— Ну что, Вербин, напишешь все, о чем я рассказал, и еще кое-что, или?…
— Что «или»? — злая, хищная гримаса искорежила жирное лицо майора.
— «Или» — это «или», — Меньков вынул из нагрудного кармана куртки мобильный телефон, почти не глядя на него, нажал на три кнопки одну за другой, поднес телефон в уху и сказал:
— Уже можно.
— Брось телефон, сука!
Вербин держал пистолет в вытянутой руке. Рука заметно дрожала. Однако черный зрачок смерти, глядящий на Менькова, все равно более чем впечатлял.
— Да ни хрена не брошу, — «Только не показывать, что я его боюсь. А ведь я его не боюсь…»
Звон разбитого оконного стекла, стук упавшего на пол пистолета. Меньков ничего не понял, кроме одного — пистолет надо подобрать с пола. Что он и сделал наилучшим образом — реакция не подвела.
Вербин с посеревшим, искаженным от боли лицом стоял, держась левой рукой за правое плечо. Вот он отнял руку от плеча — вся ладонь в крови. Взглянув сначала на ладонь, а потом на Менькова — полным удивления взглядом — майор рухнул на пол.
Вслед за звуком от падения тела на пол Меньков услышал звуки за дверью в коридоре: крики, топот.
Дверь распахнулась, и на пороге возник Рябинин — в камуфляжном комбинезоне, в «бронике». Следом за ним в кабинет ввалились четверо дюжих ребят, в таком же облачении, с укороченными АКСами наизготовку.
— Чистая работа, — Меньков кивком указал на тело Вербина.
— А я думаю, что не очень, — удрученно сказал Рябинин. — Не перестарались ли?
— Нет-нет, — успокоил его Меньков. — Это он так, от огорчения на пол улегся.
28
Пятница, 24 сентября
Высокий, крепкий светловолосый парень в джинсовом костюме шел по аллее. Взгляд его беспокойно метался вправо — дом, несколько подъездов, скамейка, на ней никого, влево — голубятня, стол, за столом мужики, на столе бутылка стеклянная и большая бутылка пластиковая. В конце аллеи, перпендикулярно к ней, находился большой — на пять подъездов — панельный дом. Перед домом — дорога, которая заканчивается тупиком. Впрочем, тупик здесь не планировался, дорога шла дальше, к соседним домам. Но ее на уровне угла дома перегородили массивными бетонными блоками. Получался путь в один конец. Там, у бетонных блоков, жильцы этого дома устроили автомобильную стоянку.
На стоянке сейчас пристроился чей-то автомобиль. Наверное, гости приехали к кому-то из обитавших в этом доме. А может быть, кто-то оставил «тачку» на время. Примерно в полукилометре отсюда большой кооперативный гараж — далековато туда за «тачкой» идти.
Так что по автомобилю настороженно озиравшийся парень только скользнул взглядом.
Автомобиль стоял у края дома, чуть дальше пятого подъезда. Парень свернул у третьего, легко взбежал по ступенькам, еще раз быстро поглядел по сторонам, приставил к замку магнитный ключ, открыл стальную дверь подъезда.
Мужчина, сидевший в автомобиле, поднес ко рту радиотелефон и произнес:
— Принимайте его.
Парень в джинсовом костюме подошел к лифту, нажал на кнопку. Спускающийся лифт ровно загудел, через какое-то время двери лифта разъехались. Рука машинально, тысячи раз повторенным движением, тянется к кнопке с цифрой «5», палец нажимает на кнопку. Лифт плавно поднимается. Все, как всегда. Впрочем, не всегда, один раз он застрял в лифте. Проторчал минут сорок.
Сейчас обошлось без приключений. Двери раскрылись. Шаг вперед, поворот направо.
И тут он почувствовал — сегодня уж точно не как всегда. Двое мужчин быстро сбегали по лестнице сверху, двое стояли на площадке между четвертым и пятым этажом.
В безумной надежде он рванулся назад, к лифту. Нажал на кнопку, двери послушно разошлись. Но сильная рука схватила его за воротник куртки, когда двери уже почти сошлись снова. Потом двери, стукнувшись о препятствие — о пару рук — опять разъехались. И в следующее мгновенье парень вылетел из лифта спиной вперед.
Рывок оказался настолько сильным, что он пролетел расстояние от лифта до стены, больно ударился о стену спиной и затылком. Болевой шок на несколько секунд лишил его возможности действовать собранно и быстро. Но оправившись от шока, он бросился на человека, стоявшего над ним — сначала намереваясь ударом руки снизу атаковать его в пах, а затем, когда человек согнется, захватить его голову руками и ударить снизу коленом в лицо.
Много раз он эту связку отрабатывал в спортзале, с разными партнерами. Получалось. Сейчас не получилось. Наверное, потому, что партнеры по тренировкам всегда ему подыгрывали.
А сейчас сильный удар подъемом ноги в подбородок опять бросил его на стену.
Очнувшись, он ощутил боль не только в голове и в сломанной челюсти, но и в заломленных за спину руках, скованных наручниками.
Он знал, что когда-то все может кончиться именно так. Однако знание это скорее носило характер предположения — предположения о событии маловероятном. А вот теперь, когда боль сказала ему: «Это случилось», он от отчаяния заверещал неожиданно высоким голосом.
— Как заяц, — презрительно произнес один из мужчин.
29
Суббота, 25 сентября
Едва Савичев встал из-за компьютера, что бы пойти на кухню сделать себе кофе, как зазвучал характерный вызов в Skype. Савичев опять уселся в кресло, ответил на вызов и увидел на мониторе лицо жены. Бывшей жены.
— Привет, Савичев.
— И тебе добрый вечер. Ах нет, у тебя же утро.
— Как живешь, Савичев?
— Неспокойно.
— Молодые любовницы донимают?
— Нет, старые недруги. Убить вот намедни пытались.
— Я в это должна поверить? — в ее голосе чувствовалось некоторое раздражение.
— Дело твое.
— Савичев, в твои годы пора остепениться.
— Я так думаю, что поздновато уже, — теперь начал раздражаться он.
— Сейчас ты меня спросишь, чего мне от тебя надо, чего я добиваюсь.
— Не спрошу.
— Почему? Тебе уже неинтересно?
— Не в этом дело. Ответа ведь я все равно не получу. Имеется в виду правдивый ответ.
— Я тебе всегда врала? — она грустно улыбнулась.
— Довольно часто.
— Хорошо, пусть будет так. Но сейчас я тебе не совру. У меня появилась потребность пообщаться с тобой. По скайпу это совсем то, что общаться вживую, но все же…
Она замолчала. Пауза затягивалась.
Савичев заговорил первым.
— Ты выглядишь усталой.
— А больной я не выгляжу?
— Ну, если ты имеешь в виду синдром хронической усталости…
— У меня рак желудка.
— Слушай… — ему показалось, будто кресло под ним покачнулось. — А это… Это не может быть ошибкой?
— Нет, это не тот случай, чтобы быть ошибкой.
Он помолчал, потом спросил:
— Когда ты об этом узнала?
— Две недели назад.
— Но надо же что-то делать!
— Уже ничего не нельзя сделать. Можно на какое-то время отдалить конец.
Он опять замолчал, думал о чем-то. Потом заговорил:
— Послушай, а ты не хотела бы приехать ко мне?
— Не знаю… Это будет one way ticket, билет в один конец. Я слабею с каждым днем. Зачем тебе это — чтобы я приехала?
— Появилась, значит, у меня такая потребность.
— Нет, ты в самом деле этого хочешь? — она смотрела удивленно и недоверчиво.
— Да. Мне к тебе добираться не по средствам. Половину всего, что есть у меня, надо продать, чтобы на билет туда наскрести. Давай-ка, собирайся.
— Тебе придется хоронить меня. Тебя это не пугает?
— Неужели ты забыла, что меня трудно чем-либо напугать?
— Да уж, этого у тебя не отнимешь.
Смех ее прозвучал безмятежно и весело.
30
Суббота, 25 сентября
Татьяна пила одну рюмку за другой, не закусывая.
— Эй, сестренка, — обеспокоенно заметила Лидия, жена Менькова, — ты что на, на диете? Хоть бы чего-нибудь пожевала.
— Нет, — хмуро ответила Татьяна. — Диета есть диета. Три рюмки — и один маленький перекус. И вообще пора переходить на европейский стиль — если пить, то только пить, если жрать… то тоже пить.
Сегодня Татьяна притащила с собой целых две бутылки. Хотя Меньков предупредил — на сей раз коньяк за ним.
— Без тебя мне это дело ни за что распутать не удалось бы, — он нисколько не кривил душой, говоря это.
— Не-а, я действовала вроде лозоходца, который то ли воду на глубине чует, то ли какие-нибудь полезные ископаемые. И всего лишь подсказывала тебе, где можно и нужно рыть, а где рыть не стоит. Хотя, хотя, хотя… Хотя лет через десять я этого уже не смогу сделать — подсказать, где нужно рыть.
— Почему? — улыбнулась Лидия. — Твой дар лозоходца пропадет?
— Нет, Лидочка, не в даре дело… Вот представь себе — зовут лозоходца, чтобы он определил, где в трубе, лежащей на глубине метра в два, дырка, свищ, течь. Хорошо, если труба одна и дырка в ней одна. А если труб десятка два или, того хуже, полсотни? И в каждой из этих труб по две сотни дыр — через каждые полметра? Этот лозоходец, каким бы он чудесным сверхдаром ни был наделен, просто офигеет от отчаяния.
— Понятно, — кивнула Лилия, — ты хочешь сказать, что?…
— Именно это я и хочу сказать — о себе. Хорошо, когда из тысячи человек так называемого населения можно с уверенностью выделить двадцать, у которых есть такие отклонения в психике, которые заставляют числить эту двадцатку в потенциальных преступниках. Психически больной человек зачастую гораздо опаснее автобуса, у которого на перекрестке с оживленным движением отказали тормоза. А если из этой тысячи страдают отклонениями не двадцать, а двести?