— Будем искоренять такую практику, — заверил прокурор, — Давайте поднимем бокалы за наших героев: Дину Алексеевну и Валерия Михайловича, без которых эти убийства оставались бы нераскрытыми еще долго!
Невыносимая легкость бытия
Вечером муж Дины несколько разочарованно рассматривал подарок жене. С одной стороны, он радовался, что ее ценили на работе. Но с другой, получалось, что его жена проявляла героизм на работе и успевала что-то делать еще и дома. То есть, она становилась необыкновенно яркой личностью. И ему бы радоваться этому, но на ее фоне он, со своей посредственностью и непримечательностью, блекнет вообще. Игорь не был психоаналитиком и не понимал корней происхождения своей мужской ревности. Через много лет Дина прочитает у Ошо, что ни один мужчина не может смириться, если его женщина начинает прогрессировать больше, чем он. Если мужчина сам по себе является сильной личностью, то он преуспеет в другом. И тогда у него не останется никакой ревности. Но Игорь сам чувствовал, что начинает ментально деградировать в Подольске, не имея возможности общаться с собратьями по интеллекту. Он с большим интересом выслушивал жену, когда та рассказывала ему что-то интересное. Но сам он уже ничего для нее не мог предложить. Это бесило его и унижало. И вот, сейчас, разглядывая ажурный браслет от часов, он, в очередной раз, констатировал собственную экономическую и мужскую несостоятельность. Несколько лет назад, еще в Одессе, у Дины были похожие часы — подарок от бабушки. И во времена голода, когда заводы закрылись и им месяцами не платили зарплату, Дине пришлось продать свои небогатые запасы ювелирки. И те часы — тоже. Тогда он обещал ей, что если они поедут в Подольск, то там встанут на ноги, и он все ей возместит, и золотом, и мехами. А получилось все наоборот. В Подольске они продолжали падать в экономическую пропасть, и сидели в постоянных долгах. Причем, Игорь четко осознавал, что не Дина тому виной. У нее всегда была стабильная работа. Это ему постоянно не платили. А в поисках подработок он был не очень изобретательным и настойчивым. И поэтому сейчас он смотрел на подаренные часы чуть ли не с враждебностью. А если учесть, что это был не просто подарок, а награда, то для Игоря это явилось тяжелым ударом по самолюбию.
Дина все это понимала. Но она была очень долготерпеливая, не любила закатывать сцен (поэтому Игорь не знал, что такое сварливая жена) и надеялась, что трудный период у мужа пройдет и все наладится. Поэтому, немного потешившись подарком, она бережно сложила его в футляр и отправилась укладывать детей спать. Сегодняшний вечер приятно сгладил вчерашнюю горечь разочарований. И жизнь снова начала казаться Дине прекрасной.
Наутро оказалось, что старшина был обязательным и обеспечил этапирование подозреваемой к ним в отделение ровно к девяти часам. И теперь все сотрудники внимательно рассматривали предполагаемую убийцу. Женщине было около сорока, она была высокой брюнеткой, с уже проявлявшейся проседью на висках. Вела себя она, на удивление, спокойно. Особенностью работы каждого врача, а особенно — судебно-медицинского эксперта, является то, что при проведении экспертизы специалист не должен оказывать давления на подозреваемого. И Дина считала это правильным. Она сама знала много случаев, когда подозреваемые оказывались совершенно ни при чем. Но когда происходит особенно циничное преступление, да еще и в отношении младенцев, бывает очень трудно придерживаться нейтралитета.
Дина, лаборант, участковый и прикованная к нему подозреваемая отправились в женскую консультацию к Любови Ивановне. Когда женщины оказались у кабинета заведующей, старшина отстегнул обвиняемую и остался в коридоре. Согласно правилам проведения экспертизы он мог присутствовать лишь в случае освидетельствования лица своего пола.
Сначала по протоколу должен был происходить специальный опрос. Дина начала выяснять общие паспортные сведения, а затем — по какому поводу ее задержали.
— Обвиняют меня в том, что я ребенка своего убила, — с трудом разлепив губы, еле внятно ответила Катерина Пантелейчук.
— А Вы — убили?
Подозреваемая безучастно помотала головой.
— Он уже родился мертвый.
— Бедная, Вы бедная, — сочувственно обратилась к той наивная Любовь Ивановна, привыкшая всем верить на слово.
— Как Вы узнали, что он мертвый? — спрашивала Дина, а Юля еле успевала записывать данные спецанамнеза.
— Он… она не кричала. Не дышала…
— Хорошо, вернемся к протоколу. Вы подтверждаете, что недавно родили?
— Да, — глухо ответила Пантелейчук.
— Снимите, пожалуйста, верхнюю одежду. Смотрите, Любовь Ивановна, средняя линия живота все еще пигментирована, живот несколько увеличен, из молочных желез при надавливании выделяется молозиво. Значит, Катерина Петровна говорит правду. Любовь Ивановна, посмотрите, пожалуйста, состояние матки.
— Пройдемте на кресло, — предложила заведующая консультацией. Пропальпировав пациентку, Любовь Ивановна продиктовала Юле размеры увеличенной матки и осмотрела следы выделений.
— Все правильно, женщина говорит правду.
Эти слова подействовали на Пантелейчук несколько одобряюще.
— Вопрос о половой жизни логично исключаем. Сколько у Вас было беременностей?
— Шесть, считая эту.
— Предыдущие все окончились родами?
— Да.
— Благополучными? Все роды были без патологии, дети были живыми?
— Да.
— Так что же произошло в этот раз? Рассказывайте подробно, потому что нам надо это все описать.
— Ну что, осталась я дома одна, муж ушел на работу, дети — в школу. И тут у меня начались стремительные роды… Ребенок родился очень быстро. И он был уже мертвым.
— Как Вы узнали, что он был мертв?
— Он… она не дышала. Я же знаю, вон у меня сколько детей…
— Пока новорожденный не перейдет на самостоятельное дыхание, он всегда похож на мертвого. Вы его пошлепали?
— Да мне разве до того было? Я же сама в беспомощном состоянии находилась!
— Вы взяли сегодня с собой свою обменную карту? Покажите.
— У меня ее нет.
— Почему? В каком сроке беременности Вы стали на учет?
— Я … не стояла на учете.
— Почему? А во время предыдущих беременностей Вы стояли на учете?
— Да.
— Значит, нам следует сделать вывод, что Вы не хотели рожать этого ребенка и надеялись от него избавиться?
Пантелейчук молчала. Но по ее бегающему взгляду было понятно, что она лихорадочно ищет выход из трудного положения.
— Я была занята по хозяйству и думала, что потом успею.
— Но в предыдущие беременности Вы тоже были заняты.
— Ну, а зачем все это? Я уже знала, что подойдет срок и все будет, как всегда. Зачем мне эти поездки в город?
— По закону положено, что беременная женщина должна стать на учет. Скажите, Вы хотели этого ребенка?
— А как Вы думаете? У меня уже есть пятеро! Зачем мне еще? — взорвалась, наконец, подозреваемая.
— И поэтому Вы убили ребенка? А Вы понимаете, что Ваша дочь была живая? Понимаете, какой грех Вы взяли на душу?
Пантелейчук слушала молча, даже не пытаясь оправдываться. Но Любовь Ивановна начала думать, что Дина оказывает давление на пациентку.
— Если Вы не хотели ребенка, разве нельзя было предупредить это убийство? Вы же знаете, что существуют различные методы…
— Аборт — это грех! — неожиданно пафосно-безаппеляционным тоном произнесла убийца.
Вот тут уже возмутилась гинеколог, которая только сейчас осознала, к какому волку в овечьей шкуре испытывала сочувствие.
— Вы меня извините, но если выбирать из двух зол, то лучше сделать прерывание беременности на раннем сроке, чем потом убивать доношенного живого ребенка.
— Наш батюшка говорит, что аборт — это страшный грех, — продолжала стоять на своем Пантелейчук.
— А убийство — не грех? — всплеснула руками Дина, — Значит, Вы — «верующая»?
— Да, — гордо заявила их оппонент.
— Так что же это за вера? Вера должна оправдываться делами!
— А я и оправдалась. Я не делала аборт!
— Слушайте, в какой такой секте Вы состоите, что…
— Я — не в секте! Я истинно православная! — начала «закипать» обвиняемая.
— О-о-о, все понятно!
Дина и Любовь Ивановна обменялись понимающими взглядами. Обе из них знали, что любой религиозный фанатизм — страшная вещь.
— Ладно, забудем об абортах. Ведь можно было просто предохраняться. Вы знаете об этом? Вы же не маленькая девочка?
— Батюшка сказал, что предохраняться нельзя! Это — грех! — бездумно и безумно произнесла женщина.
И тут Дина не выдержала. Эмоции прорвали ее обычную тактичность и она запальчиво воскликнула:
— То было по Ветхому Завету. А УБИТЬ СВОЕГО ЖИВОГО РЕБЕНКА, ОТРЕЗАТЬ ЕМУ ПЛАЦЕНТУ, ПУПОВИНУ… РУКУ(!), ВЫПОТРОШИТЬ ОТ ВНУТРЕННОСТЕЙ — НЕ ГРЕХ? ВАШЕГО «БАТЮШКУ» СУДИТЬ НАДО ВМЕСТЕ С ВАМИ!
— Я такого не делала! Это — не я! Следователь говорил, что его собака вырыла. Это она, наверное, все отъела!
— Ага, конечно! Аккуратно так руку «отъела» по линии сустава, такой ровнехонький секционный разрез от подбородка до лобка своими зубами сделала. За кого Вы нас держите? Мы что — совсем тупоголовые? С органами и пуповиной понятно. Но зачем Вы руку ребенку отрезали?!
Не знавшая таких страшных подробностей детоубийства, Любовь Ивановна рухнула в обморок. Медсестра кинулась на помощь своему доктору, начала мокрой салфеткой обтирать той лицо, а Юля быстро открыла окно. Гнатенко опасалась, что пользуясь всеобщей суматохой, Пантелейчук попробует сбежать. Но та застыла посреди кабинета, как остолбеневшая. Бежать-то ей было некуда. Дальше родного села было не укрыться.
Заведующая женской консультацией медленно стала приходить в себя. Дина продолжала:
— Хорошо, Вы не хотели рожать этого ребенка. Я могу это понять. Всякое в жизни бывает. Но он уже родился! Зачем убивать?
— А куда было его деть?
От такой фразы, сказанной совершенно обыденно, без всякой эмоциональной окраски, все присутствующие застыли в ужасе. Такая простая житейская философия — куда деть ненужного ребенка?