— Нужно массажировать поясницу и крестец, — сказала Тома, — это снимает спазм и боль. Камень должен выйти.
Она массажировала ему спину, опустив в воду руку. Генрих напоминал ей маленького беспомощного ребенка. Словно это был младший брат Сережа, который сейчас жил в России и учился в мединституте.
— Посильнее. Можешь размять меня?
Она все еще стеснялась смотреть на его голое тело, корчащееся от боли. Но, как могла, растирала ему поясницу и крестец. Он опять застонал и открыл кран с горячей водой. Пар наполнил ванную.
— Чем я еще могу тебе помочь?
— Закажи завтрак в номер. И кофе. Пожалуйста. Больше кофе. Кажется, отпускает.
Через полчаса красный, как рак, он вышел из ванной комнаты, кутаясь в махровый халат.
— Камень вышел. Алмаз. Полсантиметра точно. Смотри!
— Нам нужно ехать.
Тамара смотрела в окно. Он подошел к ней, повернул к себе и поцеловал.
— Ты спасла меня. Я люблю тебя, — шептал Генрих, — ты — мое счастье, моя жена. Моя родная…
У Тамары закружилась голова.
Время исчезло. И пространство. Были только две души, близкие, родственные, любящие. В номер постучали.
— Это завтрак, — сказала Тамара.
— Так быстро?
За завтраком смущенная Тамара все-таки задала свой главный вопрос:
— Мне сказали, что ты — гомосексуалист… Или…
— Это не есть истина. В 10 классе у меня был печальный опыт, как у несмышленого ребенка. Об этом все узнали, включая маму. Так ко мне приклеилось клеймо. Поэтому все родные были несказанно рады нашей свадьбе…
— Это лишь обман.
— Нет. Это не обман. Ты — моя настоящая жена. Я полюбил тебя с первого взгляда и буду любить всю жизнь. Останься со мной. Ты ведь останешься?
Он встал на колени.
— Давай, пока не будем об этом. Нам нужно выполнить задание, — прошептала Тамара.
Он еще долго стоял на коленях и зачарованно смотрел на Тамару.
— Если бы я был художником, я бы рисовал тебя каждый день.
— Нам нужно ехать.
Наспех позавтракав, молодые вновь отправились в путешествие. Вести машину пришлось Томе. Генрих чуть перебрал с коньяком и боялся задремать. В голове мысли роились будто пчелы. И самая большая пчела — это Генрих. Вот она остается в Германии. Предает Родину? Нет, она выполнит задание. Но не вернется. Это, все равно, будет предательством. Они найдут ее и убьют. Ладно, только ее одну. Могут убить отца. И Генриха. Можно, конечно, бежать. Сменить имя, страну. Была Мари, будешь Люси или Бетти. Денег только нет. Она запретила себе думать об этом. Зачем портить себе медовый месяц? Пусть хоть несколько дней будут безмятежными. Генрих проснулся и смотрел всю дорогу на нее, как зачарованный. Он улыбался и постоянно щипал себя за руку, говоря, что не верит своему счастью. В этот день они еле дождались гостиницы. Свадебное путешествие, наконец, стало таковым по своей сути, а Тамара внутри себя уже сделала выбор между требовательным, щепетильным и злобным Юрой и нежным, добрым и веселым Генрихом. Она больше не хотела сопротивляться. Она решила остаться фрау Рихтер.
Следующая остановка была в Дортмунде. С каждым часом они становились все ближе и ближе друг к другу, а окружающая их опасность ускоряла этот процесс во много раз. Термос, тем не менее, каждую ночь пополнялся содержимым. Утро было безмятежным. Поскольку от Дортмунда до Кельна было небольшое расстояние, то у них получался свободный день. Проспав до полудня в номере «Блю Отеля» Дортмунда, по поводу которого Тома позволила себе несколько острот, уже не боясь обидеть Генриха, молодые вышли погулять, едва не забыв про термос. Пройдя по какой-то живописной улочке, они свернули налево и попали в огромный парк, в центре которого возвышалась телевизионная вышка. Внезапно пошел дождь, и влюбленные укрылись под огромным раскидистым деревом. Они не понимали, что с ними происходит. Почему все вокруг стало каким-то невесомым и несущественным. Когда рука в руке. Что еще нужно человеку в этой жизни? Это была неземная радость. Она затмевала все на свете. Тамара перестала ощущать страх и расслабилась. Генрих целовал ей руки и боялся отпустить даже на секунду, словно кто-то или что-то могли отобрать ее у него. Когда дождь чуть поутих, они побежали по аллее обратно, вспомнив о промелькнувшем по дороге кафе. Так много они еще никогда не ели. То ли дождь и первые холода, то ли психологическое напряжение последних дней пробудили в них зверский аппетит. В гостиницу он вернулись только в четвертом часу дня. Расплатившись, они отправились в Кельн.
В Кельне Генрих затащил супругу в какой-то огромный торговый центр и накупил ей красивых платьев, блузок и туфель. У него был идеальный вкус. А Тамара все время сопротивлялась, запрещая ему тратить свои деньги. А Генрих закрывал уши и говорил, что ему нравится тратить деньги на свою жену, а потом в отеле заставил Тому сделать показ мод и был этим очень доволен. Они опять проголодались и заказали поздний ужин в номер.
Утром вставать не хотелось, но время летело неумолимо. Генрих разбудил Тамару нежным поцелуем.
— Я хочу показать тебе памятник Лорелее. И скалу, где она пела. Нам по пути, в принципе. Немного в сторону свернем, но мы же потом наверстаем.
— Конечно, да.
Тамара не прекращала целовать его слегка волнистые волосы. Счастье заполняло все пространство номера.
— Так не бывает, — шептал Генрих.
— Почему? Бывает.
День выдался дождливым. Они свернули на другую дорогу, чтобы посмотреть скалу известной немецкой сирены — Лорелеи. Генрих в красках рассказал Томе старинную легенду. И вот, наконец, им открылся прекрасный вид с величественной скалой на берегу Рейна. Она была гораздо больше, чем можно было бы себе представить. Дождь то усиливался, то ослабевал. Молодожены сделали остановку, припарковав машину у обочины, и спустились к косе, на которой виднелся памятник Лорелее. Девушка с распущенными волосами сидела на камне.
— Ты знаешь, этот памятник был изготовлен одной русской и установлен тут не так давно, — сказал Генрих.
— Серьезно? Я не знала.
— Я даже помню из Гете стихи про нее… Послушай:
«Ich weis nicht, was soll es bedeuten,
Das ich so traurig bin;
Ein Marchen aus alten Zeiten,
Das kommt mir nicht aus dem Sinn».
Тамара продолжала:
— «Die Luft ist kuhl, und es dunkelt,
Und ruhig fliest der Rhein;
Der Gipfel des Berges funkelt
Im Abendsonnenschein».
Потом декламировать опять стал Генрих:
— «Die schonste Jungfrau sitzet
Dort oben wunderbar,
Ihr goldnes Geschmeide blitzet,
Sie kammt ihr goldenes Haar.
Sie kammt es mit goldenem Kamme,
Und singt ein Lied dabei;
Das hat eine wundersame,
Gewaltige Melodei».
Генрих обнял Тамару и поцеловал. Это был последний миг счастья.
— Эй, вы! — раздался нервный голос Юрия. — Влюбленные! Хоть бы постыдились. И ты, фрау, как там тебя! Тьфу! Я отстраняю вас от задания. Вы должны были ехать по шоссе В-109. А вы тут развлекаетесь! Медовый месяц устроили! Отойди от нее, фашистский выкормыш!
Юрий вытащил пистолет из кармана куртки. Дождь усилился. Небо было явно недовольно накалявшейся с каждой секундой ситуацией. Но Генрих не испугался. Он закрыл собой Тамару и спокойно, но громко сказал:
— Это моя законная жена. Мы на территории ФРГ. Будьте добры соблюдать законы цивилизованного государства.
— Жена? Как ты заговорил, козел! Рожа фашистская! Охмурил девку и рад. Отошел от нее! Быстро!
— Юра! — закричала Тамара сквозь падающую с неба стеной воду. — Оставь его, я иду!
Но Генрих задержал ее и преградил путь. Он нагнулся и взял булыжник с земли. В это же мгновенье раздался выстрел. Генрих обмяк. Рубашка на его груди стала красной. Тамара с воплями кинулась к нему, но железная рука Юрия больно сомкнулась на запястье.
— Где ключи?
Он обыскал карманы Генриха и, несмотря на сопротивление рыдающей Тамары, потащил ее в машину, поливая потоками бранных слов. Тамара впала в оцепенение, она не ощущала ни мокрой одежды, ни синяков и ссадин на руках, ни своих порванных колготок. Все, что она построила в своей голове за последние дни, все эти радужные надежды и мечты рухнули в одну секунду. Генриха больше не было в живых. Она испортила операцию. Все плохо… Плохо… Плохо…
— Где термос? — спросил Юрий.
— Вот, в бардачке, — прошептала она ледяными губами.
Он насухо вытер руки, вытащил термос и открыл его со всеми правилами предосторожности. Потом аккуратно положил внутрь какой-то маленький сверток.
— Ну, если мы опоздаем к следующей гостинице… Я тебя придушу своими руками! И вообще, я отстраняю тебя от операции.
Потом он толкнул Тамару к своей машине.
— Садись живо!
Взвизгнув, машина тронулась по дороге вдоль Рейна. Как только Юрий набрал скорость на повороте вокруг скалы Лорелеи, словно по ее негласному повелению машину развернуло и занесло в сторону реки. Она стремительно перевернулась и в полете упала в воду. Все, что помнила в этой ситуации Тамара, это были термос и дверь. Как учил Костя. Она сжала ручку термоса левой рукой, а правой открыла дверку машины. Потом был удар. Холод. Темнота. Желание дышать. Она вынырнула и поплыла. Она хорошо умела плавать. Термос был с ней. Когда она выбралась из воды, было уже темно. Она различала силуэт горы. Дорога, с которой их снесла колдовская сила Лорелеи, была пустынной. Во рту был привкус крови. Голова раскалывалась от боли. Тело трусила дрожь от ужасного холода. Но холод не давал ей терять сознание. Она какой-то случайно оставшейся в живых частью своего мозга еще осознавала эту реальность.
— Его нужно спрятать. Лорелея мне поможет.
Она подошла вплотную к заросшей растительностью скале и увидела дырку подходящего размера. Избавившись от термоса, она решила найти тело Генриха. Но не смогла. Она больше не ориентировалась в пространстве. Силы оставили ее, и она рухнула прямо на дорогу.