До сих пор удивляюсь, почему вы не убили и меня тоже. Я ведь многое знаю. Даже больше, чем вы думаете. Пакет, который я привозил Геннадию Аркадьевичу, каюсь, вскрывал. И даже переписал данные ваших новых паспортов. Кроме того, я знаю, что находилось в тех четырех чемоданчиках, которые в последний день привезли военные. Пьяный Владимир Павлович перед отъездом открыл один из них и отсчитал мне тысячу долларов. Таких тысяч там было великое множество.
Сейчас я попал в трудное положение. Меня сократили с работы, а моя гражданская жена сама уволилась. Я потратил много времени, чтобы найти вас всех. Проблема только с Леонидом Борисовичем, который, оказывается, сразу выехал за границу. Ну, и бог с ним.
Дорогой Юрий Михайлович, я вам обещаю, что и дальше никто не узнает о вашем дьявольском прошлом, и вы спокойно проживете свою старость. Я только прошу у вас самую малость — десять тысяч американских долларов. Не думаю, что вам захочется привезти их сюда. Поэтому я приеду за ними сам — двадцатого мая. На всякий случай на это время я оставлю своей жене конвертик с информацией о «подвигах» доблестных советских ученых. Если я не вернусь, она знает, что с ним делать. Так что ничего не придумывайте, Юрий Михайлович.
До встречи, ваш Саша».
Никитин тут же достал второе письмо, которое было значительно короче первого:
«Здравствуйте, Юрий Михайлович.
Вы не поверите, но я по вам очень соскучился. Благодаря вам, у меня наладилась жизнь. Но не полностью. На работу я так и не устроился. Жена, правда, полдня работает, но зарабатывает мало. А деньги кончаются. Совсем еще не закончились, но дело к тому идет. Поэтому я вспомнил о вас и ваших друзьях. На этот раз я решил написать только вам. Геннадий Аркадьевич в прошлый раз сказал, что вы друг с другом общаетесь. И с Леонидом Борисовичем тоже. Я предлагаю вам связаться с остальными учеными и попросить их прислать по десять тысяч долларов, а Леонид Борисович пусть пришлет двадцать. Десять — за прошлый раз. Через месяц, то есть опять двадцатого мая я приеду и заберу свои пятьдесят тысяч. Думаю, не стоит вам напоминать об информации, которая будет храниться у моей жены. На всякий случай. За границей тоже удивятся, когда узнают правду о Леониде Борисовиче.
До свидания, Саша».
В автобусе капитан дал почитать письма Лосеву. Тот просмотрел их несколько раз, после чего изрек:
— Это лучшее, что мы могли найти — много чего проясняется, но, правда, и проблем тоже прибавляется. Это писал убийца — раз…
— Не факт, Славик. Зачем этому Саше резать курицу, которая несет золотые яйца. Он только вошел во вкус столь крутого шантажа и на тебе… вдруг начал убивать свои жертвы, да еще таким изощренным способом. Это что же должно случиться? Хотя твою версию тоже исключать нельзя.
— Нет, Андрей, ты ошибаешься. Представь себе, что этот Саша действительно настолько вошел во вкус, что решил деньги стариков забрать себе. Все деньги. Он проникает в их жилища, благо, что каждое из них он уже однажды посещал и убивает их по очереди. Но денег не находит, потому что они надежно спрятаны…
— Да, и убивает их таким иезуитским способом.
— Не сразу убивает. Он их пытает, постепенно выкачивая кровь, чтобы они указали ему на тайник.
— И они под страхом мученической смерти этого не сделали. Так?
— Возможно. Может быть, смерть наступала раньше, чем он ожидал.
— Хорошо, но в таком случае мы обязательно обнаружили бы следы поиска тайника. Однако у меня складывается впечатление, что деньги в обоих случаях никто и не пытался искать. Убийство произошло исключительно ради убийства. Ради вот такого ритуального жестокого убийства. Тем не менее, повторяю, твоя версия тоже жизнеспособна. А вот чтобы установить истину, нужно действовать.
— Почему в обратном адресе указан некий Иван Иванов? Как ты думаешь?
— Правильный вопрос. Либо таким образом он шифруется, либо существует реальный Иванов, который проживает по данному адресу. Главное в этих письмах то, что наши покойники Поляков и Беликов на самом деле никакие не Поляков и не Беликов, как и два остальных персонажа, которые, надеюсь, еще живы. Кто они на самом деле и чем таким страшным занимались — об этом нам расскажет этот самый Саша.
— Поедем в Сергиев Посад?
— И как можно скорее.
Колония
Ворота, лязгнув, отъехали в сторону и автозак, наконец, оказался на территории воспитательного учреждения. Позади остались Смоленское СИЗО, где находился пересыльной этап, спецвагон до Куйбышева и жуткая, ухабистая, с пылью и нестерпимой жарой, дорога до колонии. Однако ничего из перечисленного даже близко не могло сравниться с тем, что у пятнадцатилетнего Алексея Мишина в прошлом осталось не только безмятежное, с любящими родителями, учителями и друзьями, детство, но и детство вообще.
— Надеть рубахи и построиться в проходе! — скомандовал старшина Тимощук, потрепав у себя на груди насквозь пропотевшую гимнастерку.
Вновь прибывшие малолетние осужденные принялись натягивать на голые торсы рубашки и футболки, которые еще часа три назад сопровождающие, сжалившись, разрешили им снять. Собрав вещи, подростки стали друг за другом в автобусе, а затем по команде выпрыгнули наружу из задней двери. Здесь они опять построились, а сумки и рюкзаки сложили у своих ног. Старшина доложил о доставке заключенных «…к месту прописки» довольно пожилому дядьке в майорской форме. Тот прошел вдоль строя, внимательно вглядываясь в лица вновь прибывших. Затем стал напротив и сиплым голосом произнес:
— Добро пожаловать домой, золотые мои! Забудьте ваши прежние квартиры и дома, потому что вашим родным местом теперь будет это замечательное учреждение. Забудьте ваших родителей, потому что вашими папками и мамками теперь будут местные воспитатели и я, майор Терехов Василий Тимофеевич. Для вас просто — гражданин начальник. Должность моя — заместитель начальника колонии по воспитательной работе. В первые две недели вы будете изолированы от остального контингента колонии. Это означает, что прямо отсюда вы последуете в отдельный особенный барак. Для тех, кто не знает, а не знает никто, поясню — в карантин. Там вас помоют, постригут, проведут медосмотр, переоденут и спать уложат. Сразу же вами займутся активисты нашего учреждения. Они вас введут в курс дела — расскажут о предстоящей работе и обучат правилам поведения. Таким образом, я вам все рассказал и представился. Теперь буду знакомиться с вами. После того, как назову фамилию, ее обладатель повторяет, добавляет имя-отчество, год рождения и, главное, статью, по которой осужден, и назначенный срок. Понятно?
— Да, понятно, — раздался хор нестройных голосов.
— Антипенко!
— Антипенко Валерий Сергеевич! Одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения, статья сто сорок шесть — разбой, восемь лет.
— Бакаев!
— Бакаев Сергей Иванович! Одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года рождения, статья сто шесть — неосторожное убийство, четыре года.
Алексей как будто заново знакомился с пацанами, с которыми успел подружиться в автозаке, а с некоторыми — и в поезде. Валера Антипенко — смолянин, ростом под два метра парень, они встретились еще на этапе в следственном изоляторе. Сергей — из Орла, перворазрядник по боксу с очень похожей историей. Герасимов Игорь из Орши, совсем еще ребенок. Леша пару раз замечал, как в поезде, отвернувшись к стене, он беззвучно плакал. Гена из Рославля, убивший своего отчима…
— Я повторяю — Мишин! — вывел его из раздумий «простуженный» голос Терехова. — Заснул, что ли?!
— Мишин Алексей Николаевич! Одна тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения.
Статья сто три — убийство без отягчающих, шесть лет.
— Тимофеич, дай нам этого убийцу на перевоспитание! — послышался голос из-за стоящего автозака. — Уж больно мне его морда нравится!
— Рябков, ты, что ли?! Почему не на работе?
— Нас с Лопырем послали за заготовками, — вышли на обозримый простор два мужиковатых амбала в робах.
— Склад в другой стороне. Доложу Корзуну о ваших хождениях…
— Тимофеич, я бы еще забрал того, пухленького, — ткнул Рябков пальцем в сторону Гены.
— Пошли вон, активисты сраные! — заорал майор. — А вы, пацаны, не обращайте внимания, но потом, в отряде, будьте с ними осторожней. Теперь слушай мою команду, золотые мои — поднять свои вещи и… Напра — Во! Шагом марш! Левой! Левой!
Продолжая идти строем в указанном направлении, группа вновь прибывших благополучно проследовала в барак, который собственно и являлся карантином. Здесь Терехов передал «новобранцев» великовозрастным зекам, старший из которых представился Николаем, исполняющим обязанности завхоза. В коридоре все опять построились, а затем по одному с вещами были вызваны в каптерку, где производился обыск с пристрастием. Двое «шмонали», а трое наблюдали. Кроме завхоза, наблюдающими оказались банщик и санитар. Проверяли одежду и содержимое сумок два сержанта. Деньги складывались в общую кучу, хотя в тонкой ученической тетради записывалась каждая сумма и ставилась подпись бывшего владельца. Далее были баня, стрижка и медосмотр. Все вещи, в том числе и одежда, были оставлены тут же, а взамен выдавались черная роба, ватники и грубые неудобные ботинки. Впоследствии «новобранцы» безучастно обнаруживали некоторые свои предметы обихода, одежду и даже сумки у вышеуказанных участников обыска.
Последним этапом, включая Мишина, прибыли двадцать два малолетних преступника. Все они легко вошли в предложенную спальную секцию. Тем более что помещение, в котором насчитывалось пятнадцать двухъярусных кроватей, было рассчитано на тридцать человек. Николай, разместив заключенных, обещал вскоре заполнить свободные места следующим этапом. Возраст новоселов колебался от четырнадцати до семнадцати лет. За время перемещения Алексей со многими познакомился, а с некоторыми даже подружился. Однако были и такие, которые вызывали у него настороженность. Димон и Алик присоединились к основной группе уже в Куйбышеве. Это была не первая их ходка в места не столь отдаленные. Об этом поведал Валера, которого те после очередной переклички пытались привлечь в «старшую группу» с целью порабощения остальных. Впоследствии они ни с кем не общались, с ухмылкой наблюдая за окружающими. Лишь пару раз дали оплеуху проходившему мимо Игорьку…