— Выходите, Милдред! Я здесь!
Вместо неё первым вполне может выскочить её дружок, поэтому сажусь на диван под прикрытием стеллажа и держу дверь на прицеле. Но тут сзади распахивается дверь одёжного шкафа, и я получаю сильный удар по затылку, очевидно, рукояткой пистолета.
«А ведь в этот раз я её почти догнал», — с сожалением успеваю подумать, прежде чем свалиться в черноту.
На этот раз меня не приводят в чувство ударом в челюсть, выплываю из небытия самостоятельно.
— Не понимаю, почему бы его просто сразу же не шлёпнуть, — слышу недовольный голос Генри. — С того дня, как мы с ним связались, у нас одни неприятности. У меня глушитель, давай я прикончу его и уходим.
— Не говори ерунды. Нам обязательно нужно от него узнать, что о нас известно в полиции. От этого зависит, придётся ли куда-то срываться или можно спокойно продолжать работать здесь.
— Так это он нам и сказал!
— А мне и не нужно, чтобы он сообщал это впрямую. Достаточно только поговорить и с ним, и всё станет ясно. Пойди, запри входную дверь, там есть щеколда.
Слышу, что он выходит и возится со щеколдой. Открываю глаза: сижу на диване, на руках наручники. Передо мной лицо Милдред.
— Привет, Мэтт! — говорит она без тени смущения или досады, а вполне даже дружелюбно.
— Привет и тебе, Жадный Чак! — отзываюсь я.
Входит Генри и настороженно поглядывает на нас обоих. Пистолет у него действительно с глушителем.
— Ага, значит, вычислил? А не скажешь, когда?
— Не всё ли равно? Да и какой смысл мне об этом говорить: вы же собрались меня прикончить, и любая моя с вами откровенность ничего не изменит.
— Ну, а почему бы просто не удовлетворить любопытство женщины? Бескорыстно. Мэтт, мне и в самом деле очень интересно, когда и как ты это узнал! Почему-то у меня с тобой ничего не получается: ты прямо какой-то непотопляемый! До встречи с тобой у меня не было ни одной осечки.
Если мыслить чисто логически, то никакого смысла в затягивании времени нет: любой наш самый длинный разговор не продлится до шести часов вечера, чтобы Вильямс, обеспокоенный, что меня нет на месте, примчался бы сюда и спас вторично. Но это только чисто логически. Когда идёт речь о жизни, цепляешься за любую возможность оттянуть конец, надеясь, что за это время что-то изменится и откуда-то придёт спасение. Поэтому соглашаюсь.
— Хорошо, но с условием: сначала ты ответишь на все мои вопросы.
— Это справедливо. Мне особо спешить некуда, я могу это узнать и как-нибудь потом, а вот у тебя такой возможности уже не будет. Спрашивай.
Она усаживается в кресло с правого боку от меня. Ни дать ни взять — непринуждённая беседа. Правда, мне сидеть не так удобно, как ей.
— Для чего на самом деле был весь этот цирк с убийством клерка вместо Дзанутти? В самолёте, в бытность твою агентом ФБР, твоё объяснение прозвучало логично: Дзанутти убивать нельзя, потому что он нужен живым, чтобы взять Жадного Чака. Но поскольку ты и есть Жадный Чак, то какой в этом был смысл? Только будь добра, отвечай на этот раз честно, твоей ложью я уже сыт по горло. Если пойму, что ты снова врёшь, ни на какую мою откровенность не рассчитывай.
— Что ж, тоже справедливо. Слушай. О том, кто я на самом деле, не знает… не знал ни один человек, кроме Генри, Дзанутти считал меня своим помощником и вообще своим человеком, поэтому ничего не скрывал. Когда я узнала, что этот мошенник утаил весьма неслабую часть доходов, он был обречён. Несмотря на то, что все его художества хорошо известны полиции, никаких прямых доказательств против него не было: он достаточно хитёр, чтобы всё проворачивать чужими руками. Следовательно, он законопослушный гражданин и имеет право на защиту этого самого закона. Но главное даже не в этом: его убийство привело бы к тому, что полиция города стала тянуть за все ниточки его связей и, возможно, могла чего-нибудь нарыть. Это серьёзно помешало бы всему нашему бизнесу. Вот и пришлось убирать его за два приёма. Я решила инсценировать убийство Дзанутти, но таким образом, чтобы подлог раскрылся. Тогда Дзанутти оказался бы вне закона: кто бы поверил, что это не он сам убил клерка для собственной безопасности? Но надо было, чтобы кто-то подтвердил, что видел его живым после мнимой смерти. Эту роль я отвела тебе.
— Так всё-таки клерка было запланировано убить с самого начала? И это вовсе не идея Дзанутти, а твоя?
Она ничего не говорит, только с улыбкой кивает.
И тут я увидел, что у меня появились, хоть и минимальные, но шансы на спасение. Во время её монолога я внимательно смотрел на неё, но всё же боковым зрением заметил, что Генри явно расслабился. Что и неудивительно: за всё время нашего с ним знакомства я слышал от него всего пару фраз, да и то только недавно. И без того было понятно, что Генри — человек действия, а сейчас ещё выяснилось, что любой разговор его попросту усыпляет. Кроме того, я давно чувствовал, что на чём-то сижу; на каком-то маленьком, но достаточно твёрдом предмете — достаточно твёрдом, чтобы в случае необходимости оказаться оружием.
Я слегка пошевелился, чтобы проверить реакцию Генри. Он тут же глянул на меня, но не забеспокоился: мои руки у него на виду, да и пошевелился-то я чуть-чуть. Тогда я тут же произвёл второе действие: якобы, чтобы удобнее было слушать Милдред, опёрся скованными руками на правое колено и, слегка от него оттолкнувшись, повернулся вполоборота к Генри. Теперь моя правая рука было вне пределов его видимости, и я собрался после того, как он снова расслабится, потихоньку вытащить из-под себя этот предмет.
Милдред продолжала:
— Но Дзанутти всё испортил. Он захотел тебя убить и велел нам с Генри привезти тебя в один из наших тайных домов. Я резко возражала, и он приказал Генри меня связать. Генри так и сделал, только не стал сильно затягивать японский узел. Ну, а дальше ты знаешь. Генри мне потом по телефону втайне от Дзанутти сказал, что стрелял в тебя так, чтобы не попасть, так что с тобой всё нормально. Я велела ему вместе с Дзанутти отправляться в Мидлтаун, а сама ждала тебя в аэропорту, чтобы уж точно сопроводить до места. Ну вот, всё. По-моему, понятно, что на сей раз говорю чистую правду. Это все твои вопросы?
В этот раз я её слушал не очень внимательно: мысленно примерялся, как швырнуть этот предмет в Генри сразу обеими руками. Пока ещё мне проделывать такого не доводилось. Но пора бы уже его вытащить: то, что теперь буду говорить я, а не она, даёт мне возможность вполне естественно пошевелиться.
— Все, — сказал я, поворачиваясь к ней ещё больше и схватив, наконец, правой рукой этот предмет.
На ощупь он выглядел достаточно твёрдым, может и получиться. Да и других вариантов всё равно нет. Но надо дать Милдред заговорить, чтобы Генри опять заснул.
— Повторю: когда и как ты меня вычислил?
— В самолёте, когда ты проявила редкую осведомлённость о делах не только Дзанутти, но и Чака, а твоя легенда про агента ФБР трещала по всем швам, — говорю я и тут же со всей силой швыряю это что-то прямо в лоб Генри.
От боли и неожиданности он на миг теряет концентрацию, и мне этого хватает. Вскакиваю и бью ногой по его руке с пистолетом. Пистолет улетает куда-то в угол, я снова бью ногой на этот раз Генри в пах, он скрючивается, я добавляю ему наручниками по затылку и падаю на него сверху, цепью наручников сдавливаю горло и начинаю сжимать. Он хрипит, пытается столкнуть меня, пробует достать руками, но у меня очень выгодное положение да и вес немаленький. Я давлю до тех пор, пока он, зашедшись в последнем предсмертном хрипе и конвульсиях, не затихает. Готов.
Тяжело дыша, поднимаюсь с него и осматриваюсь. Милдред в комнате нет. Удрала, бросив сообщника на произвол судьбы — вполне в духе Жадного Чака.
Роюсь в карманах Генри, нахожу ключи от наручников и расстёгиваю. Надо вызывать полицию, и лучше всего позвонить Вильямсу, а не дежурному. Достаю мобильник, но спохватываюсь и начинаю внимательно рассматривать пол: чем же это я так удачно закатал в лоб Генри? Нахожу, и у меня сжимается сердце: это голова Ли! По-видимому, они рылись у меня до моего прихода и решили осмотреть статуэтку: вдруг я там что-то прячу? Издаю облегчённый вздох: голова в полном порядке, только с краю выкрошился маленький кусочек. Ставлю её на место — совсем даже ничего не заметно.
— Спасибо за помощь, дружище! — искренне говорю ему, сведя вместе ладони и кланяясь на китайский манер. — Никогда не сомневался, что ты — надёжный напарник и не бросишь друга в беде!
Ли кивает на этот раз очень смущённо. Славный он малый.
Звоню Вильямсу.
— Всё меняется, — говорю ему. — Эта парочка заявилась ко мне в офис. Генри мёртв, женщина убежала.
— Вот это поворот! — присвистывает Вильямс. — Как ты думаешь, где она может быть?
— Представления не имею. Пошли на всякий случай своих ребят в тот дом, хотя не думаю, что она там: знает ведь, что этот адрес нам известен, но мало ли… Я уже убеждался не раз, что она непредсказуема. А сам сюда приезжай.
— Жди, — и он отключает связь.
До приезда полицейских теперь уже внимательно осматриваю карманы Генри при помощи носового платка, чтобы не оставлять отпечатков. Ничего примечательного не нахожу — этот парень не носит с собой лишнего. В последнюю очередь ощупываю нагрудный карман рубашки — похоже, что там что-то есть, но очень маленькое. Вытаскиваю и вижу, что это узкая полоска бумаги, а на ней какие-то цифры. Внимательно разглядываю и прихожу к выводу, что это очень похоже на номер депозита в каком-то банке. Пожалуй, Вильямсу ни к чему об этом знать.
В это время к офису подкатывает полицейский фургон и легковушка, из которой выходит Вильямс. Раздумываю, куда убрать листок, потом ухмыляюсь: мне ведь это уже подсказали! Вытаскиваю голову Ли и сую бумажку внутрь. Она настолько мала, что Ли, когда я его трогаю за голову, качает ею, как ни в чём не бывало: мол, всё понял! М-да, только вот теперь нельзя упоминать, что перед тем, как выбить у Генри пистолет, я засадил в голову головой Ли, а то статуэтку могут забрать в интересах следствия.