От светловолосого пахло потом, каким-то спиртным и немного кровью. И еще – он не так давно был с какой-то герлой. Второй чел, находившийся вне поля зрения Белки, пахнул этой же герлой, недавно съеденным мясом и испражнениями. От обоих тянуло рекой, водорослями и ее собственным страхом, этим запахом они пропитались, пока тащили ее – бездыханную – от реки в город.
– Что? Болит? – спросил светловолосый, чуть скривив лицо. – Ничего, пройдет. Скоро, сука, для тебя все пройдет!
Он шагнул и пнул Белку в живот.
Она едва успела изогнуться и подставить под удар бедро, но все равно было больно.
– Завязывай, – буркнул тот, кто расположился сзади. Голос у него был командный, но говорил он нечетко, глотая слова. – Ее допрашивать скоро придут, она живая нужна, Нос. Успеешь еще потоптаться…
– Слышишь, сучка, – ухмыльнулся Нос Белке. – Я тебя потом топтать буду.
Белка смотрела на него снизу вверх и готова была завыть от бессилия, но голоса не было и она сглотнула боль и ярость, которые кипели в ней. Нельзя злить этих двоих. Нельзя, чтобы Нос переломал ей кости. Пока он цела, хоть и связана, а может случиться иначе. На переломанных ногах отсюда не сбежишь, переломанными руками этой твари шею не своротишь. Фармеры, например, всегда так поступали с пленниками, если не имели планов использовать их как рабов на своих полях – просто ломали им ноги. А уж потом, по свободе… Впрочем, парковые тоже особенно с пленными не церемонились. С пленными никто не церемонился, поэтому попасть в плен было не стыдно, а безнадежно и очень мучительно. Лучше было застрелиться или подорвать себя гранатой, но только не оказаться во власти победителя.
За спиной разноглазого виднелось небо, никаких силуэтов зданий или крыш – только черное небо и россыпь звезд на нем. Значит, ее приволокли в одно из высотных зданий. Окон здесь давно не было, поэтому ветерок свободно проникал в помещение. Пожаром не несло, значит, ветер дул с востока. Скорее всего, это одна из трех высоток в Даунтауне Сити, не дальняя – там окна были во всю стену, а вторая или третья. Такие высоченные башни, когда-то бывшие жилыми домами.
«Плохо дело, – подумала Белка. – Совсем плохо дело. Не сбежать. Даже если освобожусь – не сбежать. Я не птица, отсюда на крыльях не спущусь…»
Где-то невдалеке бухтели голоса (Белка различила троих) – скорее всего, охраняли лестницу. Она слышала звуки внизу, много звуков этажом ниже, а вот выше была тишина.
– Оттащи ее в угол, – сказал Гунявый. – Слышь, Нос! В угол ее положи!
– Ща… – отозвался разноглазый.
Сильные руки схватили Белку за капюшон худи и поволокли по бетонному полу, словно мешок.
Нос швырнул ее в угол и, больно вывернув пленнице руки в плечах, привязал к торчащей из стены ржавой арматуре.
– Вот так, сучка, – сказал он с издевкой в голосе. – Ты крутая, говоришь? Нет, ты не крутая… Ты – говно!
Белка почувствовала, как Нос запустил ей руки под одежду и принялся шарить по груди.
– И сиськи у тебя – говно, – хихикнул он. – Кому нужна герла с такими тухлыми буферами?
– Завязывай, Нос! – голос Гунявого на этот раз не вызывал желания с ним поспорить и разноглазый убрал руки из-под худи. – Потом будешь развлекаться… Слышишь, Косолапый поднимается…
Снизу раздавался размеренный скрип, словно там располагалось несмазанное мельничное колесо, и негромкий лязг металла о металл.
Прямо перед Белкой возникло лицо разноглазого, он буквально касался ее лица своим.
– Я вернусь, – прошептал он. – Когда Косолапый закончит с тобой, я вернусь, мелкая! Я вернусь и порву тебя напополам!
Дыхание у него было тяжелым и вонючим, как у шакала-трупоеда.
Он уткнулся ей в шею и, высунув язык, медленно, постанывая от удовольствия, облизал Белке правую сторону лица, оставив омерзительно липкую дорожку на коже. Как вольфодог, пробующий кровь на вкус.
Ее передернуло от омерзения. В этот момент она могла легко вцепиться ему глотку зубами и попробовать загрызть, но сдержалась – пока нельзя.
Потом! Потом, тварь, ты ответишь за свой поганый язык.
Он продолжал обнюхивать ее, хрипло дышал над ухом, и пахло от него все омерзительнее и омерзительнее – остро и сильно, похотью. Как от Сунь-Вынь в ту ночь, до того, как она выпустила ему кишки наружу.
Белка попыталась отвлечься, отвернула лицо, которое все еще горело там, где на коже осталась липкая слюна, и стала прислушиваться к скрипу, доносившемуся с нижнего этажа. Похоже на то, что крутили ворот, поднимая корзину с грузом.
– Что воротишь морду, мелкая? Не нравлюсь? – спросил Нос, перестав сопеть, и, ухватив Белку за подбородок, развернул лицом к себе.
Белка мгновенно, словно разъяренный снейк, мотнула головой, впиваясь Носу в пальцы. Зубы у нее были острые, рот мгновенно наполнился соленым…
– Аргкх! – взвыл Нос, отдергивая прокушенную руку, и ударил Белку второй, наотмашь. Путы ограничивали свободу движений, но она успела отклониться, и удар, который должен был выбить ей десяток зубов, лишь рассек губы и раскровенил щеку.
Нос вскочил и пнул ее ногой, попал, сделал еще шаг, замахиваясь, но рука Гунявого вцепилась ему в плечо и рванула назад. Ботинок просвистел рядом с лицом Белки…
– Отвали! – приказал Гунявый, оттаскивая Носа от пленницы. – Остынь, чувак!
Теперь он тоже появился в свете факела, давая Белке рассмотреть себя.
Гунявый выглядел гораздо старше Носа, его встреча с Беспощадным была близка – широкое лицо, массивный нос, смуглая кожа.
Он пихнул оскаленного товарища в грудь и стал между ним и Белкой.
– Отвали, Нос! Он уже почти тут! Хочешь неприятностей?
– Я убью эту суку, – прорычал Нос, размахивая окровавленной ладонью. – Она мне чуть палец не отгрызла!
– Так! – сказал Гунявый сурово. – Пасть захлопни! Руку ему прокусили! А ты не суй, куда не надо! Нам приказано живой и целой! Или ты, удолбыш, хочешь прогуляться по небу?
Там, где по расчетам Белки должна была находиться лестница, запрыгало неровное факельное пламя, забубнили голоса, подошвы шаркали о бетон…
– Пасть закрыл! – повторил Гунявый и повернулся к Белке. – Так! Сейчас ты будешь говорить с Вождем, герла. Попробуешь тявкать на него – вырву тебе зубы. Я не Нос, пугать не буду. Сказал, что вырву – и вырву. Так что Вождь будет спрашивать, а ты, сука, отвечай. И отвечай правду, если не хочешь слетать вниз с петлей на шее после прогулки по доске! Всосала рулзы? Или повторить?
Белка молча кивнула в ответ, облизывая окровавленные губы.
Гунявый был однозначно опаснее Носа в бою, но здесь именно Нос для нее был просто смертельно опасен. Он больной, как Сунь-Вынь, а, может, еще хуже. Пока Гунявый не дает Носу разгуляться, злить его себе дороже – надо сделать вид, что подчиняешься, и ждать момента для атаки. Белка была уверена, что чокнутому Носу она сможет перерезать глотку в два счета, а вот Гунявый… Гунявый, пожалуй, может перерезать глотку ей. Силой и скоростью такого кабана не взять – нужна хитрость и внезапность.
На этаже стало значительно светлее. Вождя сопровождали трое с ярко пылающими факелами и тьма спряталась в густые тени по углам. Гунявый и Нос отступили в сторону, почтительно склонив головы, но прежде чем спрятать глаза, Нос бросил в сторону Белки ненавидящий взгляд, не суливший ей ничего хорошего.
Вождь остановился перед Белкой и молча принялся ее рассматривать. Белка тоже молчала, разглядывая гостя и его свиту.
Теперь, когда факелы ярко освещали этаж соседнего здания, Книжник чувствовал себя почти счастливым. Он опустил бинокль и невольно заулыбался. Причин для радости было две – Белка была жива и он знал, где ее держат.
Но были причины и для огорчения.
Между зданием, на котором расположился Книжник, и зданием, в котором сейчас была Белка, раскинулось три квартала – дома здесь неплохо сохранились, хотя здешние обитатели предпочитали жить на несколько блоков восточнее, не у самой реки. И, хотя башня, приспособленная племенем Тауна под тюрьму и пост смотрецов, была ниже дома, в котором сейчас был Тим, минимум вдвое, и охранялась так себе, Книжник и предположить не мог, как в нее пробраться.
Он снова посмотрел в окуляр своего устройства.
Белка по-прежнему сидела у стены, явно связанная по рукам и ногам, а кто-то из племени Сити стоял перед ней, частично перекрывая обзор. Кто-то важный. Один из охранников шагнул к ней, нагнулся и…
Белка завалилась на бок от удара, но ее тут же рывком подняли с пола. Книжник видел, как кровь из разбитого носа заливает Белке рот и подбородок. Он был готов заорать от злобы и бессилия, но крик превратился в рычание. Стрелять с этого расстояния было бессмысленно, орать угрозы – глупо. Книжник сунул монокуляр в рюкзак и встал, сжимая до белых костяшек цевье автомата. Без оптики он видел только свет на этаже, уловить движения с такого расстояния он не мог. Тим стоял у самого ограждения, подставив лицо ночному прохладному ветру. Лицо горело, словно под лучами солнца, и на лбу высыхала выступившая испарина. Сказать, что Книжнику было страшно – это ничего не сказать. Страх скрутил желудок в комок и мял сердце ледяными ладонями. Тим понял, что делать. Он старался не думать о том, что предстоит, потому что боялся собственной трусости. Он несколько раз сжал клавишу механического фонаря, разгоняя динамо-машинку – звук успокаивал, свет овалом падал на пыльные щербатые ступени. Подсвечивая себе дорогу жужжащим фонариком, Книжник зашагал вниз по лестнице.
Больно Белке не было, а вот дышать стало трудно – текло из носа обильно, сбегало по подбородку и капало на грудь. Во рту стало солоно и горячо, пришлось сплюнуть. Плевок вышел живописным: большая красная клякса на серой пыли, покрывавшей пол.
– Ну? – спросила она. – И зачем?
Вождь Тауна стоял перед ней, разглядывая пленницу и теребил свою редкую бороденку. На лице его не было эмоций, во взгляде – любопытства. Он рассматривал ее, как охотник рассматривает дичь, выбирая место, куда выстрелить, чтобы убить наповал. Молчал, изредка отрываясь о клока рыжеватых волос на подбородке, и трогал себя за остатки уха, похожие на растоптанную улитку.