Грег нашелся дома, в Маунт-хилл, они в шутку называли город Вайсвиллем, и говорил нарочито спокойно. Во всяком случае, он старался говорить спокойно и иногда у него получалось.
Дома умерли все взрослые, и парни из колледжа сегодня кремировали часть трупов. Тут есть студенты-медики, они говорят, что трупы обязательно надо кремировать, чтобы избежать распространения заразы…
– Какой заразы? – спросила Ханна.
– Говорят, – ответил спокойно Грег, – и я склонен им верить, что это все пришло с нашей военной базы.
Он помолчал.
В трубке поскрипывали эфирные волны, что-то тихонько щелкало, отсчитывая секунды.
– Пришло из лаборатории, вроде той, в какой работали наши отцы, – наконец-то закончил он. – Извини, Ханна… Но это правда – виноваты военные.
Грегу в марте исполнилось семнадцать.
Он был умный, высокий, красивый, играл правого крайнего нападающего в команде школы по соккеру и знал понемногу обо всем. Они познакомились в школьном кружке ораторского мастерства, много болтали друг с другом на переменах (каждый делал вид, что все это несерьезно, просто дружба и совпадение интересов) дважды ходили на свидание, ездили в кино в Рейстер и один раз целовались, но это было в другой жизни.
– Мы пытались пройти на Базу, – продолжил он. – Ворота запечатаны наглухо. Электричества в городе нет, но их системы безопасности работают. Людей не видно.
Он помолчал, а потом добавил слегка изменившимся голосом:
– Совсем не видно.
– Ты думаешь, что там все умерли? – спросила Ханна, вытирая катящиеся из глаз слезы.
– В городе нет никого старше восемнадцати, Белль. Все остальные стали мумиями.
– Мне страшно, Грег… Ты звони мне, пожалуйста…
– Послушай, – она вдруг поняла, через какое нечеловеческое напряжение эти спокойствие и сдержанность даются Грегу. Он не хотел, чтобы она боялась. Не хотел, чтобы услышала, что он тоже до смерти испуган, а он был испуган. – Я не смогу тебе звонить. Никто никому не сможет звонить. Нет электричества. Скоро сядут пауэр-банки на вышках связи и телефоны тоже перестанут работать. Бери машину и приезжай сюда, слышишь?
– Двести миль?
– Да хоть тысяча, – отрезал он. – Найди машину и приезжай. Возьми с собой пустые канистры с ближайшей газ-стейшн, найди шланг – заправляться не получится. Нет энергии, значит, не работают насосы. Надо будет или сливать бензин, или каждый раз менять машину на авто с полным баком. Поспеши с выездом, пока не началось…
– Что началось, Грег?
Он вздохнул.
– Мир умер, Белль. Мы дозвонились в Германию, к Генри – в Мюнхене еще вчера было электричество, теперь уже нет. Так вот, там то же самое, что с минуту на минуту начнется здесь – в городе беспорядки, пожары, грабят дома в богатых районах, разносят магазины. Он говорит, что и в России все точно так же, даже хуже. И в Африке. Мы пытались связаться с Австралией – связи нет. Так что надеяться не на что, только на самих себя. Наступило время сильных, Белль, а это страшное время! Приезжай, я защищу тебя. Но я ничего не смогу сделать на расстоянии…
– От кого защитишь?
Трубка замолчала.
– Грег, – позвала Ханна и всхлипнула. – Грег… Ты где?
На экране замигала надпись: «Нет сигнала» и Ханна уронила бесполезный теперь смартфон на постель. Черная, удушающая волна отчаяния захлестнула ее с головой.
Двести миль.
Еще три дня назад папа говорил: «Всего двести миль! Да это же ерунда! Я давно обещал Джошу!»
Целых двести миль, подумала Ханна и сглотнула слезы.
Успокойся. Не плачь. Борись.
Она глубоко вздохнула и медленно выпустила воздух сквозь сжатые зубы.
Собираться и ехать.
Лицо все еще горело, но слезы высохли, словно вода на раскаленном камне. Сердце перестало трепыхаться и билось ровно.
Сопли и слюни еще никогда и никого не спасли.
Где папины ключи от пикапа?
Ребенок был жив до сих пор только потому, что в машине были приоткрыты задние окна.
Ханна подергала за ручки дверей – заперто. Стекло разлетелось только с третьего удара, брызнуло во все стороны мелкой слепящей крошкой, обдав осколками трупы на передних сиденьях.
Прикрыв нос тряпкой, Ханна сунула голову в машину и разблокировала дверцы.
Ребенок совсем ослабел. Он уже не плакал, а мяукал, словно котенок – синюшный, с закисшими глазками, с присохшей рвотой на рубашечке. Сжатые в кулачки крошечные ручки двигались рывками, словно у игрушки, у которой садились батарейки.
То, что он не умер от обезвоживания и голода, было чудом. Настоящим чудом. Малыш был пристегнут к креслицу, рядом с ним стояла сумка с детскими вещами и бутылочками.
Ханна вынесла младенца наружу и поставила креслице в тень.
От младенца пахло не лучше, чем от покойников, его надо было помыть и переодеть. Его надо было покормить хоть чем-нибудь. И его надо было нести с собой. Ханна не знала, когда шоссе расчистится от этой жуткой многокилометровой пробки, от битых, смятых и просто стоящих в беспорядке машин. Папин пикап пришлось бросить еще на въезде, продвигаться на «Тундре» по шоссе было невозможно в принципе. Лучше всего для передвижения среди тысяч препятствий подходил бы хороший скутер, Ханне доводилось водить такие – это проще, чем ходить. Горючего почти не потребляет, едет шустро, маленький, юркий, но для того, чтобы такое чудо найти, придется сначала обнаружить какой-нибудь автосервис или автомобильный магазин побольше. В Парке развлечений автомагазина не было, а вот на въезде в любой более-менее крупный городок таких автосалонов и не сосчитать. До городка, судя по указателю, двенадцать миль, до толла, где местное шоссе вливается в большой федеральный хайвэй – две мили. Дальше должно быть свободнее, и, вообще, две мили – не двести. Две мили Ханна пройдет и с малышом на руках.
Над раскаленным шоссе висело марево, солнце нагревало бетон шоссе так, что он обжигал ступни даже через подошвы кроссовок, в тени дышать было легче.
Сначала Ханна налила воды в пустую бутылочку для питья, найденную в сумке, и ребенок впился в соску с неожиданной силой, чуть ли не рыча. На то, чтобы его отмыть (во время мытья выяснилось, что нашла она мальчика), ушла полуторалитровая бутылка питьевой воды – на этом запасы жидкости кончились. Благо, в полумиле справа виднелся въезд на рест-эрию, а там можно было найти и питье, и какую-нибудь еду, потому что в детской сумке, кроме двух баночек детского пюре и испортившейся молочной смеси, ничего существенного не нашлось.
Борясь с тошнотой, Ханна заставила себя обыскать карманы мертвецов на переднем сиденье и бардачок авто. Водительская лицензия, кредитные карты, семейная фотография…
При взгляде на нее Ханне серьезно стало не по себе.
Супругам было лет по двадцать пять, не более. Счастливые, улыбающиеся, с новорожденным на руках. Дэнис. Мальчика зовут Дэнис. Женщину на фотографии звали Хлоя, мужчину – Джек. Это они сейчас лежали на передних сиденьях.
Ханна поежилась.
Фото счастливого семейства сделано полгода назад, в Луивилле, Кентукки. Что делали они на этом шоссе так далеко от дома? Куда ехали? Неужели в Парк?
Теперь все это не имело значения. Ни один вопрос и ни один ответ более не имел значения.
Баночка с пюре наощупь казалась горячей, но содержимое пахло хорошо, и Ханна дала ребенку несколько ложек фруктовой смеси. Дэнис проглотил их мгновенно.
– Прости, Денни… – сказала Ханна малышу. – Но больше пока нельзя. Давай-ка мы с тобой за водой сходим.
Спасая младенца от безжалостного солнца, Ханна прикрыла кресло одной из пеленок и двинулась вдоль ограждения, стараясь держаться ближе к краю дороги. Вонь была убийственна, Ханну постоянно тошнило. В других обстоятельствах она бы пробежала эти полмили до зоны отдыха вприпрыжку и не заметила бы, но сегодня каждый шаг давался ей с трудом.
На въезде в рест-эрию мертвые туши грузовиков сбились в кучу. Не меньше тридцати штук длинномерных красавцев, перегородивших проезды, не давали шансов проехать во внутрь. От двух замерших на газонах рефрижераторов несло тухлятиной так, что просто валило с ног. Ничего удивительного в этом не было – на бортах обоих красовались логотипы «Вкусной курочки» и Ханна обошла траки по дуге, зажимая нос свободной рукой.
Дальше, у здания ресторанчика, стояли брошенные легковушки, а возле газ-стейшн кверху колесами лежал полицейский автомобиль. Ханна рассмотрела в салоне ссохшуюся мумию в голубой форменной рубашке – мертвец висел на ремнях вниз головой, поблескивая нагрудным жетоном из глубокой тени.
Ханна остановилась.
Запах мгновенно стал гуще и ей пришлось несколько раз глубоко вздохнуть через стиснутые зубы, чтобы подавить рвоту.
Потом она поставила креслице с малышом на бетон и решительным шагом пошла к полицейской машине.
Нужно просто не дышать, словно в бассейне, где отец учил ее плавать. Набрать полную грудь относительно чистого воздуха и постараться не израсходовать его пока…
Она задержала дыхание и нырнула в салон машины шерифа.
Прежде всего, отстегнуть защелку ремня безопасности.
Замок сработал и мумия полицейского соскользнула с сиденья вниз головой. С хрустом и щелканьем разъединялись межпозвоночные диски, позвоночник разлетался на части, и от этого звука Ханне захотелось закричать.
Зажмурившись от отвращения, она нащупала на поясе шерифа кобуру и вытащила из нее пистолет, но кобура неожиданно оказалась у нее в руках вместе с ремнем – мумия просто переломилась пополам.
Ханна попятилась, вляпалась ладонью во что-то мерзко-липкое, отпрянула в испуге, больно ударившись коленом о край дверцы, но все-таки выбралась из машины.
Тут можно было перевести дух. Теперь у нее было оружие, правда, стреляла Ханна всего один раз в жизни, когда отец устроил ей экскурсию на военную базу, зато она бесчисленное количество раз видела, как это делают в кино.
Пистолет оказался тяжелым и черным. Более тяжелым, чем она могла предположить. Тот, из которого она палила в мишень под присмотром сержанта охраны папиной Лабы, был меньше и легче. Ханна покрутила оружие в руках, нашла предохранитель, выщелкнула и вставила обратно магазин с патронами.