Ее «Лексус» стоял в конце парковки, и Ханна чувствовала себя в относительной безопасности. Никто из тех, кто сейчас громил «Мейсис», не мог разглядеть ее на заднем сиденье джипа, зато она видела, как за стеклянными витринами мечутся огни факелов и лучи фонарей. Несколько взрослых парней и девушек, близких к Ханне по возрасту, и стадо малолеток от десяти и старше развлекались, разрушая все вокруг. Совершенно безо всякого смысла и цели, просто получая от этого удовольствие.
Они подъехали к плазе уже после того, как Ханна перегрузила в новую машину свой скарб, перед самым закатом, на нескольких автомобилях, и перекрыли выезд с паркинга громадным пикапом «Додж Рэм», разукрашенным под дракона, и «Тундрой», такой же, как у папы, но дамского цвета – «голубой перламутр». Перекрыли не для того, чтобы помешать Ханне ускользнуть (они и не догадывались о ее существовании) просто бросили машины на выезде.
Незваные гости были вооружены (наверное, разграбили какую-нибудь оружейную лавку), на крепком подпитии, шумные, веселые, одеты в какие-то безумные тряпки, взятые из самых дорогих магазинов. Даже самые младшие выпрыгивали из кузова пикапа с пивными бутылками в руках.
Площадка перед магазином тут же наполнилась шумом и криками.
В пикап грузили ящики с консервами, бутыли с питьевой водой, сладости. Решетку, закрывающую витрину ликерного, легко сдернули джипом и принялись таскать оттуда спиртное. Звенели разбитые витрины магазинов одежды, летели оттуда наружу манекены и коробки с обувью, не потому, что были кому-то нужны, просто так было веселее.
Потом компания выпила еще и взялась за «Мейсис», начав со стрельбы по стеклам.
Ханна наблюдала за ними из своего убежища.
Она не боялась, хотя должна была бояться. Инстинкт подсказывал Ханне, что если бы кто-то из этих ребят заметил чужого, то судьба его была бы незавидна, но страха не было. Было удивление, брезгливость, отвращение и, как ни странно, сочувствие.
Она не могла понять, как и почему такие же, как она сама, подростки за несколько дней жизни без присмотра взрослых превратились в дикую стаю, в вандалов, и ей было их жаль – так здоровые стыдливо жалеют увечных и смертельно больных.
Беснующиеся подростки напоминали стадо бабуинов из передач канала «Дискавери», впрочем, такое сравнение могло оскорбить бабуинов.
Люди вели себя хуже обезьян. Гораздо хуже.
Внутри магазина пылал костер и вокруг него кружили тени. Опять посыпались стекла – кто-то изнутри выстрелил в одно из громадных окон и оно рухнуло вниз водопадом сверкающих осколков.
Ханна отхлебнула еще глоток и почувствовала, что больше пить не может – виски колом стояло в горле, вызывая позывы к рвоте. Но при том пьяной она себя не чувствовала: чуть шумело в ушах и пульсировал в висках бешеный ток крови. Сна не было ни в одном глазу, но одна мысль о том, что надо подняться и что-либо сделать, вызывала панику.
Ханна слышала крики и стрельбу – стая веселилась, как могла и умела. Смех, визг, ругань, девичьи голоса… Неприятный хохот, напоминающий вой койота…
Она прикрыла глаза, но отблески пламени пробирались и под веки. Мир кружился так, что она ощущала себя в свободном падении. Падать в бесконечную пропасть было очень страшно, и тогда Ханна сползла с заднего дивана на пол, свернулась на коврике между сиденьями, как усталая собака, прижимая к груди выпитую до половины бутылку.
Нет, она не уснула! Просто кто-то без спроса выключил звук и свет…
Ей снился пожар.
Тесная комната, маленькая, душная, с неприятным запахом пыли – это ее последнее пристанище. Вокруг бушует пламя. Ханна не видит его – пламя за дверями, но на дверной коробке кипит и пузырится краска.
Пот заливает глаза, волосы мокрые, словно ее обдали водой, но слышно, как они хрустят, высыхая от жара.
Она хочет закричать, но раскаленный воздух врывается в гортань, сжигая голосовые связки…
Пить… Воды…
Ханна открыла глаза.
Белый и горячий солнечный свет заливал паркинг, и воздух над раскалившимся асфальтом струился и дрожал. Джип внутри разогрелся градусов до ста, не меньше. Ханна чувствовала, что задыхается, белье пропиталось потом и прилипло к телу.
Она лежала между сиденьями в неудобной позе – перекрученная, измятая, с затекшими конечностями и страшно хотела одновременно и пи́сать, и пить.
А от вида ополовиненной бутылки спиртного, валявшейся под сиденьем, к двум мучительным нереализованным желаниям добавилось третье – ее затошнило. Дико болела и кружилась голова. Вода облегчила страдания, но заставила ее тут же, невзирая на опасность, выскользнуть из джипа на улицу и присесть у заднего колеса.
Пока моча чертила замысловатые узоры на асфальте, Ханна, насколько это позволяла ее позиция, попыталась осмотреться.
Стоянка, на ее удачу, уже обезлюдела, пикап, перегораживавший вход, исчез. Со второго этажа «Мейсиса» тянуло дымом, внутри явно тлел пожар, готовясь сожрать все содержимое коробки черного стекла. Всюду валялись разбитые бутылки, какие-то грязные тряпки, совершенно новые вещи с этикетками, растоптанные упаковки с чипсами, обертки…
Ханна поднялась и застегнула джинсы. Ее слегка покачивало и продолжало тошнить. Стоило поесть что-нибудь, но для начала стоило убедиться, что стая ушла.
Держа оружие наготове, она двинулась от «Лексуса» к основному зданию молла.
Несколько машин, стоявших ближе к магазину, зачем-то расстреляли – их изрешеченные кузова на спущенных покрышках стояли в нескольких ярдах от остатков шлагбаума. Ханна пыталась вспомнить, слышала ли она сквозь сон стрельбу, и не могла – ее ночное беспамятство было глубоким, как смерть и таким же опасным. После спиртного она чувствовала себя ужасно, но ощущение, что она вот-вот рухнет в безумие, исчезло – словно эти полбутылки виски заставили разжаться мощную пружину в ее груди, которую каждый прожитый в этом мире день взводил все сильнее и сильнее.
Если бы еще не так сильно болела голова!
Она переступила порог двери, ведущей на первый этаж торгового центра.
Тут отчетливо пахло пожарищем, сверху по эскалаторам скатывался удивительно густой белесый дым. Никого.
Битое стекло, разгромленные магазины, перевернутые бочки с кофе. Несколько тел умерших взрослых – к ним Ханна начала привыкать, как деталям пейзажа. Сброшенный на пол кофейный автомат типа «ретро», который выглядел так, будто по нему проехал поезд.
Здесь стая тоже погуляла вволю.
Можно было возвращаться назад и уезжать.
В деликатесной лавке Ханна нашла запечатанные в вакуумную упаковку мясные нарезки, бруски твердого сыра, несколько вяленых итальянских колбас. Стая не искала здесь еду, потому что паштеты и мраморные стейки в отключенных холодильниках испортились и воняли так, что Ханну, несмотря на мокрый платок, которым она прикрывала рот и нос, все-таки вырвало на входе. Зато припасы пополнились хорошими продуктами, которым жара была не страшна.
На полках «Радиошека» Ханна разжилась батарейками и еще одним диодным фонарем, в корзине у кассы валялись уцененные диски, разная мелочь вроде средств для чистки компьютерных экранов, бесполезных теперь флешек и универсальных зарядок, которыми теперь было нечего и незачем заряжать.
Ханна пошла вглубь – искала генератор, такой, как стоял у них в подвале дома, на случай неполадок в электросети, но не нашла. Ходьбою она укротила утренний страх, а после рвоты и еще литра выпитой воды ей полегчало и с похмельем.
Пора было убираться отсюда, проехать последние пятьдесят миль и оказаться дома. Хотя какой может быть дом без мамы, папы и брата, Ханна не понимала. Но там ждет ее Грег, и можно будет не волноваться о том, что по дорогам носятся взбесившиеся сверстники на джипах, мотоциклах и с оружием.
К выходу! К выходу!
По пути попался небольшой «РайдЭйд» со взломанным хранилищем рецептурных препаратов – искали наркотики и, как видно, нашли, – судя по опрокинутым стойкам и разбитым прилавкам фармацевтов, но Ханна все же подобрала несколько банок аспирина, упаковку «Тайленола», перевязочные пакеты и – о, чудо! – большую нетронутую упаковку прокладок, которые должны были стать для нее спасением в ближайшие несколько дней.
Толкая перед собой загруженную тележку, Ханна завершила круг по первому этажу и вышла в вестибюль, с которого начала свой поход по моллу. Тут стало совсем дымно, но ветер выносил вонючие серые клочья через выбитые пулями окна и оставлял возможность видеть и дышать.
Вышла и замерла.
Возле эскалатора лежало тело.
Не высохшая мумия, высосанная болезнью, а тело убитого человека.
Когда Ханна входила в молл, этого тела не было. Она внимательно огляделась перед тем, как пройти вовнутрь.
Ханна отпустила тележку и сжала рукоять пистолета так, будто бы от силы ее рук зависела жизнь.
Шаг, еще шаг, еще… Ладони стали мокрыми, оружие неподъемным.
Мертвец дымился.
Ханна уже могла рассмотреть опаленную до мяса кожу, остатки одежды, вплавившиеся в плоть, и обгорелые остатки волос… Это была девушка.
Ханна сделала несколько быстрых шагов, разыскивая стволом возможную цель, и остановилась над трупом.
Трещал и ухал разгорающийся на втором этаже пожар, орало воронье снаружи… Никого.
Ханна наклонилась над мертвой и осторожно перевернула ее на спину, стараясь касаться остатков куртки, а не тела, и в тот момент, как труп оказался лицом к ней, она поняла, что это не труп, а обгорелая, но все еще живая девушка, держит ее за руку железной хваткой.
Ханна заорала так, как еще никогда в жизни не орала, рванулась прочь и, отлетев на пару ярдов, упала, больно ударившись задом о пол. Ей и в голову не пришло воспользоваться пистолетом: она сидела посреди вестибюля с оружием в руках, не в силах укротить дыхание, а сердце, ошалев от страха, пыталось выбраться из груди через горло.
Девушка смотрела на Ханну единственным уцелевшим глазом (он был пронзительно голубой на красном фоне обнаженной плоти) и что-то говорила, приоткрывая щель рта. Пыталась сказать. Хрипела.