Боже, ну почему ты создал меня такой идиоткой?!
Оказалось, что последнюю фразу я проскулила вслух. Какая-то бабулька отодвинулась от скулящей идиотки к мусорной урне и тихо, тихо, бочком, юркнула за спину толстого мужчины.
Я стояла на остановке за два квартала от дома.
Вот идет очередной троллейбус.
Привязывая мысли к окружающему пейзажу, я немного опомнилась и почти без проблем преодолела подножку троллейбуса. Так. Едем домой. Не трусим, не дрожим, не пугаем публику. Солнце светит, весна идет, грачи летят…
Какие к черту грачи?! Ты не смогла убедить Туполева в правдивости своих слов!
Стоп. А почему, собственно, не смогла?
Троллейбус подъехал к моей остановке и раскрыл двери. Я рухнула со ступенек в лужу, утопила ботинок до шнурков и, как брезгливая кошка, поболтала ногой в воздухе. Все произошедшее как раз очень даже логично. Назар сутки не может связаться с братом, думаю, он уже разговаривал с Беллой и, вероятнее всего, получил от блудливой родственницы пару уклончивых ответов: мол, «не знаю, куда Кирюша делся», или «только что был, но за хлебом вышел».
Значит, Туполев должен мне поверить. И перезвонить. Только я сказала ему о брате что-то конкретное.
А если Белла промяукала нечто вроде того «Кирюша позавчера к тебе в Москву уехал»?
А это уже не имеет значения. Зерно сомнения заложено. Телефон Кирилла не отвечает, по электронной почте пришло ненормальное сообщение из Коумеллы.
Туполев должен мне поверить! Но вот в чем выразиться его реакция на известие о гибели брата, предугадать сложно. Софью Иванову могут и побить сгоряча. Скрутят руки за спиной, засунут в багажник автомобиля и увезут в неизвестном направлении. Не исключено, что с концами.
Яркая картинка похищения так живо нарисовалась в мозгах, что я подхватила пакты под мышки и стремглав бросилась в дому. Быстрее, бегом к дому, там народ, там охранник Сухомятко с семьей и бабушкой, там бдительный Коновалов, мимо него не то что автомобиль с похитителями, мышь не проскочит!
В коммуналке густо и вкусно пахло настоящим украинским борщом. Из комнат Сухомятко несся густой, не хуже борща, бас хозяина и визгливое попискивание его довольной хозяйственным сыном матушки. Татьяна неслась из кухни по коридору с блюдом пампушек.
– Возьми одну, – предложила на ходу и побежала дальше.
Вкуснейшая, теплая пампушка оцарапала горло, я чуть не подавилась и, кашляя, долго возилась с замком. Он почему-то капризничал и выплевывал ключ. Я повернула его бородкой вверх и наконец попала в комнату.
И сразу уловила запах Кирилла.
Как собака ищейка, присела на корточки, втянула ноздрями воздух. Запах французской туалетной воды стал насыщенней, – я не ошиблась, где-то осталось что-то из вещей Кирилла.
Обшарив комнату снизу доверху, я нашла за диваном белое шелковое кашне с золотистой полоской и следами глины. Смяла его в комок, сжала в кулаке и ползком добралась до дивана.
Мне никуда от этого не деться. Все было, все правда, все продолжает развиваться. Кашне Кирилла я покажу его брату. Ноутбук нельзя извлекать из трубы, портмоне, из непонятной щепетильности, я оставила мертвому хозяину и только сейчас подумала о том, что будет, если тело найдут бомжи и ограбят до нитки? Кашне послужит последним доказательством. Кашне и запах.
Упорно, словно это сейчас было самым важным, я заставила себя встать и разобрать банные принадлежности. Развесила полотенца на радиаторе, убрала в шкафчик шампуни и кремы, сбросила грязное белье в корзину. Села и стала ждать.
Назар сказал, он знает, что разговаривает с Софьей Ивановой. Из этого следует, что прежде чем звонить, он пробил номер телефона по базе данных. И чем он занимается сейчас? Узнает что-то новое о некой девице, представившейся другом брата?
Надеюсь, ничего гадкого он не выяснит, так как ничего гадкого в прошлой жизни я не совершала, а последние события еще не имеют протоколов. Кстати сказать, до столкновения с семейством Туполевых я прожила без протоколов и не плохо. Сейчас мне казалось, что прошлая жизнь была прекрасной – волшебным праздником пусть даже в одиночестве и субмарине из яичной скорлупы. С кем угодно готова поменяться (из мест лишения свободы, из хосписа и с кладбища прошу не беспокоить).
По квартире гуляли запахи субботних обедов: Кунцевичи жарили котлеты, Мария Германовна варила куриный супчик, Мишаня Коновалов пек в духовке картофель. Есть хотелось до обморока. Если сосредоточиться и вспомнить, когда я последний раз ела (водку и чифирь за еду можно не считать), то получается сутки назад. Холодильник ломился от запасов купленных на деньги Кирилла, нарезки заветривались, сыр подсыхал, но я никак не могла себя заставить к ним прикоснуться. Сидела в одной позе, нюхала обеденные запахи и сглатывала тягучую слюну. Я впала в ступор и даже сауна забылась.
Надо чем-то себя занять, подумала я и встала.
Постояла, постояла и снова села. Я чистая, словно обмытый покойник, и такая же холодная. Кровь стыла в жилах, ожидание становилось совершенно невыносимым, если не заставить себя выпить хотя бы чаю, мозг и нервы сожрут последние резервы и к беседе с Туполевым я подойду отупевшей от голода курицей.
Тройной чифирь из «Липтона» наполнил жизнь смыслом и желудок – кипятком. Я включила телевизор и попыталась сосредоточиться на картинках из реальной жизни: на экране какой-то журналист жаловался, что его побили прихвостни Лукашенко. Мне бы его проблемы. Милая девица показывала на красное пятно антициклона. Погода обещала вести себя достойно.
Пятнадцать минут пятого завибрировал и ожил мобильный телефон. Я схватила трубку после первого гудка и тут же представилась:
– Софья Иванова слушает.
– Пожалуйста, слушайте, – сказал незнакомый и монотонный голос молодого мужчины, – пожалуйста, внимательно. – На этом вежливости закончились, и голос отправился командовать: – Сейчас вы выйдете из дома, пройдете до остановки трамвая и сядете на пятый номер. Езжайте на станцию Речной вокзал. Там вы выйдете и пойдете по направлению к порту. Вас будут ждать у билетных касс.
– Они закрыты, – напомнила я, так как сезон речных трамваев еще не наступил.
– Вас будут ждать, – сухо повторил голос, и в трубке запищали гудки отбоя.
Ну, вот и все. Меня ждут.
Я достала из шкафа самый приличный костюм, приятного асфальтового цвета, одела короткую шубку из стриженого бобра и, повязывая на голову лиловый шарф, подумала: «Белье отменно чистое и приличное, персоналу городского морга будет приятно со мной работать».
Попавшийся в коридоре Коновалов, одобрительно цыкнул языком и показал большой палец:
– Умеешь ты, Сонька, фасон держать. Хороша, ох, хороша.
Фамильярное Сонька я ему простила. Я вообще была настроена прощаться и прощать.
– Всего хорошего, Михаил Иванович, – улыбнулась и вышла под яркое весеннее небо.
Воробьи прыгали по подсыхающим дорожкам, каблуки почти не касались грязи, я шагала к самолично выпиленным амбразурам и несла невесомый крест из шелкового кашне.
В трамвае я улыбнулась контролеру и, не дожидаясь напоминания, оплатила проезд. Протянула десятку и сказала:
– Сдачи не надо. Дайте счастливый билетик.
– Кончилось счастье, – попадая в унисон, ответил контролер и протянул билетик с цифрами 666742. Символично.
Дома я тряслась и задыхалась от страха, но когда наступила пора действовать и сражаться, я почувствовала такое облегчение и легкость, словно знала – все наконец закончится. Плохо ли, хорошо ли, главное кончится. Я перестану разгребать чужие конюшни и начну жить собственной жизнью. Или не начну. А это грустно.
На остановке Речной вокзал две бабульки торговали тюльпанами. Какое-то безумное веселье едва не заставило меня купить букетик. Остановила лишь шальная мысль: цветов должно быть четное количество, следует продолжить символическую магию чисел. Три шестерки на билете и четыре тюльпана мне на могилу.
Кто такой Назар Туполев? Сумасшедший параноик? Обезумевший от горя брат или трезвый делец? Кого я встречу у билетных касс – мстителя или защитника, что менее вероятно? Смогу ли я убедить его в своей невиновности или лучше, пока не поздно, дать дёру?
Каблуки цокали по асфальту, прохожие улыбались мне и весеннему солнцу. Благодать господня, умирать не хочется…
Рядом с бордюром тротуара затормозил огромный черный вседорожник, из него на ходу выпрыгнули два крепких мужика и, ни слова не говоря, запихнули меня в салон на заднее сиденье. Только бобровая шубка жалобно треснула где-то по шву.
Зажатая между двумя суровыми мужиками, я не пищала возмущенно, не задавала глупых вопросов, а сидела тихой мышкой, отчаянно боялась и обвыкала. Толи еще будет. Приговоренный снайпером к смерти магнат обязан соблюдать строжайшую конспирацию. Только бестолковая курица вроде меня могла решить, что Назар Туполев будет торчать у билетных касс, пока я до них дотопаю. Магнат на нелегальном положении решил проблему кардинально просто: дал команду, Соньку в автомобиль запихнули, как тюк с соломой, и шустро повезли. Вопрос – куда?
Честно говоря, я бы не очень удивилась, если бы в Москву с завязанными глазами и кляпом. Но суровые парни сидели воспитанно, не ерзали и рук не распускали. Мощная складка на шее водителя двигалась, бритый затылок крутился и вращался, глаза перескакивали с одного зеркальца на другое.
«Проверяется», – догадалась я и чуть было самостоятельно не предложила завязать мне глаза. На сколько я знала из детективов, у мафиози и крутых бизнесменов-параноиков бытует правило: молчат только мертвые. Так что незавязанные глаза – отвратительные знак. Обратно могут и не отвезти.
– А-а-а… – начала я, но парень слева так скосил глаза, что я почла за благо заткнуться. Еще стукнет.
Машина крутилась по центру (я даже обиделась – могли бы и не тащить меня на Речной вокзал, а забрать на перекрестке у дома), петляла переулками и надменно нарушала правила у светофоров. Возле областной поликлиники вседорожник заехал в больничный двор, и парни знаками попросили меня выйти.