В прокуратуре следователь Соловьев промариновал меня более двух часов. Сперва он пытался запутать меня, задавая каверзные вопросы, потом переспрашивал точное время моих встреч с Дарьей и Никитой. Но, поскольку мне особо нечего было скрывать, то я четко отвечала на все его вопросы, втайне посмеиваясь над ним, и даже пыталась озадачить его совершенно ненужными детскими воспоминаниями. При этом я смотрела на него немигающим взором и всем своим видом пыталась показать, что горю желанием помочь следствию, вот только, к сожалению, не знаю ничего ценного.
Но на самом деле я и действительно никакой особой информацией не обладала. А по уставшим глазам Соловьева и тому, как он, устало сопя, сунул мне на подпись протокол допроса и принялся подписывать мой пропуск, окончательно убедилась в том, что следствие зашло в тупик.
– А чем был отравлен Никита? – вдруг спросила я, поняв, что еще несколько секунд – и «Батон» выдворит меня из кабинета.
«Батон» мигом сделал «стойку».
– А с чего вы вообще взяли, что гражданин Слепянский был отравлен? – свистящим шепотом ответил он вопросом на вопрос.
– Понимаете, просто я увидела, как вы многозначительно переглянулись с экспертом, когда тот осматривал стакан с коньяком в квартире.
– Лучше вы были бы более внимательны при передаче денег неизвестно кому, – съязвил Соловьев. – Да, действительно, Слепянского отравили. Цианидом. Яд такой есть почти без запаха. Многие преступники знают, что при смешивании с коньяком цианид ни у кого не вызовет подозрений, вот и пользуются им при убийствах.
Внезапно мне стало жалко следака. Ну, чего, спрашивается, я обижаюсь на него? И вообще это же «Батон», армейский друг моего мужа Димки, хотя теперь он скорее смахивает на доброго толстого Карлсона, только пропеллера вот не хватает.
Неожиданно для самой себя я вдруг рассказала ему все – и про пятна в коридоре, и про то, как я их пыталась рассмотреть и… как даже послюнявила палец.
Наверное, вид у меня при этом был совершенно глупый, потому что Соловьев, слушая мои откровения, весь как-то покраснел, надулся, а потом, так и не сумев сдержать нахлынувшие на него эмоции, всхрюкнул и от души расхохотался.
– Ну, е-мое! Прямо мисс Марпл с гастролями в Москве! – начал было он, но вдруг лицо его приняло абсолютно серьезное, даже злое выражение.
– Не сметь лезть в дело следствия! – рявкнул он, хлопнув кулаком по столу и страшно выкатив при этом глаза.
От неожиданности я отпрянула назад и чуть не свалилась со стула.
– Ну, гражданин следователь, – заскулила я, придя в себя. – Вы поймите, ведь у вас и так много «висяков», почему же я не могу вам помогать в этом деле?!
– А если и тебя придавят, как клопа? Что тогда делать будем? – выдвинул Соловьев неоспоримый аргумент. – Как я тогда твоему мужу в лицо смотреть стану?
Но я не сдавалась.
– Ну а если я буду только немножечко вам помогать, буду ходить по вашим заданиям, всех расспрашивать. У вас ведь оперативников не хватает, а я дома сижу, мне все равно делать нечего. Обед сварила мужу, и – свободна.
– Вот и вари обед мужу, – огрызнулся Соловьев. – А если много продуктов и времени, можешь и нам приносить супчику. А в следствие, повторяю для тех, кто не понял (повысил он голос), НЕ ЛЕЗТЬ! Ясно?!
– Ясно, – вздохнула я.
– Тогда отчаливай. Вот пропуск. И никакой самодеятельности. А то оштрафую, как следует, за помехи следствию.
Честно признаться, я слишком слабо знаю законы и различные кодексы, поэтому угроза следователя оштрафовать меня на фоне потери двух тысяч баксов показалась мне достаточно весомой, что, видимо, и отразилось в моих глазах. Потому как Соловьев довольно хмыкнул и, показывая, что аудиенция закончена, начал деловито перекладывать папки на своем столе.
Уже открыв дверь, я вдруг обернулась, желая использовать последний шанс.
– Гражданин следователь, а если я вдруг узнаю что-нибудь важное для следствия, как я могу с вами связаться? – издала я вопль раненой птицы.
Против ожидания работник прокуратуры взглянул на меня как-то совсем по-человечески и протянул беленький прямоугольничек:
– Ну, во-первых, ты можешь звать меня «Олег Сергеевич», а в неформальной обстановке просто «Олег». Поскольку с твоим несчастным супругом мы раньше были очень дружны.
– А почему это мой супруг несчастен? – с вызовом поглядела я на Соловьева.
Он тяжело вздохнул:
– А ты до сих пор не поняла… Ты ведь, судя по всему, «подарочек» еще тот… На, вот, держи, тут все телефоны указаны, даже мой мобильник, – протянул он мне визитку и слегка улыбнулся. – В крайнем случае, спроси телефон у мужа. Но еще раз повторяю для тех, кто не понял, в это дело нос не суй, откусят! Все, я занят.
Выйдя на улицу, я поежилась. В лицо сыпал мокрый снег, более похожий на продукцию химической промышленности. Вообще в Москве я уже давно не видела настоящего белого пушистого снега, который поражает наше воображение геометрическим разнообразием и красотой. Прототипы снежинок, которых мы, пытаясь скопировать в детстве, вырезали из сложенных листочков бумаги, давно уже перестали падать на столичную землю. И даже лежащий в сугробах снег выглядит теперь как-то странно, как будто в нем не хватает какого-то важного химического элемента. Скорее он похож на голливудский снег, который не тает…
Поскольку, боясь опоздать на допрос к Соловьеву, я не рискнула поехать на машине, то сейчас мне пришлось плестись к метро пешком.
Идя по скользкой и грязной улице, я все время думала над тем, что я теперь стану делать. С чего начну поиски убийцы Никиты, как буду разыскивать пропавших Дашку и детей. Я так увлеклась размышлениями, что практически не заметила никаких неудобств, передвигаясь в сплошном людском потоке, кроме разве тесноты в подземке, а также большому количеству маргиналов.
И только выйдя на своей станции на воздух, я осмотрела себя и пришла в ужас – мои сапоги, брюки были все испачканы (видимо, мне в метро все время наступали на ноги). Кроме того, я не досчиталась одной пуговицы на дубленке. Решив, что все это мелочи по сравнению с эмоциями, которые я могла бы испытать, сидя с красной физиономией пять часов в московской автомобильной пробке, я отряхнула одежду, шумно вдохнула прохладный загазованный воздух мегаполиса и бодро пошлепала к остановке маршрутки.
Войдя в квартиру и подбежав к разрывающемуся от трелей телефону, я бодро отрапортовала Римме Семеновне (а это оказалась именно она), что «все хорошо», переоделась и привела себя в порядок. Вчера я приготовила вкуснющий борщ, поэтому сегодня мне нужно только разогреть его к Димкиному приходу.
Не теряя времени даром, я кинулась к записной книжке Дашки и раскрыла ее. Перелистывая слегка помятые странички, я подивилась тому, какой аккуратный, мелкий, просто «кукольный» почерк у моей подруги. Такое впечатление, словно телефонные номера и имена вписывал гномик. Та-а-к. Начнем, пожалуй, с буквы «А». Вот оно. Я стала тыкать кнопки телефона, следуя порядку цифр, стоящих рядом с именем «Антон». Все-таки, бывший муж Дашки, отец ее старшей дочки Насти. Может быть, ему что-либо и известно…
Бывший студент психфака МГУ, вылетевший из университета за прогулы и «аморалку», Антон, тем не менее, был блестящим оратором и любил впадать в философский раж, споря на любые темы «под рюмочку» в мастерских каких-нибудь непризнанных миром художников, у которых в те времена собирались шумные и пестрые компании, принципиально не причисляющие себя к электорату.
Считаю, что преподаватели университета совершили большую ошибку, лишив Антона возможности получить диплом психолога, поскольку он, оказавшись психоаналитиком «от природы», возможно, мог бы (говорю совершенно без иронии) при наличии соответствующего документа приносить ощутимую пользу обществу.
Дашка стала его то ли третьей, то ли четвертой женой. Предыдущие супруги Антона и совместно нажитые дети были им благополучно «пристроены». Мужей для бывших «благоверных» Антон выбирал из числа своих закадычных друзей. При этом недовольных, что называется, не было. Многие дамы даже испытывали некоторую вину перед ним, поскольку перед тем, как бросить наскучившую супругу, этот хитрец-философ «застукивал» свою «неблаговерную» с другом, сам же предварительно познакомив их и «подготовив почву». Насладившись растерянностью наивных влюбленных, Антон делал благородный жест – уходил со «сцены» с миром и со слезой во взоре – ребята, живите вместе, раз любите друг друга, а я уж как-нибудь…! И естественно, был всегда желанным гостем у них в любое время суток, а счастливые детки имели сразу двух пап, которые иногда мило «перетирали» последние новости на кухне за «рюмочкой чая».
Да, Антон наверняка смог бы мне сейчас что-нибудь посоветовать. Но, увы, его дома не оказалось. Его мама, Ирина Аркадьевна, хорошо поставленным голосом бывшей оперной певицы сообщила мне, что понятия не имеет, где ее беспутный сын. Вероятно, женится в очередной раз. На мой робкий вопрос, не знает ли она, куда могла уехать Даша с детьми, благородная дама стальным голосом заявила:
– Ни одна бывшая жена Антона не докладывает мне о своих передвижениях. Извините. Всего Вам хорошего.
И положила трубку.
Крякнув от злости, я стала искать в записной книжке букву «Т». Насколько я помню, Дашка очень сдружилась за последние годы с некой Анькой Тушканович, получившей из-за своей фамилии и тучной комплекции массу прозвищ: Туша, Тушара, Тушкан, Тушканчик, Тушканоид и т. д. Я бы назвала ее Тушканиха, поскольку эта жадная до денег, энергичная особа никогда не считалась с мнением окружающих и все делала только так, как выгодно было ей самой.
Какое-то время Тушканиха заманила Дашку на работу в скабрезный молодежный журнал «Долото», и обе подруженьки зарабатывали огромные тысячи за истребление навыков русской речи у подростков. Меня Туша по непонятной мне причине возненавидела с первой же встречи. Такое бывает… Наверное, ауры у нас не пересекаются… Я отвечала ей «взаимным расположением», правда, внешне казалось, что мы обе мило щебечем о всяких пустяках –