На самом же деле грум и не приближался к ферме Бормоти!
В придорожной таверне он встретил какого-то рыжеволосого парня, который щедро угостил его очень хмельным вином, после чего грум крепко проспал всю ночь и большую часть следующего дня прямо на полу в таверне.
Проснувшись, он пришел в ужас от того, что так много потеряно времени, но успокоился, когда трактирщик передал ему письмо от рыжеволосого парня. Тот извинился за то, что стал, хоть и косвенно, причиной задержки гонца, посланного по срочному делу Верховным Сенешалем (пропустив стаканчик, грум похвастался важностью своей миссии), а посему взял на себя смелость забрать у него письмо, гарантируя его доставку по адресу на конверте так же быстро, а может, и быстрее, чем это смог бы сделать сам гонец.
Грум почувствовал большое облегчение. Он совсем недолго служил у мастера Натаниэля и потому даже не подозревал, какую ужасную ошибку совершил, доверившись незнакомцу.
Итак, с легким сердцем, освобожденный от всех страхов за Ранульфа, охваченный жаждой приключений, мастер Натаниэль встретился с мастером Амброзием в ночь полнолуния у прекрасных резных дверей Палаты Гильдий.
– Послушай, Амброзий, – прошептал он, – я чувствую себя так, словно мы снова стали мальчишками и идем воровать яблоки в соседский сад.
Тот в ответ только фыркнул. Он готовился мужественно выполнить свой долг и был раздражен, что его самоотверженность сравнивается с мальчишеской проделкой.
Когда друзья открывали огромную дверь, петли громко заскрипели. Они закрыли ее как можно тише и на цыпочках стали спускаться по винтовой лестнице, а затем очутились в коридоре, описанном госпожой Златорадой. Всякий раз, когда под их тяжелыми шагами поскрипывала половица, один мысленно ругал другого за тучность и неуклюжесть.
Было очень темно, только фонари в их руках отбрасывали пляшущие тени.
Мастер Натаниэль был очень чувствителен к безмолвным предметам: звездам, домам, деревьям, и часто после того, как зажигали свечи, сидел у себя в курительной, пристально глядя на книжные полки, стулья, портрет своего отца, стоявший в углу красный зонтик – с благоговением астролога.
Но в ту ночь невидимое, но навязчивое присутствие резных панелей и старинных гобеленов подействовало даже на твердолобого мастера Амброзия. Их молчаливые персонажи притягивали его внимание с помощью какого-то магнетизма, которому невозможно было противостоять. Казалось, что они вот-вот заговорят или начнут расхаживать, эти безмолвные кавалеры и дамы! Ощущения друзей были сродни состоянию человека, идущего по лесу при свете луны.
Мастер Натаниэль остановился.
– Мне кажется, что это где-то здесь, – прошептал он и стал осторожно постукивать по деревянной обшивке.
Через несколько минут он возбужденно прошептал:
– Амброзий! Амброзий! Нашел. Слышишь? Она пустая, как барабан.
– Дохлые Кошки! Кажется, ты прав, – начиная заражаться воодушевлением Ната, прошептал в ответ мастер Амброзий.
И вдруг, поддавшись толчку, панель плавно отъехала назад, и при свете фонаря они увидели винтовую лестницу.
Несколько секунд, не произнося ни слова, друзья ошеломленно глядели друг на друга. Наконец мастер Натаниэль опомнился.
– Ну что ж, вперед, забросим-ка ведро в этот колодец! И, может быть, мы выловим что-то поинтереснее, чем старый башмак или гнилой орех! – И он без промедления стал спускаться вниз по лестнице. За ним отважно последовал мастер Амброзий.
Лестница ввинчивалась все ниже и ниже и вела, казалось, в самые недра земли. Наконец они очутились в помещении, похожем на длинный тоннель.
– Ату! Ату! – прошептал мастер Натаниэль, смеясь от острого наслаждения, которое доставляло ему это приключение. – Переходим на галоп, Брози, он может вывести нас на открытую полянку… А там, глядишь, и оленя затравим!
И, толкнув друга в бок, он добавил:
– Это занятие поинтереснее, чем охота на моль, а?
Примирение состоялось. Они медленно пробирались по тоннелю.
Мастеру Натаниэлю показалось, что они шли очень долго. Наконец он остановился и, обернувшись к другу, прошептал:
– Пришли. Здесь дверь… О, разрази ее гром! Она заперта.
Вне себя от ярости из-за такого непредвиденного препятствия, он, как сумасшедший, принялся колотить в дверь руками и ногами.
Когда мастер Натаниэль на минуту остановился, чтобы перевести дыхание, изнутри послышался резкий женский голос, требовавший, чтобы сказали пароль.
– Пароль? – взревел он – Клянусь Солнцем, Луной, Звездами и Золотыми Яблоками Запада, что…
Но он не успел закончить фразу, как дверь отворилась, и они вошли в низкую квадратную комнату, освещенную единственной лампой, свисавшей на цепи с потолка. В лампе не было особой необходимости, так как от великолепных гобеленов, развешенных по стенам, исходил свет, более яркий, чем могла бы дать любая лампа, и в то же время мягкий, как сияние Луны.
Они застыли в изумлении. Эти гобелены также отличались от всех остальных, которые им когда-либо приходилось видеть, как цветущая яблоня на фоне бирюзового неба в мае отличается от того же дерева в ноябре, когда небо – свинцовое, а на ветвях трепещет лишь несколько пожелтевших засохших листочков. О, какие здесь были цвета: голубой, розовый, сверкающий зеленый! Какими чудесными красками светился этот шелк!
Что касается сюжетов, то их знал каждый доримарец. Это были сцены охоты: беглецы, преследуемые Луной; пастухи и пастушки, стерегущие лазурных овец. Изображенное в сияющих тонах, это походило на пепел прошлого, который прямо у вас на глазах вдруг вспыхнул ярким пламенем. О-хо-хо! Мужчины и женщины минувших столетий, шумные, властные, в причудливых одеждах, заполонили улицы и преследовали живых, казавшихся мертвыми листьями.
А что это свалено в кучи на полу? Жемчуга, сапфиры и чудовищные рубины? Или это сбитые ветром фрукты, чудесные фрукты, которые упали с деревьев, изображенных на гобеленах?
Но когда их глаза немного привыкли к окружающему великолепию, друзья стали постепенно приходить в себя. Природа фруктов, лежащих на полу, не вызывала никаких сомнений – это были волшебные фрукты!
К большому удивлению, стражем этого не обычного сокровища был не кто иной, как их старая знакомая – матушка Тиббс.
Ее ясные детские глаза на увядшем обветренном лице были полны тихого удивления.
– Да это же мастер Гиацинт и мастер Джошуа! – воскликнула она, по-девичьи весело рассмеявшись. – Подумать только, они знают пароль!
Она беспокойно заглянула им в лица:
– Как носятся ваши носки? Целы еще? Если ходишь по Млечному Пути и бегаешь далеко за Луну, носки быстро изнашиваются.
Было очевидно, что она принимала неожиданных гостей за их отцов. Тем временем мастер Амброзий шумно потянул носом и его двойной подбородок стал собираться в складки – для видевших его хоть однажды в суде это было верным признаком того, что он готовился сказать что-то резкое.
Но мастер Натаниэль предостерегающе ткнул его локтем в бок и сердечно сказал:
– О да, наши носки и башмаки, с ними все в порядке, спасибо. Так, значит, вы не ожидали, что мы знаем пароль, а? Ну что ж, возможно, мы знаем больше, чем вы думаете, – и добавил вполголоса, обращаясь к мастеру Амброзию: – Клянусь Копчиком Моей Двоюродной Бабушки, Амброзий, что же было паролем?
Он снова повернулся к матушке Тиббс, слегка покачивающейся всем телом, словно в такт джиги, звучащей для нее одной, и сказал:
– У вас такие красивые гобелены. Никогда не видел ничего подобного!
Она улыбнулась и, подойдя к нему совсем близко, прошептала:
– А ваша милость знает, почему они такие красивые? Нет? Да из-за волшебных фруктов! – И она многозначительно покачала головой.
От ярости мастер Амброзий издал какой-то звук, похожий на тихое рычание, но мастер Натаниэль снова предостерегающе взглянул на него и, изображая вежливый интерес, сказал:
– В самом деле! Действительно! А могу я спросить, откуда взялись здесь… э-э… эти фрукты?
Она весело рассмеялась.
– Да их принесли господа! Эти милые господа с бантами, одетые в зеленое, на рассвете они толпой покидают свои корабли с алыми парусами, чтобы высосать сок из золотых абрикосов, пока в Луде все еще крепко спят! А потом петух говорит: «Кукареку! Кукареку!» – И ее голос летел, замирая, далекий и одинокий, вызывая по чему-то образ первых проблесков рассвета над призрачными стогами сена.
– Я вам еще кое-что скажу, мастер Петух де Насест, – продолжала она, загадочно улыбаясь и подойдя к мастеру Натаниэлю совсем близко, – вы скоро умрете! А что касается матушки Тиббс, то она скоро станет знатной дамой, как жены сенаторов, и будет все ночи напролет танцевать под Луной! Те господа обещали.
Она сделала шаг назад, улыбаясь и ободряюще кивая головой.
Мастер Амброзий раздраженно фыркнул, а мастер Натаниэль, добродушно засмеявшись, сказал:
– Думаю, что у жен сенаторов есть дела поважнее. А что касается тебя, то не слишком ли ты стара для танцев?
В ее ясных глазах промелькнула легкая тень. Но она встряхнула головой и воскликнула:
– Нет! Нет! Пока танцует мое сердце, мои ноги тоже будут танцевать. И никто не будет стареть, когда вернется герцог Обри.
Но мастер Амброзий не мог больше сдерживаться. Он слишком хорошо знал пристрастие Ната выслушивать всякие длинные, полные чепухи россказни, особенно, если предстояло какое-то серьезное дело.
– Ладно, ладно! – сердито буркнул он, – хоть ты и полоумная, моя милая, но может случиться так, что скоро ты будешь плясать совсем под другую музыку, если сию же минуту не скажешь нам, кто такие эти господа, кто тебя оставил здесь на страже, кто приносит эти гнусные фрукты и кто их забирает, а мы… мы перережем струны на скрипке, под которую ты танцуешь!
Эта угроза была бессознательным эхом последних слов Лунолюбы, и они произвели мгновенный эффект.
– Перережете струны на скрипке! Перережете струны на скрипке! – завыла она и умоляющим голосом добавила: – Нет, нет, милый мастер, не делайте этого! Неужели он это сделает? – Матушка Тиббс обратилась к мастеру Натаниэлю, словно ища у него защиты – Это все равно, что забрать у бедного землянику. У сенаторов, есть и персики, и жареные лебеди, и сердца павлинов, и красивый экипаж, чтобы на нем разъезжать, и пуховая постель, чтобы в ней спать допоздна. А у бедного только черный хлеб, сушеные ягоды боярышника и работа… Но летом у него есть земляника и музыка, чтобы под нее танцевать. Нет, нет, вы не перережете струны на скрипке!