алась в его постели случайно, ну и что-то ещё в этом духе, ведь ему не привыкать было дурачить того, кто ему доверял. Не знаю, не представляю, что у них произошло, какая была «встреча», но домой Джавахарлал пришёл в невменяемом состоянии. Я его не узнала, я от неожиданности едва не упала в обморок! Откуда он появился? Почему? Он же вчера был в другой части света?! Отец пытался хоть что-то выяснить, пытался с ним говорить – всё напрасно. Он молчал, не отвечал на вопросы, был в состоянии полнейшей прострации – спал или лежал неподвижно с открытыми глазами, глядя в стену или в потолок, ни на что не реагировал…
– Ну а практика, Лондон?… – спросила Марианна.
– О чём вы говорите?! Какая практика? Он забыл про всё! Мы с мужем надеялись, что медицина, институт, где он с таким интересом учился, всё же помогут, отвлекут его от этих переживаний. Увы, увы! На этом всё кончилось. Кончилась его нормальная жизнь – он забросил всё! С тех пор моего сына как подменили: он, всегда любивший читать, ни разу не взял в руки книгу, он не вернулся в прозекторскую, хотя профессор Упадхайя терпеливо ждал его, надеялся на то, что он оправится и приступит к своим обязанностям, которые так хорошо выполнял. Профессор почти полгода платил Джаву жалованье, сам наведывался к нам, тоже пытался говорить, уговаривать взять себя в руки. Но, видно, это уже была настоящая душевная болезнь и уговорами, просьбами, мольбами вылечить, избавить его от этой болезни было невозможно. Состояние его часто менялось – то он был притихший, неподвижный, то, наоборот, впадал в страшное возбуждение, плакал, бился в судорогах, приходилось применять самые сильные успокоительные средства. Врачи приходили, ставили самые разные диагнозы – один страшней другого. Представляете, каково матери было это слышать? Неврастения, истерия, психастения… Нам предлагали даже отдать его на лечение в специальную больницу – вы понимаете… Но мы с мужем категорически воспротивились, ведь мы и дома могли обеспечить ему и уход, и лечение. Врачи спрашивали, не болел ли он в детстве, не был ли ребёнком склонен к невротическим реакциям? Мы уверяли, что нет, никогда! Наоборот, и он, и моя старшая дочь всегда были спокойными, весёлыми детьми, покладистыми, не капризными. Такая резкая перемена в Джаве произошла только в результате психической травмы, сильного нервного потрясения.
– Да, – тяжело вздохнула Марианна, огорчённая услышанным, – шекспировские Яго и доверчивые Отелло, к несчастью, слишком часто встречаются в реальной жизни… И что же, никакое лечение вашему сыну не помогло?
– Нет и нет. Но привело к тому, что он привык к наркотическим средствам и стал прибегать к ним постоянно. Страшно сказать, но у меня не раз появлялось сильнейшее желание убить, искалечить эту девку, ведь из-за неё мой сын стал наркоманом, а у него было такое будущее, все пророчили ему карьеру врача.
– И что же, он совсем забросил медицину? Ведь он ещё молод, ещё не поздно вернуть…
– Он тяжело, неизлечимо болен, Марианна! Что можно вернуть? Утраченное здоровье вернуть невозможно, время повернуть назад тоже, как вы понимаете, нельзя. За всё это время у Джава развилась страшная подозрительность, он во всём видит обман, подвох, измену, в каждом слове ему слышится ложь. Его жизнь – это пытка, с тех самых пор он не завёл дружбы ни с одним человеком, нетрудно понять почему. При одном слове «друг», «дружба» его охватывает нервная дрожь. Его отношения с женщинами приносят ему только страдания, ведь ни одной из них он не верит, любое выражение преданности, внимания кажутся ему лицемерием, издёвкой. Несчастный мучается сам и мучает других. О нём уже знают, и девушки стали избегать его. Город наш хоть и не маленький, но история его и Рену была слишком громкой, заболевание сына известного аптекаря тоже не осталось секретом для окружающих. Вокруг Джава образовался вакуум, и я уже давно похоронила надежду на то, что у него будет жена, семья, дети… Его дети, мои внуки…
– А где сейчас виновники… ну, эти… девушка и он, лучший друг? – спросила Марианна. – Они поженились, живут-поживают?
– Нет, что вы! Дружок закадычный куда-то сгинул, давно я его не встречала и ничего не знаю – где он, что он, кем стал? Откровенно говоря, мне больно даже о нём говорить. А девицу – виновницу стольких наших несчастий – я вижу иногда, и могу только её проклинать. Замуж она не вышла, ничему не научилась, живёт, как видно, случайными встречами, случайными знакомствами и случайными заработками. Она как раньше слонялась без дела, так и сейчас, когда ей уже тридцать, всё ещё скачет и изображает из себя попрыгунью-стрекозу. Скажу вам, как-то, раз мы с ней столкнулись буквально нос к носу – как мне хотелось плюнуть ей в лицо! Но я сдержалась и сказала: «Всё скачешь, бездомная, никому не нужная, как стрекоза!» Ну, уж она с ответом не задержалась, язык у неё всегда был острым: «Вы лучше следите за своим муравьём, а я уж как-нибудь без вас обойдусь, я вам не невестка, слава Богу!» Вот такой я получила отпор от этой дряни.
– А сам Джавахарлал, не знаете, не общался с ней?
– Думаю, что нет. Он безвыходно или дома, или в аптеке. Никуда не ходит, ни с кем не встречается, я уже говорила вам, что те редкие знакомства, которые у него случались, все, до одного, сразу же прекращались. Его подозрительность сделала его человеконенавистником, он угрюм, необщителен, людей избегает.
В эту минуту раздался осторожный стук в дверь, и в комнату вошёл Джавахарлал.
– Вы просили кого-то проводить, мама?
– Да, милый, – живо откликнулась Тангам, – я думала, что госпоже Марианне будет трудно одной дойти до дому, но я надеюсь, что госпожа Марианна не откажется остаться у нас переночевать и отдохнуть как следует? Да, Марианна?
Марианна с благодарностью согласилась. Она чувствовала сильную усталость, а дом Тангам был так уютен, сама хозяйка так добра и искренна! Чтобы немного разрядить обстановку, Марианна, обращаясь к Джавахарлалу, сказала, что ей очень нравится индийская музыка и, если он не против, и если Тангам не против, она с удовольствием послушала бы какие-нибудь народные мелодии. Нетрудно было догадаться, что в этом доме любят музыку: кроме большого рояля в комнате стоял современный музыкальный центр, на стене висели две великолепные гитары и ещё какие-то незнакомые Марианне инструменты. Джавахарлал нажал кнопку магнитофона, и комната наполнилась нежными, чуть заунывными звуками индийской народной песни. Женский голос пел о чём-то грустном, мелодия брала за сердце, но слова были непонятны. Марианна спросила Джавахарлала, на каком языке эта песня, тот ответил: «На хинди». Поначалу он был неразговорчив, на вопросы Марианны отвечал неохотно, односложно. Но когда она заговорила об Индии, и сказала, что совсем не знает этой страны, хотя всегда мечтала здесь побывать, Джавахарлал слегка оживился, щёки его порозовели, и он сказал, что Индия – это самая прекрасная страна, что в ней, конечно, есть и плохие, но есть и хорошие люди – хиндустанцы, маратхи, бенгальцы, тамилы, гуджаратцы, каннара, малаяли, пенджабцы, телугу и ещё много-много национальностей и языков.
– И вы все их знаете? – спросила Марианна.
– Конечно, я же родился в Индии, я индус.
– Но вы так хорошо говорите по-английски! – Марианна обрадовалась, что её собеседник не только не молчит, но говорит с охотой, с интересом. Она хотела развить разговор, стала рассказывать о Мексике, но Джав вдруг встал, что-то буркнул матери и быстро вышел из комнаты.
– Он сказал, что если понадобится вас проводить, то он проводит, – с грустной улыбкой перевела Тангам слова сына. – Теперь вы видите, что ни на какие уловки он не поддаётся, а если и оживится на минуту, то тут же, как бы спохватившись, уходит в себя. Душевная травма, как видите, не проходит.
– Но ведь и у меня душевная травма! – воскликнула Марианна. – Значит, и я могу сойти с ума? Тангам, вы меня пугаете…
– Милая, – сказала Тангам сочувственно, – конечно, вам пришлось пережить большое потрясение. Но ведь вы о нём только слышали, своими глазами вы не видели того, что случилось с вашим мужем, а это совсем другое дело.
– Конечно, это какое-то утешение, может быть, даже надежда. На что? На какое-то сверхъестественное чудо… Ах, нет, какое может быть чудо посреди океана… Ведь Луис – немолодой человек, то есть был уже немолодым, но мог бы ещё жить и жить! Если бы вы знали, как я страдаю, какую чувствую за собой вину, ведь я иногда вела себя ужасно, не щадила его чувств – сейчас даже стыдно вспомнить. А ведь он был терпелив, обожал детей, мне был предан бесконечно. Я жила за ним как за каменной стеной и вот теперь осталась… стою, как хилое деревце на ветру. Нет, я не выдержу, согнусь, сломаюсь!
– Марианна! – решительно оборвала её Тангам. – Начнём с того, что вам неизвестно, при каких обстоятельствах он исчез – я не говорю «погиб». Исчез. Вам надо, наверное, обратиться в полицию, пусть они свяжутся с кем надо и узнают, ведётся ли следствие по делу самоубийства такого-то, заведено ли уголовное дело? Должно вестись следствие, должно быть уголовное дело, и только тогда хоть что-то прояснится! А вам, Марианна, прежде всего надо держать себя в руках, не может быть, чтобы человек пропал бесследно, просто так, без каких бы то ни было причин.
– Да, я понимаю, – отозвалась Марианна, – я знаю, мне надо достать денег, найти работу. Сейчас, немедленно.
– Я помогу вам найти работу, хоть у нас это сейчас самая большая проблема – безработица, вы сами видели на улицах толпы несчастных, не все они ленивы и никчёмны, их такими сделала нужда. Что вы умеете делать? У вас есть специальность?
– Я училась в известном мексиканском колледже, на биологическом факультете, но не окончила…
– A-а, нет, специалисты по букашкам и козявкам в нашем городе не задерживаются. Я могла бы вас порекомендовать знакомому фермеру, если бы вас это устроило?
– Мы изучали биологический метод защиты растений, использование всевозможных средств, для уничтожения или хотя бы снижения численности естественных врагов сельскохозяйственных вредителей. Но когда дело дошло до способов размножения в лабораторных условиях хищных насекомых и клещей – энтомофагов и выпуска их на посевы, я не выдержала и бросила учёбу. Мы должны были, выпустив эту мерзость на поля, ещё создавать им благоприятные условия для размножения на природе, а потом проверять биопрепараты для установления их эффективности. Мы пробовали разные препараты, такие, как энтобактерин и другие, но пока ещё биохимия не в силах справиться с этими вредителями. Может быть, если бы я не выбрала именно этот факультет, а какой-нибудь другой, гуманитарный, я не сбежала бы из колледжа. Но все эти, как вы сказали, букашки и козявки так живучи, что, боюсь, никакая наука никогда с ними не справится.