– Подожди, ты куда? – удивился тот и поспешил за Петером, который не останавливался и как будто не замечал ничего вокруг себя.
Остановился он только у лифтов. Старик подошёл к нему и спросил:
– Ты можешь мне, наконец, объяснить, в чём тут дело, или не можешь? Что тебе сказали?
Петер посмотрел на Татава. В глазах у него стояли слёзы. Старик понял, что произошло что-то не то. Он весь как-то внутренне съёжился и тихо сказал:
– Скажи мне, что там стряслось?
– Её увезли на операцию, – хриплым голосом ответил Петер.
– На какую операцию? – испугался старик. – Что с ней?
– Я сам толком не понял, – ответил Петер. – Уборщица сказала мне, что её повезли на операцию, раз у неё сложные роды.
– Кто тебе сказал? – переспросил Татав.
– Уборщица.
– Ну-у, мало ли что скажет какая-то уборщица, – попытался приободрить и себя, и Петера Татав.
Однако он понял, что всё идёт совсем не так гладко.
– Ну, а что теперь делать нам? – спросил он.
– Только ждать и всё, – ответил Петер.
– Как это ждать? – возмутился старик. – Мы ведь не можем просто сидеть и ждать!
– А что ты предлагаешь делать? – Петер спокойно посмотрел на старика. – Ты что, можешь родить вместо неё?
– Нет, не могу… – осёкся Татав.
– Ну, тогда не нужно ничего больше. Мы просто будем ждать, и всё. Больше ничем ей помочь мы не можем, как бы нам этого ни хотелось.
Открылась дверь лифта, и друзья поехали вниз, в помещение для ожидания.
– А долго нужно ждать? – спросил Татав по дороге.
В ответ Петер только пожал плечами. Старик понял, что ему сейчас не до глупых вопросов, и умолк.
В помещении для ожидания скопилось полно народу. Здесь были и те, кто пришёл навестить больных родственников, и те, кто ждал известия об операции, которую делали кому-нибудь из родных, и те, кто ждал выписки близкого человека, чтобы помочь ему добраться до дома.
Петер с Татавом огляделись по сторонам, ища место. Однако всё было занято. Кое-как протиснувшись к окну, друзья уселись на подоконнике. Татав посидел молча, а потом сказал:
– Если хочешь, то можешь пойти пройтись, а я пока побуду здесь, чтобы не пропустить, когда нас позовут. А потом ты можешь посторожить, пока я буду гулять. Ведь никто не знает, сколько нам ещё придётся сидеть.
– Нет, спасибо, Татав, – ответил Петер. – Ты иди, если хочешь, а я пока посижу здесь.
– Ну, как знаешь, – сказал Татав, пожав плечами, и спрыгнул с подоконника. – Ты не беспокойся, я не долго. Я только подышу свежим воздухом и сразу вернусь.
Петер кивнул головой, и Татав ушёл.
В помещении каждый занимался своим делом. Какая-то женщина кормила грудью ребёнка, и на неё никто даже не обращал внимания. Один старик рассказывал другому, чем кормят в этой больнице пациентов, и все его внимательно слушали. Двое мужчин в больничных халатах прямо на полу играли в карты, и около них тоже собралась небольшая кучка болельщиков.
Только Петер не мог думать ни о чём, кроме жены. Он сейчас представлял, как над ней собралась целая куча врачей, которые пытаются спасти жизнь её ребёнку. Он сразу вспомнил, как Корасон всё время до родов упрашивала его не готовиться заранее, как она очень боялась, что с ребёнком что-нибудь случится. Но Петер тогда не послушал её, приняв её опасения за простые бабьи страхи. И, как видно, зря.
Он вспомнил детскую кроватку, которую смастерил своими руками ещё полгода назад, вспомнил, как он пытался обсудить с женой, куда они поместят ребёнка, и у них вышла целая ссора из-за того, что Корасон не хотела обсуждать этот вопрос до тех пор, пока ребёнок не родится. Тогда это ему показалось глупостью. Тогда…
Сколько бы он отдал, чтобы вернуть то время!… Сколько бы хотел изменить!… Но время – такая штука, которую никак, никогда нельзя вернуть, нельзя восстановить, как бы этого ни хотелось, и на какие бы жертвы ни готов он был пойти ради этого.
– А вы, по какому вопросу?
Петер очнулся от своих мыслей и осмотрелся по сторонам. Рядом с ним сидел кругленький дядечка в пиджаке и внимательно на него смотрел.
– Вы меня о чём-то спросили? – встрепенулся Петер без всякого интереса к этому человеку.
Мужчина поправил на голове шляпу и опять спросил:
– Вы, здесь по какому вопросу?
– Я? – удивился Петер.
– Да, вы.
– Это не имеет значения, – ответил Петер, который в данный момент не был склонен разговаривать с посторонним человеком.
Но мужчина, напротив, был очень даже не против поговорить. Он поёрзал на подоконнике, устраиваясь поудобнее, и начал быстро и громко говорить:
– А я приехал сюда рвать зуб. У меня, знаете ли, очень больные зубы, и я вынужден каждый год их лечить. Я уже второй раз в этой больнице и, знаете, здесь неплохо лечат зубы, как это ни странно. Раньше я предпочитал лечиться у нашего врача, у нас, знаете ли, есть свой семейный доктор. Но потом один раз, а это было в прошлом году, врача под рукой не оказалось, а у меня, как назло, разболелись зубы. Ну, мне и пришлось ехать сюда, в эту старую больницу, которую уже давно пора отправить на снос. Врачи здесь оказались, на удивление, квалифицированными. Вы не знаете такого доктора – Грифита?
Петер отрицательно покачал головой:
– Нет, не знаю…
– Так вот, этот доктор, – продолжал бестактный господин, – он мне сказал, что я должен…
Тут Петер не выдержал этого напора слов в такой неподходящий момент и сказал, перебив мужчину:
– Меня совсем не интересует, что сказал вам доктор Грифит или кто-нибудь там ещё. Я настоятельно прошу вас оставить свои стоматологические переживания при себе и не донимать меня досужими разговорами. Если вам нечем заняться, то я советую вам почитать что-нибудь.
Мужчина, который уже вот-вот готов был рассказать интереснейшую историю о том, как доктор Грифит посоветовал ему перед сном полоскать рот настойкой из зверобоя и ореховой скорлупы, и как у него после этого перестал болеть зуб, который, к сожалению, теперь всё равно придётся вырвать, вдруг понял, что его не хотят слушать. Он надулся, как сыч, и замолчал, поклявшись про себя никогда больше не помогать человечеству добрым советом.
А Петер продолжал сидеть молча и думать о Корасон и о том, кто сегодня должен появиться на свет. Про себя он решил назвать ребёнка Татавом, если это будет мальчик, и Марианной, если это будет девочка. Но однажды Корасон проговорилась, что ей очень нравится имя Анна и, если у неё будет дочь, она назовёт её именно так. Тогда Петер не стал спорить, но про себя решил, что сумеет отговорить Корасон, и они назовут ребёнка, как ему нравится.
Теперь для него это не имело никакого значения. Петер молил Бога только о том, чтобы ребёнок остался жив, чтобы с ним ничего не случилось во время родов. Корасон была сильная и крепкая женщина, и за её здоровье он совсем не опасался. Но ребёнок, тем более новорождённый, мог не вынести операции и погибнуть.
Петер обвёл мутным взглядом комнату и понял, что он просидел тут довольно долго. Татав уже вернулся и сидел рядом, внимательно разглядывая ногти на руках. Толстяка с зубными проблемами уже не было.
– Долго мы здесь сидим? – спросил он у Татава.
Старик, не поднимая глаз, ответил:
– Что-то около двух часов, а то и больше.
Петер слез с подоконника и сказал:
– Я пойду немного подышу воздухом, а то мне совсем невмоготу сидеть на одном месте.
– Конечно, иди, – согласился Татав. – Я давно тебе предлагал. Но ты был так погружён в свои мысли, что даже меня не заметил и не услышал.
Петер стал пробираться к выходу. Он то и дело наступал кому-то на ноги и всё время вынужден был извиняться.
У самого выхода он столкнулся с медсестрой, которая прошла мимо него и зашла в комнату. Петер не обратил на неё никакого внимания и собирался идти дальше, но услышал за своей спиной заметное оживление.
Медсестра читала имена и фамилии людей и говорила что-то. Петеру было неважно, что говорила она потом, он старался только не пропустить своё имя или имя жены.
Список был довольно длинный. Люди вставали, выходили из комнаты, толкая Петера, который стоял на пороге и не догадался отойти в сторону, а она всё читала и читала. Наконец она замолчала и сложила бумагу пополам. Петер понял, что список кончился и ждать больше нечего. Он постоял, пока медсестра прошла мимо него, и вышел на улицу.
Самое трудное в жизни – это бездейственное ожидание, когда нужно не так уж и много – ждать и ничего не предпринимать. Но это-то и самое нелёгкое. Терпеть и не иметь возможности повлиять на события бывает порой выше человеческих сил.
Поэтому Петер был на пределе. Здесь, на улице, он вдруг ощутил огромную потребность в действии. Он понимал, что ничего сделать не может, и от бессилия стал ходить взад-вперёд по ступеням лестницы перед входом в больницу. Он подошёл к какому-то человеку, который курил сигарету, и попросил:
– У вас не найдётся закурить?
Курильщики всех стран прекрасно понимают друг друга. Поэтому мужчина, не говоря ни слова, полез в карман и достал пачку сигарет. Петер взял из неё одну и прикурил.
– Благодарю, – сказал он и отошёл.
Где-то в глубине пронеслась мысль о том, что раньше он не курил, во всяком случае, с тех пор как попал на остров. Значит, он курил тогда, в прошлой жизни.
Но сейчас это было совсем не важно. Сейчас для него прошлая жизнь не существовала, была только эта, настоящая. Самая настоящая. И были в этой жизни страх за близкого ему человека и полнейшее бессилие помочь.
Докурив сигарету, Петер профессиональным жестом отправил окурок в урну и направился в здание.
Но на входе он столкнулся с Татавом. Мужчины налетели друг на друга так неожиданно, что хотели пробежать мимо, однако вовремя узнали друг друга.
Петер схватил Татава за плечи и дрожащим голосом спросил:
– Ребёнок жив?
– Жив… – ответил старик.
В коридоре, где происходил разговор, было темновато, и поэтому Петер не видел лица старика.