– Кстати, рекомендую обратить внимание, – Макс не глядя показал большим пальцем на эстраду, где в эту минуту появилась Эмили.
Раш не донес до рта рюмку. Пройдя до середины авансцены, девушка сняла лифчик и бросила зрителям, толпившимся у помоста. Какой-то юнец в бархатном костюме поймал его на лету и широким жестом достал из кармана крупную купюру. Девушка взяла ее, повернулась к юнцу попкой и, зажав бумажку между ягодиц, сделала несколько сокращательных движений; бумажка затрепетала, как крылья бабочки. Зал загудел.
– Придумают же! – усмехнулся Макс. – А хороша, да?
Раш молча выпил. Эмили скрылась в кулисе.
– И ведь не скажешь по ней, что натерпелась. Отец животное, мать фанатичка. В шестнадцать лет сбежала из дому. До Парижа добиралась на попутных, расплачиваясь натурой. Как она при этом умудрилась сохранить невинность, ума не приложу. Парадокс.
Раш достал чековую книжку. Макс отвернулся к эстраде.
– Здесь семь номиналов, так что до следующей субботы она свободна. – Раш положил перед собеседником чек. – Приятно было познакомиться, – сказал он, вставая из-за стола.
– Один плюс семь, итого восемь, – сочувственно произнес Макс, пряча бумажку в карман. – Девятый круг последний.
– А это за выпивку, – Раш бросил на стол купюру. – Кстати. Без каблука вам было бы лучше. Хромота красит настоящего мужчину.Выйдя на улицу, Эмили увидела Раша и сразу все поняла. Готовая к тому, что сейчас услышит, она пошла ему навстречу. Раш как ни в чем не бывало обнял ее за плечи и повел к машине.
Она утонула в мягком кожаном кресле, ремень пристегнул ее автоматически. Она с любопытством разглядывала все вокруг.
– Красивая, – сказала она о молодой женщине, чья фотография лежала под стеклом. – Твоя мать?
Он сделал вид, что не слышал вопроса.
– Хорошо работаешь. Легко, свободно. С годами это уходит. Больше знаешь – меньше можешь. Эта твоя «бабочка»… – он выпятил губу от восхищения.
– Куда мы едем? – в ее голосе чувствовалась напряженность.
– Надо подумать. Можем заглянуть к одному продюсеру.
– Киношнику, что ли?
– Ну да, киношнику. Интересный тип. Был у меня как-то в мастерской, приглашал к себе.
– Далеко это?
– Да нет, не очень. – Он бросил взгляд на часы. – Время, конечно, неудачное. Вряд ли он сейчас дома.
– А что он делает ночью?
Раш уже нажимал на кнопки радиотелефона, и вопрос повис в воздухе. Голос в трубке деловито произнес: «Алло?»
– Привет, Майкл, это Раш. На каком я свете? Пока на этом, но собираюсь на тот. Угадал, в твои края, – засмеялся он, и тут же лицо у него вытянулось. – Да что ты? И когда вернешься? Нет, не возражаю. Нет, не один. Спрашиваешь! – он весело подмигнул Эмили. – А как твои девочки? Да, эта знает себе цену. А Грета? С кем, с этим кобелем? Ты же говорил – через мой труп! Прямо шекспировские страсти. А как наша старушка Вивьен поживает? Ощенилась?
Он закатил глаза и, прикрыв ладонью трубку, пояснил для Эмили:
– Не дом, а какой-то собачий Голливуд. Ну, ты увидишь.
И вдруг протестующе закричал в трубку:
– Э-э, нет, мы так не договаривались! Нет уж, дудки! Где я с ней буду охотиться? В Люксембургском саду? Короче, мы тебя еще застанем? Точное время я сообщу. О\'кей, Майк. Ну всё, до встречи.
– Нас ждут, – сказал он, кладя трубку.
– Не поздновато? – она посмотрела на часы.
– К нему никогда не поздно.Они подъехали к роскошному магазину. До закрытия оставались считанные минуты, но Рашу здесь обрадовались так, словно ради него все готовы были задержаться на работе до утра. Он предложил Эмили походить по залам, а сам уединился с мадам Риволи, владелицей магазина.
– Будем делать из Золушки принцессу? – она улыбнулась ему как старому приятелю или даже больше, чем приятелю.
Он покачал головой:
– Я хочу, чтобы ты отнеслась к этому серьезно.
– Ко всем твоим увлечениям я отношусь серьезно. Итак, я тебя слушаю.
– Полный гардероб на семь дней.
– Ого.
– Сан-Франциско. Потом Лос-Анджелес. Темы я, кажется, придумал.
Мадам Риволи вызвала трех девушек и раскрыла блокнот, приготовившись записывать.
– Я, правда, не уверен, что у вас есть все необходимое.
– Месье? – поза мадам Риволи выражала терпеливое ожидание.
– Хорошо, начнем. Мы сходим по трапу, на ней ситцевое платье в русском стиле, руки обнажены, и легкие туфельки… лапоточки. – Забыв о цели своего прихода, он фантазировал дальше. – Мы с ней садимся в машину, и тут Майк мне выдает: «Ну ты и задница? Нет бы раньше предупредить!» А я ему: «Можно подумать, ты отменил бы съемки, старый хрыч!» А он мне: «Из-за тебя, сукин ты сын, конечно, нет, а вот из-за прекрасной незнакомки…» – «Прекрасную незнакомку, – отвечаю, – зовут Эмили. Признаться, от имени я не в восторге… в отличие от всего остального». Тут Майк тихо хрюкает. Мы уже в районе Кастро, в квартале «голубых». Эмили прилипла к стеклу, и Майк своим козлиным тенором поет: «Сан-Франциско всем очень нравится. Здесь бабы – атлеты, мужчины – красавицы!»
– Значит, остановимся на платье в русском стиле, – мадам Риволи выразительно посмотрела на продавщицу, стоявшую с разинутым ртом.
– Да, мадам, – пролепетала та.
Риволи сделала пометку в своем блокноте и подняла на Раша вопросительный взгляд.
– На океанском побережье я вижу ее в прозрачном совершенно свободном шифоновом платье в крупных ярких цветах. Белая шляпа с лентой. Плетеные сандалии.
Мадам Риволи глазами отправила вторую девушку. Эмили, с которой сразу сняли все мерки, ничего ей не объясняя, с озадаченным видом бродила по пустым залам.
– Теперь «Алькатрас».
– Для тюрьмы отдельный туалет?
– Монашеское одеяние, – уточнил Раш. – Она проходит мимо камер и для каждого заключенного находит слова утешения. «Птичнику» Страуду рассказывает о канарейках, отвлекает Аль Капоне от мрачных мыслей о сифилисе…
– Ее примут за сумасшедшую.
– Главное, чтобы она была безукоризненно одета.
Третья девушка исчезла. Мадам Риволи покачала головой:
– Зачем тебе это нужно?
– Это нужно ей.
– Ты решил стать филантропом?
– Я решил стать истинным католиком, – Раш молитвенно сложил ладони и закатил глаза к потолку.
Их тет-а-тет нарушила первая девушка, державшая платье в русском стиле. Раш одобрительно кивнул.
– Гвоздь программы – мужской клуб. Мы приходим, одетые как два близнеца: брюки в полоску, блейзер, белый пикейный жилет, черные лакированные туфли. Я заставил ее напомадить волосы и собственноручно наклеил ей светлые усики. Все продумано до последней детали. И тем не менее швейцар, что-то унюхав, готов преградить ей путь. «А это мистер Ян Раш-младший», – опережаю я его, и мы небрежно проходим. После изысканного обеда папаша Раш приглашает любимого сына на танец…– Можешь не продолжать, – мадам Риволи обворожительно улыбнулась. – Два клубных костюма, – сказала она девушке и перевернула страничку блокнота.
– Так, Голливуд. Я думаю, одного дня нам хватит. Утром везу ребенка в Диснейленд. Тут все ясно: матроска, соломенная шляпка с васильками, босоножки, гольфы. Она будет замечательно смотреться с воздушным шариком.
– А на вечер?
– О, вечер! Вечер она запомнит на всю жизнь. Беверли Хиллз. Запахи олеандра. Артур Миллер играет в вист с Джессикой Тэнди. Дастин Хоффман достает изо рта целлулоидные шарики. «Хотите полетать?» – спрашивает он ее. Она даже пугается: «У вас есть самолет?» – «Тяжелый бомбардировщик», – говорит он совершенно серьезно. – Б-52». И протягивает ей крепчайший коктейль. Даже в этом обществе она звезда. Или, если хотите, царица зверей. Леопардовый костюм в облипочку – вот что нам надо!
На губах Раша играла торжествующая улыбка. Девушки-продавщицы, забыв обо всем на свете, ловили каждое его слово.
– А на седьмой день? – тихо спросила мадам, уже догадываясь об ответе.
– А на седьмой день я отвезу ее домой. Одеть ее для нашего последнего дня всего труднее. Ты мне поможешь, Тина?
– Да, Ян.
Выражаясь языком старых романов, неделя пролетела как один день. В аэропорту Орли их встречала Табита. Ей навстречу шла уверенная в себе женщина в стильном костюме – черный камзол с белыми кружевными манжетами и белым жабо, черная кожаная мини-юбка, высокие лайковые сапоги с отворотами. Табита с трудом узнала Эмили. Раша она тоже не узнавала. Одет как обычно, но ожидаемой кислой мины она не увидела. Он тоже был неприлично счастлив.
В машине Эмили с улыбкой рассказывала, обращаясь только к нему:
– Ты как раз вышел, и официант передает мне визитную карточку. Какой-то князь или герцог, черт его знает. На обороте мелкими буковками «Я сижу возле колонны. Посмотри и сама сделай выбор».
– Это тот педрило во фраке?
– Нуда!
– А я удивлялся: неужели, думаю, никто не клюнул?
Табита ударила по тормозам.
– Я так понимаю, девушку надо отвезти домой. Где ты живешь?
Эмили с недоумением повернулась к Рашу, но тот отвел глаза.
– Вокзал Монпарнас. Там я покажу.
С этой минуты они ехали молча. Раш заговорил, когда они подъезжали:
– Яцек, тебе ведь не надо ничего объяснять? Ты взрослый мальчик, сам все понимаешь, правда?
Табита, выругавшись, остановила машину перед белым «кадиллаком», нагло поставленным поперек дороги. Эмили открыла дверцу.
– Чао, папочка.
– Подожди! – Он ждал чего угодно, только не этой сговорчивости. – Я все же постараюсь тебе объяснить…
– Я все поняла, Ян. Ты бросаешь женщин, как твоя мать бросила тебя. Разве не так? Знаешь, еще неизвестно, что хуже, с ними или без них. И не вздумай меня утешать. Ты ее утешай, – она кивнула на Табиту, – а у меня все в порядке.
Она вышла из машины, оставив дверцу открытой. Раш впился взглядом в фотографию под стеклом, словно пытаясь прочесть по лицу матери, не она ли выдала его тайну. Через несколько шагов Эмили обернулась и помахала рукой.
– У меня все замечательно!
Так же легко, как эти слова, дался ей подъем на четвертый этаж. Она взлетела наверх и, только когда дверь за ней захлопнулась, позволила себе перевести дух. Она вдруг почувствовала слабость в ногах и едва доплелась до кровати. Из-за опущенных штор в комнате было темно.