В этот самый момент Флоранс ощутила на темени и на затылке словно бы прохладную ласку. Электрический разряд пронзил ее с головы до ног.
Возможно ли, что ее молитвы были услышаны? Что их похититель появился наконец и оказал им милость? Она впилась ладонями в волосы и облизывала их, пока не поглотила последнюю частицу влаги. Потом посмотрела вверх.
Струя прямо в лицо.
Из дыры наверху, на уровне крышки, бил водопад. Флоранс прижалась к стенке и широко открыла рот, вытянув язык до самого носа и откинув голову назад. В своем цилиндре Бертран прибег к иной стратегии: он сложил руки ковшиком и поднял их над головой. В обоих случаях основная часть жидкости текла мимо, просачиваясь между пальцами, но небольшая ее доля находила верную дорогу в глубину горла.
Выплески умножились в более ровном ритме.
Флоранс испытывала беспредельную радость при каждом, пусть даже крошечном глоточке, радость, смешанную со страхом, что щедрость их похитителя иссякнет так же внезапно, как началась. В конечном счете все могло оказаться извращенной игрой, нацеленной на то, чтобы снова внушить им надежду, но ей было плевать. В это мгновение не было ничего слаще, чем эта жидкость, обычно безвкусная, эта струя жизни, которую мы даже не замечаем. Молодая женщина собирала каждую капельку, как драгоценное блаженство.
Флоранс не смогла бы сказать, сколько времени и усилий ей потребовалось, но наступил момент, когда жажда прошла. Она столько выпила, что ее живот напоминал мешок волынки. Бертран тоже перестал пить. Он снял верх комбинезона и майку и с блаженным видом подставил грудь под струи воды.
Мысль ей понравилась. Она отвернулась, чтобы ни Бертран, ни камера за спиной не могли ее видеть, сняла майку и лифчик, пропитанные прогорклым потом последней пробежки, и с силой протерла руки, груди и мускулистый живот. Мысленно она благодарила похитителя. От всего сердца.
Нельзя терять надежду! Он хочет, чтобы мы были живы. Мы нужны ему!
Она вытерлась спортивной курткой и понюхала майку, движимая вернувшейся энергией. И испытала такое чувство, будто все мучения скоро кончатся. Она увидит свет дня, вдохнет свободу всей грудью.
Ее свобода…
Когда она повернулась, Бертран стоял нагнувшись. Он погружал пальцы в слой воды, собравшийся на полу, как усталый золотоискатель, ищущий последнюю крупинку. Сморщившись, он выпрямился и начал разглядывать дыру рядом с крышкой и трубу, которая уходила вверх и исчезала за занавесом. Его лицо опять стало серьезным. Вода продолжала литься.
– Этот мерзавец не давал нам пить, он не стремился облегчить наши мучения. Звук помпы за занавесом, вода, которой мы желали больше всего на свете…
Он замолчал, прижав кулаки к перегородке. Когда Флоранс посмотрела на него, глаза в глаза, у нее возникло впечатление, что она видит, как рассыпается карточный домик. Она не сразу поняла его слова, но уловила смысл, изначально затуманенный эйфорией последних минут. В свою очередь она оглядела промокшую куртку, потом уровень воды, который начал подниматься.
– Флоранс, с самого начала очевидность была у нас перед носом. Эти цилиндры не просто тюрьма. Они… резервуары для воды.
Молодую женщину затрясло.
– Нет-нет… Это невозможно. Такого не может быть. Только не это.
Бертран следил за неровной струей, которая лилась выплесками, как если бы кто-то, прячущийся по другую сторону занавеса, открывал и закрывал клапан, подавая больше или меньше воды. Его лицо исчезло за потерявшей прозрачность поверхностью пластика, на которой оседало его дыхание.
– Он нас утопит.
32
Тишина.
Такая же церковная тишина царила в коридорах Орфевр, 36, в тот ноябрьский день, когда террористы совершили нападения в нескольких районах столицы. Как волна, которая откатывается с бесконечной осторожностью после того, как обрушилась на пляж, и все смотрят с надеждой, что никогда больше с таким не столкнутся. Но волна всегда возвращается, в этом смысл ее существования.
Ни одного человека ни в лифтах, ни в вестибюле, только люди, закрывшиеся в своих кабинетах или ушедшие вон, чтобы сбежать, оказаться на улице или в метро, лишь бы не присутствовать при этом гнусном жертвоприношении в общественном месте.
Даже в оперативном штабе царило глубокое смятение. Всех давило чувство тяжелого поражения. Никому не удалось расшифровать сообщение на кардиостимуляторе, запрятанном в туше. Группа Шарко в полном составе сидела в креслах, не разжимая губ, устремив глаза на экран. Пять беспомощных и разочарованных офицеров судебной полиции, а также заменивший Летицию Шапелье специалист из BEFTI. Несмотря на все усилия, на бессонную ночь, на все нити, которые удалось найти и распутать, они не спасут пленников.
Перед ними на одном из экранов были видны замкнутые лица министра внутренних дел и сидящего справа от него Доминика Ладюрена, главы судебной полиции. Другой экран транслировал телевизионные новостные каналы, работающие в непрерывном режиме. Там в неописуемой мешанине чередовались ток-шоу, интервью у дверей Бастиона и подключение к сайту в Интернете. Журналисты превзошли самих себя. Жеко только что в прямом эфире объявил об установлении личности Фабриса Шевалье, его увеличенное фото из личного дела – единственное, которым они располагали, – показывалось снова и снова. Своим самым торжественным тоном прокурор Республики просил подключившихся к сайту телезрителей прекратить нажимать на кнопку, потому что, как предполагалось, каждый клик под одним из цилиндров добавлял воды в соседний. Спасти одного означало убить другого. Но просьба не возымела никакого действия. Все шло слишком быстро, ничего не было подготовлено. Струя воды текла из дыр практически постоянно, и уровень ее дошел Бертрану до икр, а Флоранс, которая была ниже ростом, – до колен.
– Сколько времени им осталось? – спросил министр.
Нацарапав что-то неразборчивое на листке бумаги, поднялся и взял слово Дамьен Бланкар из BEFTI. По его нелепому виду – майка в стиле блэк-метал, длинные волосы и дырявые джинсы – было нетрудно предположить, что от своего компьютера он отрывается исключительно по особым праздникам. Он принес собственный ноутбук, на котором была установлена программа, предназначенная для срочного прерывания доступа на сайт.
– Э-э-э… Все пойдет быстро, господин министр, очень быстро. Мне неизвестно точное количество воды, которое вбрасывает каждый клик, но по количеству подключений я бы сказал, что сейчас мы имеем по меньшей мере несколько сотен кликов в секунду. В любом случае я думаю, что туда поступает около полулитра в секунду. Объем цилиндра в один метр диаметром и два метра высотой – около полутора кубических метров. Получается полторы тысячи литров. Три тысячи секунд.
– Меньше часа… Почему люди продолжают нажимать?
Шарко сжал на столе кулаки:
– Потому что их больше двух миллионов, господин министр, и даже если девяносто девять процентов перестанут кликать, одного процента оставшихся достаточно, чтобы уровень воды поднимался. Все идет слишком быстро, обращения журналистов и прокурора ничего не изменят. Некоторым плевать на оповещения, другие их даже не смотрят, третьи будут нажимать, что бы им ни говорили, одни чтобы спасти, другие чтобы убить – просто из желания садизма или рефлекторно. Этот механизм остановить невозможно. Чего и добивается Ангел. Это не он их убивает, а каждый из нас.
Некоторые зрители должны были симпатизировать Флоранс или Бертрану. Они нажимали из желания помочь им. Без сомнения, самые наивные, кликая, полагали, что совершают благое дело. Участвуют в спасении.
– Можно ли, по крайней мере, помешать пользователям нажимать на эти кнопки? – бросил шеф судебной полиции. – Убрать их со страницы?
Бланкар покачал головой:
– Будь у нас время, мы бы, конечно, смогли. Но, говоря по-простому, Ангел будущего сделал систему слишком сложной, чтобы взять ее под контроль за несколько часов. Единственная сиюминутная возможность, которой мы располагаем, – это перекрыть доступ к сайту и убрать все данные, имеющиеся на сервере. Так произойдет, если я запущу программу с нашей флешки. В надежде, что это остановит приток воды.
– Но с риском, что Шевалье приведет свою угрозу в исполнение и убьет обоих, – возразил министр. – И что, так или иначе, он покажет их казнь публике. Если перекроем доступ, то сами его сохраним?
– Да. Провайдер дал мне возможности подключиться непосредственно к видеосигналу камеры. Мы единственные сможем видеть, что происходит.
Министр обратился к собеседнику вне поля их зрения, потом опять повернулся к экрану:
– Мы позвоним вам очень скоро, майор Шарко. Оставайтесь на связи.
Экран стал черным. На другом экране начинался сущий кошмар. Пленники пытались заткнуть дыры своей одеждой, упаковками от еды, руками, но все напрасно. Вода просачивалась через мельчайшие щели и мало-помалу приближала их к неизбежному концу. Уровни жидкости были приблизительно равными, и при таком темпе они рисковали утонуть с разницей в несколько минут.
Николя думал о жене Бертрана Лесажа, неотрывно глядящей на экран… О Летиции Шапелье, запертой в их стенах… Бесчеловечное наказание. Он встал, не в силах оставаться здесь и бездействовать. С другой стороны, а что сейчас можно сделать? Уже около девяти вечера, все административные службы, через которые можно было бы продолжить более углубленный розыск Шевалье, закрыты. А хоть бы и не так? Счет пошел на минуты.
Он прислонился к стене, запустив руки во взлохмаченные волосы, и бросил взгляд на Одри на другом конце стола. Она была бледна, глаза заволокло пеленой грусти.
– Чего он ждет, черт его задери? Он же получил, что хотел. Почему он не выкладывает этот свой манифест? Почему не провозглашает свои идеи, раз уж миллионы человек не сводят глаз с его сайта?
Белланже был прав. Ни единого раза Шевалье не появился во плоти. Где он прячется? Какова его реакция теперь, когда за ним охотится вся полиция Франции? Прячется ли он по другую сторону занавеса или бежал за границу? Действует ли он за тысячи километров отсюда, сидя за клавиатурой и экраном? Действия злоумышленников всегда имеют свою логику, так какова же она у Ангела? Не является ли эта публичная казнь лишь этапом в задуманном им процессе разрушения?