Он задержался на снимке:
– Апотемнофилия, добровольная ампутация. Да, такое могло быть. Но отрезать себе фалангу – это жертвоприношение, а не приращение. Если связывать подобное действие с экстремальным биохакингом, я бы усмотрел здесь, скорее, доказательство глубокой приверженности их движению. Экстремальная модификация тела как знак принадлежности, я бы так сказал.
Знак принадлежности. Каратель и труп из Бонди были, возможно, из одного клана… В какой-то момент отношения между ними могли испортиться, и один убил другого. Она вспомнила об отпечатках подошв на краю ямы, об этих наблюдателях-призраках… Сама мысль о группе фанатиков показалась ей близкой к истине. Она повернулась к Съобладу, который давно уже молчал, опустив глаза.
– Послушайте, – сказал он. – Как и все, я в курсе вчерашних событий. Я видел тех двоих, запертых в цилиндрах, и фотографию их похитителя, которая была на всех новостных каналах. И читал его письмо, которое он выложил на страницах своих жертв в Facebook, с его яростными высказываниями об искусственном интеллекте, о генетике, вообще о развитии науки. И как бы случайно сегодня сюда являетесь вы…
– А я чувствую, что с самого моего прихода вы что-то хотите мне сказать.
– Да. Он приходил во время «Implant party». Я сразу узнал его лицо, когда увидел по телевизору.
Одри вытаращила глаза:
– Фабрис Шевалье?
– Собственной персоной. Я прекрасно его помню. Интроверт, бегающий взгляд, в толпе ему явно не по себе. В тот вечер он тоже имплантировал себе чип. Только это был чип не от «Argonit». Он принес его с собой.
38
Сверху это казалось гекатомбой.
Южнее уже невозможно было отличить Сену от бурых луж, покрывавших поля. Озера, пруды, реки слились в гигантское зеркало грязной воды, которое шло до самого горизонта, поблескивая под облаками серого цвета с металлическим отливом. С высоты многие строения выглядели пирамидами из черепицы, положенными, словно лодки, на волны, а машины походили на красные, синие, желтые конфетти, разбросанные по лужам паводка.
Люси, Франк и Жеко в шумоподавляющих наушниках с ужасом обозревали этот прообраз конца света. Паводок стал проявлением ярости природы, беспощадной силы, которая в самом центре цивилизации била в колокол тревоги. Монстр вышел из себя и разрушал, топил, поглощал в ответ на человеческое бездумье. Это был налет, мощный и внезапный, вторжение в обыденное существование, в личную жизнь людей, более конкретное, чем таяние ледяной шапки.
За ними следовал второй вертолет; помимо пилота, там разместились три человека из бригады быстрого реагирования. Робийяр со своей интуицией попал в точку: они получили подтверждение, что со вчерашнего дня, с 21:40, некоторые кварталы города Дордивы остались без электричества. А значит, именно обесточивание, а не вмешательство Ангела будущего вызвало отключение камеры. И система подачи воды в цилиндры тоже должна была выйти из строя.
Иными словами, внезапный паводок, возможно, притормозил планы Шевалье – а точнее, замысел продемонстрировать зрелище смерти миллионам человек – и помешал представить миру сотни или тысячи страниц его манифеста.
Шарко готовился к тому, что придется пережить самый тяжелый эпизод в его карьере. Он бы все отдал, лишь бы вертолеты летели быстрее. Устроившись сзади, он сжимал маленькую белую ручку жены. Люси настояла на том, что полетит с ним. На этот раз она не допустит, чтобы муж, прибыв на место, в одиночку вынес весь ужас сцены. Разделив с ним этот кошмар, она, возможно, сумеет вполовину уменьшить его страдания. А еще рядом будет кто-то, с кем можно поговорить в трудный момент и выплеснуть то, что еще может быть выплеснуто.
Когда показались первые дома Дордив, «Белки»[77] национальной полиции заложили крутой вираж вправо. Река Луэн, обычно такая кроткая, плевалась яростью, покрывая алюминиевой фольгой улицы города с трехтысячным населением. Хотя волны паводка еще не достигли своего апогея, в самых неудачных местах вода уже доходила почти до колена и все прибывала и прибывала с непристойной ленцой. С двадцатью сантиметрами воды еще можно как-то справиться, но их хватало, чтобы затопить до потолка все помещения, расположенные на том, что называется «уровень ноль».
Как, например, подвалы.
Вертолеты сели на единственную еще доступную площадку, расположенную в относительной близости от места назначения, – на прилегающее к спортзалу футбольное поле. Их ждали двое муниципальных полицейских с непромокаемыми спецовками цвета хаки в руках. С ними был врач и медбратья с носилками. Эти люди получили точную информацию о причинах срочного прилета бригады уголовного розыска. Жеко попросил их не задавать вопросов и немедленно сопроводить всех прибывших по указанному адресу.
Все быстро натянули принесенную одежду – кроме парней из ББР, которые предпочитали намочить штаны, но сохранить свободу движений, – и двинулись в дорогу. Владения Грегуара Пристера находились в шестистах метрах по прямой. По дороге все молчали, рассекая волны и сосредоточившись на каждом шаге, чтобы не подвернуть щиколотку, потому что ног даже не было видно.
Никогда еще Франк не слышал такой тяжелой тишины в городе. Улицы были в плену у потоков. Чуть дальше они встретили пожарных, которые тащили лодку со стариком на борту и сложенным инвалидным креслом в ногах. Его жена и дочь, как канатоходцы, шагали по доскам наспех сооруженных мостков, держа по бутылке воды в каждой руке. Один из жителей продолжал с энергией отчаяния наваливать у порога своей двери мешки с песком, хотя вода окружала его и просачивалась повсюду. Слева безмятежно скользил вдоль фасадов черный лебедь. Люси и Шарко обменялись многозначительным взглядом. Почему он здесь, сейчас? В прошлом они уже сталкивались с этим символом смерти, и это породило одни трагедии[78].
После двадцати минут утомительной ходьбы до самой границы населенного пункта они все собрались перед полузатопленными воротами уединенного участка. Ворота были закрыты, но не заперты. Расположенное метрах в двадцати в глубине здание, казалось, плавало, как бумажный кораблик в пруду. Франк ощутил странное облегчение: лестницы, у которых залиты были только первые ступеньки, поднимались к входной двери, остававшейся сухой. Первый этаж дома стоял на фундаменте сантиметрах в шестидесяти над землей. А значит, здание избежало затопления.
Все ставни были закрыты, под навесом ни одной машины.
Парижские копы достали оружие из кобуры и попросили местных полицейских остаться поодаль. А сами двинулись один за другим к дому, быстро оказались в сухости перед запертой на ключ входной дверью и воспользовались этим, чтобы скинуть непромокаемые комбинезоны. Офицер из ББР расправился с замком несколькими ударами портативного тарана.
Пять секунд спустя они уже были внутри.
Здесь, как и снаружи, царила тишина, полное отсутствие жизни. Легкий запах известняка, покрытых лаком балок и пчелиного воска. Франк превратился в сгусток чистой энергии, наступление мобилизовало его последние силы. Пока команда осматривала помещения, проверяя на безопасность, он кинулся в гостиную, Люси и Жеко следом. Ни разу в жизни он не отступал и здесь тоже должен быть первым. В замочной скважине одной из дверей торчал ключ. Когда Шарко открыл, в лицо ему ударил поток холодного воздуха. Десяток ступеней вели в темноту.
Он обернулся к коллегам:
– Они там, внизу.
Жеко держался чуть позади и ничего не говорил – сейчас он был просто копом на срочном выезде, в том же статусе, что и его подчиненные. Шарко превратил свой телефон в фонарь и пошел вперед по бетонным ступеням. Каждый сантиметр вниз приближал его к той истине, которую в глубине души он отказывался принимать. Снаружи тысячи людей страдали от стихийного бедствия, но, если этот паршивый паводок смог спасти хотя бы Бертрана, вырвать его из лап запрограммированной смерти, тогда вполне возможно, что и сама катастрофа имела право на существование, и еще оставалось хрупкое равновесие в этом свихнувшемся мире, где каждое несчастье компенсировалось своей противоположностью, пусть и в меньшей мере.
Направив пистолет поверх телефона, он обшаривал лучом сухой пол подвала. Помещение было разделено надвое занавесом, который они раньше видели на экране. Куски шпагата держали натянутым прямоугольник черной материи.
Отсутствие звуков вселяло тревогу, они ничего не слышали, кроме собственного дыхания. Разве выживший не среагировал бы на шум их шагов? Движения в жидкости внутри цилиндров, дыхание – разве они не были бы слышны? Двадцать часов в холоде, стоя, без еды и в воде по самую шею. Никто не может выжить в таком испытании.
Шарко не стал терять ни секунды, с этим пора кончать. Он взялся рукой за занавес, резко отдернул его. И отшатнулся. Люси позади него всхлипнула. Жеко не издал ни звука.
Прямо перед ними, прижавшись к внутренней поверхности цилиндра, висела маска ужаса. Бертран смотрел на них, свернувшись в позе зародыша. Его ноги касались дна кончиками пальцев, волосы колыхались над головой, как подвижные щупальца анемоны. С широко открытыми глазами и веками, которые начали отделяться от орбит, он прижимался лбом к прозрачной перегородке. Пузырек воздуха так и не смог оторваться от его правой ноздри и остался висеть, как перламутровая жемчужина. Из черного горла, различимого под языком, казалось, рвался последний крик. Он утонул, но его одежда, словно в насмешку, плавала по поверхности. Он разделся догола.
Шарко был опустошен, но остался крепко стоять на ногах – ему уже столько раз приходилось сталкиваться с мраком. Он почувствовал руку Люси у себя на спине, мягкий толчок, который заставил его двинуться дальше, чтобы обнаружить второй труп, потому что это была его работа и если он не сделает ее, то кто же его заменит? Поэтому он свернул вправо, чтобы посмотреть на второй цилиндр. Посветил в глубину помещения. Сначала увидел виселицу, веревку, потом длинный прямой неподвижный силуэт в цилиндрической тюрьме. Она тоже была голой и вращалась вокруг собственной оси, ее ноги не касались дна.