Шарко кивнул и повернулся к Одри:
– Ты не знаешь, Паскаль получил информацию от конторы, где работал Демоншо, «IDF Med»? Список коллег и клиентов?
– Не думаю. Если хочешь, я выясню у него и обзвоню их завтра с утра, если нужно.
– Да, давай. Когда неизвестная из Манси была убита, Демоншо уже работал в этой фирме. Компания по снабжению оборудованием частных клиник и кабинетов, связанных с деторождением, верно?
– Да, акушерство, гинекология, центры ЭКО.
– Интересное совпадение. Коммерческий представитель по необходимости связан со многими специалистами внутри самих клиник и лабораторий. Его работа – это что-то вроде «сезама», позволяющего проникать в самые защищенные места. Я хочу, чтобы ты или Паскаль поработали с этим. Лука провел три года на холоде и, уж конечно, не в первой попавшейся морозилке. Найдите мне заведения, где хранят эмбрионы и которые фигурируют в записной книжке Демоншо, будь то сегодня или три года назад. Этот некто, извлекший яйцеклетку неизвестной из озера и оплодотворивший Эмилию Робен, возможно, скрывается среди контактов Карателя. – Шарко оглядел то, что только что написал на доске. – Мы должны его взять.
60
После того как они объяснили ей ситуацию, настоящая Анна Шуграни пригласила копов подняться к ней в квартиру. Жилище соответствовало ее образу: оно показалось им загадочным и нездоровым. Перевернутые кресты, металлические пентаграммы, разбитые иконы… задернутые черные шторы поглощали любой свет, идущий снаружи. Компакт-диски с дэт-металом громоздились на колонке, а сверху ее украшала рука скелета, сжимающая глобус.
Молодая женщина все еще не могла опомниться от полученной информации. Она держала фотографию самозванки, той, что использовала ее счет и адрес, чтобы проникнуть в ясли и подобраться к ребенку, о котором столько говорилось в прессе.
– Да-да, я ее знаю. Конечно же знаю.
Николя испытал чувство облегчения. След не вел энный раз в тупик. Шуграни сняла кожаную куртку и с отвращением бросила ее.
– Она называла себя Каро. Я не знаю ее фамилии, в сущности, я вообще мало о ней знаю. Она приходила ко мне, иногда ночевала здесь, и… черт, у нее даже был ключ от моей квартиры, а я его так и не забрала.
Она с возмущением откинула волосы назад. Николя не сводил с нее глаз, желая увериться, что девушка не ломает перед ними комедию.
– Значит, она заявилась сюда? И стащила мои документы?
– Похоже, да.
– Зачем? Чего ей было нужно от того малыша?
– Вряд ли чего-то хорошего.
Она осталась стоять, растерянная и задумчивая. Николя указал на кресло:
– Может, мы присядем на пять минут, и вы нам все объясните?
Копы расположились. Она пошла налить себе стакан воды из-под крана. Пока Паскаль усаживался, Николя заинтересовался ее коллекцией DVD. Достал несколько дисков. Попал на «August Underground».
– Любите экстремальное кино с извращениями? – бросил он, когда Анна вернулась.
Она устроилась напротив Паскаля, и тот на долю секунды утонул в ее декольте. Одежда на ней была более чем облегающей, на ногах черные мокасины на толстой, как стопка блинов, подошве.
– Меня всегда привлекали фильмы на грани фола. Те, которые никто не смотрит, от которых вам делается дурно, которые обращены к самой темной стороне человеческой натуры. «August Underground» еще ничего, но есть и фильмы вроде «Maladolescenza»[97], официально запрещенного на рынке, они еще хуже. Тебя торкает не столько то, что ты смотришь, сколько то, как ты… как ты их добываешь.
– Вроде страсти коллекционера, да?
– Можно и так сказать. Тут требуется много терпения, приходится долго разнюхивать, пока попадешь в крошечные сообщества, которые образуются вокруг таких фильмов. Со временем ты все больше становишься своей, и теперь ты в курсе сеансов, которые организуются в подвалах, на закрытых станциях метро, в старых заброшенных театрах. Часто ты встречаешь там одни и те же лица, обсуждаешь. Так я и познакомилась с Каро.
Николя закончил просматривать названия на обложках, одна непристойнее другой. Потом присел на подлокотник кресла рядом с коллегой:
– Когда?
– Точно не помню, я бы сказала, года два назад, летом. Не очень себе представляю ни где она тогда жила, ни как. Она была такой богемной девицей, которая спала то у одного, то у другого. Приятели, встречи на одну ночь, сквоты… Подрабатывала от случая к случаю. Много раз на несколько дней приходила сюда. Мы пили, смотрели фильмы, трахались…
Она провернула колесико зажигалки «vanity» в форме черепа, посмотрела на пламя, отразившееся в ониксовой радужке ее глаз:
– Это она потом приобщила меня к садомазо и ввела в круги парижской ночной жизни. Бар «B & B», «Черный донжон», «Абсолют»…
Подошла кошка, потерлась о ее ноги, она взяла ее на колени и погладила:
– Ей нравилось, чтобы ей делали больно, и не чуть-чуть. Я много раз видела, как она позволяла избивать себя в донжонах. Одни ногами давили ей лицо. Другие плющили грудь средневековыми приспособлениями для пыток. Потом еще порезы, скарификация. Это не мой кайф. Перебор с экстримом.
Николя вспомнил о шрамах на теле девушки в «Atrautz». То, как она позволяла увечить себя.
– Вы были вместе? – спросил Паскаль. – Я хочу сказать, парой?
– И да и нет. Знаете, в определенных кругах границы не такие отчетливые, как те, к которым привыкли люди. То так, то этак. Но как бы то ни было, с течением времени я видела, что Каро все глубже погружается в сумеречную зону. Она все меньше бывала в обычных клубах, с ней начали вести разговоры об исследовании новых территорий, где ее ждут другие впечатления и другой опыт…
– Какой опыт?
– Я не знаю. Частные тусы, конечно: в клубе такого не увидишь. Вроде вечеринок, на которые можно попасть, только если знаешь кого-то, кто знает кого-то. Она больше не позволяла мне ходить с ней, да мне и самой не хотелось. Она зашла уже слишком далеко в трансформации тела…
– В трансформации тела?
Она провела пламенем перед глазами. Завороженный Паскаль спросил себя, каким существом она представала в упомянутых донжонах. Ангелом или демоном?
– Она утверждала, что телу в его нынешнем состоянии больше нет места в нашем обществе. Для нее сделать что-то со своим телом означало в некотором смысле надругаться над собственностью государства. Послать их куда подальше. И, доводя до крайности жестокое обращение с телом, она хотела избавиться от того, во что превратила ее природа, – в рабыню общества.
Бредовые взгляды, но в высшей степени интересные для обоих копов. Шуграни покачала головой:
– Я работаю в больнице, часто дежурю, и когда я возвращалась с работы поздно ночью, она была здесь. Я обнаруживала, что она вся в крови, иногда мне приходилось возиться с ней после ее заскоков, лечить и ухаживать. Однажды она вернулась с имплантатом, который торчал у нее из головы, как шишка. Варварская работа.
Николя представил себе вечеринки с ударами ножом и пытками. Лоснящиеся тела под старинными жаркими сводами, влажная плоть. Все это вызывало у него отвращение, но он не позволил себе отвлечься.
– Я была сыта по горло и дала понять, что в этот дом ей путь заказан. Она ушла, а я не сообразила забрать ключ и больше ее не видела.
– И когда это случилось?
– Около двух лет назад. В октябре-ноябре 2015-го, что-то вроде.
– А… тогда у нее не была отрезана фаланга левого мизинца?
– Нет-нет.
Значит, фильму «Atrautz», где Каро получила увечье, меньше двух лет. Николя показал ей фото Карателя:
– Никогда не видела.
То же самое с Шевалье, она его видела только по телевизору. Коп набрал что-то на своем мобильнике:
– «Her Last Bloody Day», знакомо?
– Нет, а что это?
Он протянул ей телефон:
– Фильм. Из тех, которые в вашей коллекции, только еще круче. Я хотел бы, чтобы вы посмотрели до конца.
Анна Шуграни согнала кошку, включила просмотр и положила аппарат себе на колени. Она заломила руки, когда увидела маски Гая Фокса вокруг камеры, потом как молодая женщина протирает тело, привязанное к ножкам стола.
– Это она. Она подстриглась, но я ее узнаю. Это Каро.
Молчание. Анна резко отвернулась, когда Демоншо обрушился на Эмилию Робен, вспарывая ей грудь. Потом, приложив ладони ко рту, вернулась к фильму, чтобы досмотреть его. Когда все было кончено, она попыталась успокоить себя:
– Это точно подделка. Скажите мне, что все это не по-настоящему. Что Каро не участвовала в бойне.
– Отнюдь. Все указывает на то, что та женщина была убита перед камерой.
Шуграни приняла удар и дрожащей рукой протянула ему телефон. Николя подождал, пока пройдет первый шок, и спросил:
– Вы узнали что-нибудь в этом фильме? Места вам ничего не напоминают? А маски, вы их уже видели на какой-нибудь вечеринке? Что-то похожее мелькало вокруг Каро, когда вы проводили время вместе?
Она покачала головой:
– Нет-нет. Бывали иногда люди в масках, это часть игры, но… не в таких масках, я бы запомнила. Все это мне совершенно незнакомо. Мне очень жаль. Я не могу вам помочь.
Судя по ее лицу, она еще долго будет вспоминать содержание фильма.
– Я же вам сказала, Каро ушла в тот безумный круг, куда я не могла за ней последовать. Ее высказывания становились все более радикальными, она выбросила свой телефон, компьютер. Она хотела быть свободной, отличной от всех. А еще она изменялась физически. Порезы, следы ударов, имплантаты, чип… для меня это было слишком.
Паскаль выпрямился с живостью выпрыгнувшего из засады мангуста:
– Чип?
– Да. Вот здесь, на запястье.
Она показала точку на своем левом запястье.
– А для чего служил чип? – спросил Белланже.
Шуграни пожала плечами:
– Каро не хотела мне ничего говорить. Я не знаю, откуда взялась эта штука, кто ей ее дал и как ее вставили под кожу. Наверняка какой-нибудь специалист по пирсингу или по модификациям тела. Но однажды вечером она обдолбалась и заговорила про какую-то хрень, которая называется Гидра…