Глухой ритм басов и раскаты тяжелой музыки создавали впечатление, что адские кузни под землей трудятся на полную мощь. Одри достала из сумки две банки пива и протянула одну Николя:
– Надо расслабиться. Если мы туда отправимся со шваброй в жопе, ничего не выйдет. Сколько пива ты можешь потребить, оставшись трезвым?
– Я… я не знаю. Три, четыре.
– Выпьем по паре. Одну сейчас, одну там. Давай пей.
– Ты вообще в курсе, что твой полицейский начальник сейчас тебя слушает?
– Тогда за здоровье начальника.
Она проглотила свой алкоголь и раздавила банку каблуком, прежде чем бросить ее в багажник. Николя смотрел на нее не отрываясь. Когда он покончил со своим пивом, она вытащила ему рубашку из брюк, взяла за руку и почувствовала сопротивление:
– В чем дело? Ты хочешь, чтобы мы шагали рядом, как два незнакомца?
В конце концов Николя подчинился. На самом деле все, что она делала, ему нравилось. Он втюрился еще с первой встречи.
Они поднялись по мощеной аллее и прошли через открытые выбитые ворота, где стояли два парня в робах, со сверхсовременным инфракрасным лорнетом на одном глазу и в хромированном гриме. Оба прямиком из фильма Бессона. Над ними красовалась надпись из кованого железа: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Копов ощупали с головы до пят.
– Не снимать, не фотографировать, – буркнул один из робокопов. – Ясно?
– Кристально, – отозвался Николя.
Они заплатили за вход по двадцать евро и прошли в центр площади перед зданием в форме подковы. Слева пресловутый Кристоф Доллз что-то говорил группе одинаково одетых, как клоны, типов с ирокезами цвета мочи и указывал им направление. Над ними нависали решетки и натянутые сети, по которым карабкалась фигура, затянутая в нечто вроде гигантского нейлонового чулка. Ни носа, ни глаз, ни лица, только гладкая наводящая страх поверхность. Николя вспомнил «Крик» Мунка и спросил себя, как дышит этот ненормальный, перемещающийся с ловкостью паука. Существо протянуло руки сквозь решетку, пытаясь их поймать.
Перед ними в мерзком бледном свете громоздился хаос. Промышленные машины были трансформированы, разобраны, превращены в железных монстров. На гигантском экране мелькали шокирующие картины: сиамские сестры, сросшиеся чревом, шурупы, ввинченные в черепа, уродцы и фрики всех видов, одноногие и однорукие… Колонки выплевывали вязкую музыку, смесь металлического трения, шороха крыльев и электрической пульсации. Плакаты, граффити, наклеенные и измазанные слоганы. «Гибридные существа», «Половина органической материи, половина промышленной», «Вернуть власть над телом, чтобы лучше владеть разумом», «Да здравствует спаривание с машинами»… Под портиком переполненный бар. Бочки с пивом, крепкие напитки.
Одри увлекла его к стойке; щелкнув пальцами, заказала два разливных пива. Она улыбалась, мотала головой, словно ее тело вибрировало в ритме басов, но, окуная нос в пену, вовсю работала. Краем глаза она отметила татуированных мутантов с пирсингом. Металлические гребни, хромированные зубы… Чуть дальше двигалась женщина на поводке, которую вел мужчина с железным протезом на месте левой руки. С какой планеты явились эти чудики? Она подумала о другом фильме, с Тарантино: «Ночь в аду»[101]. Такого рода вечеринки могли обернуться кошмаром.
Человек-нейлон прыгнул над ними и выбрался на крышу, где медленно изогнулся в странной скрученной позе. Николя пытался, как мог, расслабиться, погруженный по самые уши в атмосферу психиатрической клиники с психоделическим уклоном. Недалеко от них две дамы-распорядительницы беседовали, принимали и направляли. С этой стороны все чисто. Справа кучки гостей фестиваля устремлялись в какую-то дверь. Со стаканом в руке, повинуясь толчку Одри, Николя двинулся за нею. Они прошли мимо залов с картинами, рисунками и фотографиями. Николя мельком рассмотрел их. Люди-машины, мутации тел, киборги, голые беззубые старики с висящими мошонками и грудями. Гадость, провокация, безумие художника, конечно, но ничего противозаконного или относящегося к их расследованию.
Чуть дальше – арка, в которой висел гигантский металлический паук с сотнями блестящих глаз. Старые железные бочки, расписанные, деформированные, изогнутые, отбрасывающие чудовищные тени, высокие лбы, бесконечно растянутые рты, выкрученные конечности… На импровизированных подмостках сидящий в клубном кресле сорокалетний мужчина в костюме и галстуке дегустировал фуа-гра, извлекая ее непосредственно из вспоротого гуся. Позади на экране возникало все, что он видел, но с меньшей четкостью. Глазной имплантат или режиссура?
Спокойным движением мужчина вылил шампанское в серебряный салатник, окунул туда лицо и начал бичевать себя шариками, утыканными лезвиями. Алые лепестки расцвели на его рубашке. Атмосфера переменилась, музыка стала пронзительной, свет темно-синим, артист разделся и хореографическим движением обнажил мускулистое молочно-белое тело, оплетенное колючей проволокой. Металлическая колючка была вживлена в его плоть.
Появились два типа в синих рабочих спецовках, заковали его и потащили по коридорам во внешний дворик, расположенный за трактором с ковшом, к которому за ноги была подвешена извивающаяся, как червяк, женщина. Она размахивала большим флагом с надписью: «Какая гусеница думала, что будет летать, пока не стала бабочкой?» Копы шли вслед, увлекаемые молчаливой толпой. Они поглядывали по сторонам, всматривались в закоулки и темные углы, ища некую дверь или ее признак. Ничего. Артиста привязали к кресту, закрепленному на стене, где была изображена гигантская печатная плата. И принялись бичевать. Николя увидел в этом символ рабочего, восставшего против хозяина, только в «жестком» варианте.
– Заметила что-нибудь? – прошептал Николя на ухо Одри.
– Ни черта. Вернемся вовнутрь.
Они пошли обратно, Одри взяла Николя за плечо:
– Не будь таким надутым, можно подумать, тебе вручают орден Почетного легиона. Расслабься.
– Я и так расслаблен. Что я должен сделать? Сплясать на столе?
– А что, было бы неплохо.
Они шли по лабиринту из бредовых конструкций, невероятного слияния, где каждая труба, каждая лестница и каждый металлический изгиб превращались в произведение искусства. Повсюду надписи, на полу, на стенах, рисунки поверх рисунков, всех видов, на всех языках, ни один квадратный сантиметр не ускользнул от сумасшедших затей какого-нибудь художника.
В этом хаосе Одри остановилась перед одним из произведений, вышедшим из рук скульптора – певца невозможного, где металл танцевал на цоколе: две цепочки ДНК сплелись, как балерины.
– Я где-то уже видела этот мотив. Тебе ничего не напоминает?
Николя покачал головой. Он отвлекся на нейлонового человека, который стоял на металлической крыше в позе Человека-паука. Его затянутое пластиком лицо, казалось, смотрит на них. Он за ними следит? Одри не могла успокоиться: сама скульптура, ее форма, весь сюжет связан с их расследованием, она уверена. Но каким образом?
Незаметно она сделала снимок, потом повела партнера направо. Новая дверь. Залы, коридоры, по которым они углубились на сотни метров во внутренности здания. Где же та чертова дверь? Они попали в гудящий от гипнотической электромузыки каменный туннель с зеленоватым освещением… Копы шли вперед вместе с двумя-тремя потерявшимися, как и они сами, тенями. Кое-кто трахался в лесу металлических рук, растущих из земли. Холод усилился.
Справа, в корпусе автомобиля, превращенного в куб, томилась женщина, причем казалось, что она была внутри еще до того, как листовой металл смяли. Ее левая рука высовывалась из куба, затылок словно развалился надвое, колено почти упиралось в правое ухо. Название произведения «Авария плоти/Мэрилин Грейсток». Ее губы кривились от боли, и Николя подумал, что извлечь ее из ловушки можно будет только при помощи спецтехники.
Чем дальше углублялись они в туннель, тем делалось темнее и тем безумнее и отвратительней становились живые скульптуры. «Расчлененная рука/Мерлин Вон Хаас», «Железнодорожная сеть/Грета Фицджеральд», «Волосы-гвозди/Кевин Пэн». Николя и Одри остановились перед шедевром «Человек-гайка/Петер Кляйн»: в такой же резервуар, как и тот, что использовал Ангел, был заключен мужчина, только цилиндр заполняли тысячи гаек, в которые человек погрузился по шею. Провод соединял его с большой зеленой кнопкой, расположенной на виду у пленника. Молчаливые посетители рассматривали его, перешептываясь между собой. Они наверняка заметили сходство с цилиндрами, которые видели по телевизору. Это не помешало одному из гостей несколько раз нажать на кнопку. При каждом нажатии одна гайка скатывалась по трубе, подсоединенной к крышке, и, прежде чем скатиться к остальным, падала на голову занятому в перформансе артисту. В таком ритме через несколько часов его засыплет полностью, и Николя задумался, можно ли выжить после утопления в гайках.
– Господи… – пробормотала Одри.
Ангел будущего побывал здесь, это «произведение» наверняка вдохновило его на создание собственного устройства. Или наоборот? Бельгийский артист из чисто провокационных соображений вдохновился Ангелом? Николя сказал себе, что от убийцы до артиста иногда всего лишь шаг…
Туннель сворачивал вправо, куда и направлялись посетители, но Одри толкнула Николя в бок: справа, в глубине защищенной решеткой и заставленной театральным оборудованием и чехлами ниши находилась едва освещенная закрытая деревянная дверь с выгравированным рисунком: Лернейская Гидра со своими девятью разъяренными головами. На решетке красовалась табличка «Вход воспрещен».
Одри инстинктивно поняла, что они на верном пути. Она толкнула решетку и прошла мимо наваленных там разнородных предметов. Николя не отставал. Деревянная дверь оказалась не заперта, достаточно было потянуть за ручку, и она открылась. Ступени лестницы уходили в темноту. Метрах в десяти ниже опять виднелись зеленые огни. Наклонившись, Николя почувствовал, как ужас запускает свои щупальца во все фибры его мускулов. Подумал, что сейчас упадет, но устоял на ногах. Ступор уже не был таким сильным. Смягчающий эффект пива? Или лечения?