Николя посмотрел на нее, потом кивнул на коллег:
– Они увезут Доллза и обеих его подельниц на допрос в Бастион. Те вроде готовы сотрудничать, и, конечно же, если их послушать, им не в чем себя упрекнуть: все совершенно законно, у типов, которые работали внизу, есть все разрешения и дипломы, и прочий треп.
– Законно? А парень, который предлагал удалить половые органы?
Николя щелчком выкинул окурок:
– Исчез до нашего появления, разумеется. Во всяком случае, те, кто исполнял на сцене «Прометея», – французские перформеры; они дают здесь представления два раза в неделю. Так называемые «Черные ходоки». Они используют все самые последние разработки в области биотехнологии: шлемы, способные улавливать мозговые волны, бинауральные звуки для полного погружения, стробоскопы с резонансным эффектом… Это создает впечатление, что ты ощущаешь боль другого, какая-то история с зеркальными нейронами, я ничего не понял. Зато я выяснил другое: они выбирают добровольца с красным браслетом за час до «спектакля», инструктируют его и удостоверяются, что он привык иметь дело с такими экстремальными практиками.
– А ты спросил у Доллза и его пособниц о масках Фокса?
– Они ничего не знают и говорят, что не имеют к этому никакого отношения. Здесь постоянно можно увидеть человека в маске, или в немецкой остроконечной каске, или в перчатках а-ля Фредди Крюгер, такое тут на каждом шагу. Так что да, они видели маски Гая Фокса, но нам это мало что дает. Что до чипов…
Николя заметил, что ее бьет дрожь, поэтому сел в машину. Одри обошла вокруг и забралась на пассажирское место. Захлопнула дверцу и повернула регулятор обогрева.
– С ними отдельная история, придуманная Доллзом года три назад. По его словам, когда он создал это подземелье под Гидрой, он выдал десять чипов настоящим знатокам, адептам контркультуры, экстремального садомазо, модификаций тела и биохакинга. Он предложил им имплантировать чип у любого специалиста по пирсингу и спуститься вниз – как бы поучаствовать в открытии проекта. После этого десять знатоков отбыли, унося каждый еще по десять чипов, которые должны были раздать доверенным лицам, став тем самым кем-то вроде поручителя. Ну и так далее. Вот и родился миф об этом месте.
– Как бы секретном, куда можно попасть только по знакомству.
– Ну да, что-то в этом роде. Около четырехсот чипов перешли таким способом из рук в руки и теперь гуляют по свету. Время от времени Доллз запускает в оборот еще несколько штук, чтобы обеспечить порядка двухсот посещений подземелья за вечер…
– А значит, определить личности всех носителей будет сложно.
– Н-да, завязнем надолго. С точки зрения Доллза, его придумка представляет собой своеобразную форму искусства. Хрень вроде «Щупальца контркультуры, расползающиеся по подземельям города». Разумеется, насчет отрезанных фаланг никто не в курсе. Никогда такого видеть не видели, слыхом не слыхивали.
Пока Николя выруливал, направляясь в обратный путь, Одри пыталась разобраться.
– Итак, подводя итог, Арно Демоншо, Эмилия Робен, фальшивая Анна Шуграни посещали всякие экстремальные тусовки и однажды стали обладателями чипов, дающих им возможность спускаться вниз.
– Да. И Фабрис Шевалье умудрился проникнуть в их круг. Продолжение нам известно. Все эти люди сначала приходят в подземелье, а позже оказываются в клане отрезанных фаланг…
Перед глазами Одри снова возникли вспышки, когти орла, прикасающиеся к плоти, удары сердца у нее в висках. И маска Гая Фокса, парящая в воздухе.
– Один из них наблюдал из глубины зала. Стоял недалеко от двери. Гости фестиваля поднимались на сцену, чтобы их там резали, бичевали, вгоняли всякую фигню в тело. Может, именно таким образом они и набирают будущих членов клана, самых экстремальных, самых маргинальных? Ты мне скажешь, что они все так или иначе экстремалы, раз уж прошли все стадии и оказались там, но те, кто выходит на сцену, те, кто вживляет себе всякие штуки в альковах, кто покупает комплекты, чтобы проводить эксперименты над живыми существами, – все они поднялись еще на ступеньку выше, если ты понимаешь, что я имею в виду.
Николя вспоминал… Эмилия Робен, ее юношеское членовредительство и сеансы у психиатра. Ложная Анна Шуграни с ее постоянным стремлением к боли… Демоншо, палач и экспериментатор… Да, идея Одри вполне имеет смысл. Возможно, Гидра служит центром вербовки, о чем ее владельцы и не подозревали, этаким «основным ядром», где на протяжении месяцев один или несколько членов клана смешиваются с общей массой, чтобы наблюдать и привлекать тех обладателей красных браслетов, которые представляют интерес. Чисто сектантский подход. И Демоншо при планировании своих преступлений вдохновлялся спектаклем по мифу о Прометее…
Конечно, расследование продвигалось, но им не хватало ответа на главный вопрос: чего хотел клан? В чем его цель? Зачем было ликвидировать Эмилию Робен и зачем понадобилась кровь Луки? Николя заметил, что Одри усиленно моргает, и снова заговорил:
– Кстати, Шарко сообщил, что Люси проникла в заброшенный дом в Бретани и осмотрела его. По ее словам, жилище принадлежало биологической матери Луки, нашей неизвестной из пруда в Манси.
Голос Николя жужжал в ушах Одри, а с какого-то момента она вообще перестала его слышать. Ей показалось, что она провалилась в дыру. Напарник тряс ее за плечо, когда она снова открыла глаза.
– Эй! Ты в порядке?
– Да, да… Я… я заснула…
Николя сильнее вдавил педаль газа:
– Я отвезу тебя домой.
69
Николя всерьез намеревался отвезти Одри в отделение скорой помощи, чтобы ее осмотрели, но, столкнувшись с категорическим отказом, смирился, хотя при одном условии: если она до утра останется под его собственным наблюдением. Следовало удостовериться, что ей не станет плохо или не начнет тошнить во сне.
Она не стояла на ногах и с трудом открыла дверь квартиры. Едва успела сказать Николя, чтобы он чувствовал себя как дома, и заснула в ту же секунду, как, не раздеваясь, легла на кровать. Было больше трех ночи.
Капитан предупредил Шарко о сложившейся ситуации и что он не вернется этой ночью. Потом придвинул пуф к стене и стал смотреть, как спит Одри, свернувшись, словно хрупкий зверек. Их ночная операция могла закончиться куда более трагическим образом. Николя лажанулся. Сумеет ли он когда-нибудь кого-нибудь защитить? Сделать так, чтобы его действия не заканчивались полным крахом? Он как Сизиф, толкающий камень: обречен вечно терпеть поражение.
Сон постепенно навалился и на него. В полудреме, когда он то всплывал, то вновь погружался в забытье, мелькали спутанные картины: лица, разрезанные циркулярной пилой, собаки с ковшом вместо морды, многоголовые зародыши с железными зубами. Весь в поту, он вздрагивал, пытался бороться со сном и отключался снова. В какой-то момент все покрылось мраком. Когда он опять открыл глаза, его подбородок упирался в грудь, а затылок свела острая боль.
Утро. 6:40. Заря с оранжевыми пятнышками фонарей сочилась в окна, и уже слышался далекий скрежет скоростного метро: Франция тех, кто встает рано, вступала в свои права. Николя поднялся с пуфа и потянулся, морщась и чувствуя себя еще более вымотанным, чем накануне. Одри спала, дыша медленно и спокойно.
Он отправился на кухню в поисках своего крепкого утреннего кофе. Но нашел только черный чай и чайник – день начинался скверно. Он уже облизывался при мысли о сигарете, хотя весь еще был пропитан проклятым табачным запахом прошлой ночи. После окончания расследования и сеансов у психиатра он избавится от этой гадостной привычки, обещано. Но не будем опережать события, продвигаться следует шаг за шагом.
– Ладно, чай так чай…
Ожидая, пока вскипит вода, он глядел в окно. Блевотный вид на рельсы и провода, вдали угадываются шеренги домов, застившие горизонт. Именно это он больше всего ненавидел в кроличьих норах пригорода: постоянное удушье, нехватку кислорода и серый свет, который тек, казалось, прямо из выхлопной трубы. Горшки с растениями и расставленные повсюду благовонные свечки были всего лишь декоративной косметикой.
Он зашел в гостиную, примыкающую к кухне. Молодая женщина украсила ее, как могла. Фотографии Полинезии задавали перспективу простора и словно раздвигали стены, сборные книжные полки шли от пола до потолка, статуэтки несущихся галопом кобылиц стояли на комоде, чтобы создать ощущение размаха, движения. Но эффект был как от слоя краски на гнилых стенах.
Из шкафа под телевизором доносилось гудение вентилятора. Николя приоткрыл дверцу и обнаружил большой системный блок компьютера, без экрана, без клавиатуры, от которого шла сильная волна тепла.
Он закрыл дверцу. Зачем оставлять компьютер включенным и убирать его в шкаф? Он направился к столу, где стоял второй компьютер, на этот раз ноутбук. Заметил открытый конверт из клиники «Сальпетриер» рядом с клавиатурой, и его горло сжалось. У него такой же. Он, не прикасаясь, смотрел на него, как будто речь шла о священной земле. Наверняка там были ответы, которые он искал: тайны Одри, ее страдания, самые интимные ее раны. Вся темная материя, из которой она была соткана, вплоть до сегодняшнего дня. Какие слова она выбрала, чтобы описать все ужасы той июльской ночи 2016 года? О чем вспоминала? Что забыла?
За его спиной чайник издал благословенный свисток. Несмотря на сжигавшее его желание, Николя не прикоснется к этому письму, потому что украсть слова – значит осквернить могилу. Он приподнял рамку, стоящую слева от экрана, и посмотрел на ее фотографию с Роланом. Здесь им было лет по двадцать, и они позировали перед факультетом. Рыжие волосы Ролана блестели под солнцем, притягивая к себе весь свет. А Одри окутывал длинный водопад волос, ниспадающий до локтей.
Нижний правый угол снимка бугрился. Николя различил линии, похожие на буквы: слова были написаны на другой стороне фотографии.
Он наклонил рамку, и прямоугольник глянцевой бумаги заскользил между своим основанием и стеклом, пока не показалась надпись: «Одри