Незадолго до этого Паскаль подтвердил: «Шатенре» значится в списке клиентов Арно Демоншо, и тот посещал ее дважды в месяц – с частотой выше среднего. Именно в этой клинике состоялось зачатие Эркюля, «ребенка-лекарства», в начале 2012 года, проведенное лично Марком Гриффоном.
Большие тонированные окна, матированная сталь, трава, подстриженная почти под корень, и безукоризненно прямые линии – эта клиника принадлежала будущему. В вестибюле стены из зелени, винтообразные лестницы, прозрачные кабины лифтов… Предъявив полицейские удостоверения, копы потребовали в регистратуре, чтобы их проводили в отделение репродуктивной медицины. Пока они поднимались на третий этаж, секретарша проинформировала их, что Марк Гриффон, который обычно консультирует по утрам, сегодня не вышел на работу. Николя предупредил Шарко, отправив эсэмэс, в ожидании прихода замдиректора.
Кристиан Олейе, сорокалетний мужчина в белом халате, подтянутый и прямой, как пробирка, принял их в своем кабинете пять минут спустя.
– Что случилось?
Николя был краток: Марк Гриффон подозревается в совершении ряда преступлений. Он заявил об исчезновении своей жены в море в 2013 году, в то время как ее труп был обнаружен в лесу в Манси. Он, по всей вероятности, имплантировал эмбрион, несущий его сперму и яйцеклетку его жены, в матку суррогатной матери, которую преследовали и жестоко убили некие лица…
– Список еще длинный, – добавил Николя, глядя, как меняется на глазах лицо Кристиана Олейе. – Группа выехала к нему на дом, чтобы допросить и арестовать. Нам нужно, чтобы вы ответили на все наши вопросы, избегая выражений вроде «медицинской тайны», потому что в данном случае это не пройдет.
Замдиректора не стал хитрить и дрожащим голосом, свидетельствующим о полном упадке духа, выразил готовность сотрудничать со следствием.
– Профессор… профессор в последние недели был сам не свой. Он замкнулся, не хотел никого видеть, часто отсутствовал, пропускал назначенные встречи. Я чувствовал, что его что-то беспокоит, мучает. Значит, это было связано с тем, о чем вы рассказали? Поверить не могу…
Он казался глубоко подавленным. Большим пальцем вертел обручальное кольцо на левой руке. Через несколько секунд он взял себя в руки и спросил:
– Что именно вы желаете знать?
– Кем он был, в чем заключалась его работа в клинике. Расскажите также об оплодотворении его жены Мэгги в 2012-м.
– Профессор – один из самых блистательных специалистов, каких я только знаю. Он участвовал в создании и развитии нашего отделения на протяжении вот уже пятнадцати лет, наперекор всем стихиям. Было время, когда его называли «Доктор Надежда», потому что он делал больше двухсот ЭКО в год с исключительным показателем успешных операций. Люди приезжали со всей Франции, чтобы пройти через его руки.
– Приезжали?
– Семейная трагедия глубоко его подкосила. От его жизнерадостности и следа не осталось. После черной полосы он с головой ушел в работу. Хотя он по-прежнему руководит нашим центром, теперь больше половины своего времени он уделяет исследованиям старения, второму своему коньку.
– Старения? Что именно он исследует?
– Деградацию клеток, запуск генетических процессов, которые означают медленное продвижение к концу жизни. Здесь он видит, как клетки рождаются и делятся. Там он наблюдает, как они умирают, и пытается понять почему. Вот уже несколько лет, как стало известно, что одной из причин старения является износ теломеров, коротких сегментов ДНК, которые покрывают окончание каждой хромосомы и действуют как защитный слой, предохраняющий ее саму от изнашивания. Эти теломеры укорачиваются при каждом клеточном делении, становясь слишком короткими, чтобы защитить хромосому. Она начинает портиться, что влечет за собой дисфункцию клетки и старение тела. По данным последних исследований, этот износ с момента рождения запрограммирован генетическим кодом. Другими словами, старение не является фатальной неизбежностью, ему можно помешать, манипулируя генами. Вместе со своей группой профессор надеется разрушить врожденную запрограммированность и таким образом затормозить износ теломеров.
Николя с трудом представлял себе масштаб последствий. Что произойдет, если человек будет жить сто пятьдесят или двести лет? А если больше?
– Где он работает? В какой компании?
– «TechViva», биотехнологическая фирма, расположенная в Булонь-Бийанкур.
Одно из предприятий Мишеля Ортмана… Копы обменялись понимающим взглядом: тот факт, что бизнесмен замешан, больше не вызывал никаких сомнений. Николя показал фото Эмилии Робен на своем телефоне. Замдиректора заверил, что не знает ее, и не нашел ее имени в картотеке пациентов центра. Если верить информатике, суррогатная мать никогда не проходила оплодотворения в этой клинике.
– И тем не менее в 2016 году ее оплодотворили эмбрионом из вашей клиники, – пояснил Николя. – Если точнее, это эмбрион младшего брата Эркюля, ребенка-лекарства, созданного в ваших стенах в 2012-м. Один из сверхкомплектных эмбрионов, которые некогда были заморожены. Простой вопрос: возможно ли это? Могла ли подобная процедура ускользнуть от вашего контроля?
Лицо врача скривилось, и возникла пауза, указывающая на то, что в его голове зародилось зерно сомнения. Когда скрытый период завершился, он заговорил:
– Подпольное, незаконное оплодотворение, проведенное здесь, в наших стенах, так, что не осталось никаких следов ни в компьютерах, ни где-либо еще, решительно невозможно. В течение дня об этом и думать нечего, в центре слишком много народу. А ночью повсюду работают камеры наблюдения, служба безопасности систематически проверяет все входы в любое отделение клиники. Конечно, профессору часто случалось… задерживаться допоздна и оставаться одному в центре репродуктивной медицины. Но он не сумел бы провести сюда женщину, чтобы… чтобы оплодотворить ее, пришлось бы подкупить слишком многих. Я не вижу, каким образом…
– Но если женщина не могла прийти к нему, мог ли он прийти к ней? – спросила Одри. – Вынести отсюда эмбрион и оплодотворить ее где-то еще?
Замдиректора сохранил спокойствие, услышав предположения, которые могли бы заставить его подскочить до потолка.
– Это отвратительно и, как вы сами понимаете, идет вразрез с любыми этическими правилами, которые и делают нас достойными и ответственными врачами, но да, такое возможно. Все становится реальным, если располагать, как профессор, необходимыми разрешениями. У него есть допуск к чему угодно. Оплодотворение само по себе не самый сложный этап, речь не идет об инвазивной хирургии: эмбрион просто вводится в матку катетером. Несколько инструментов, бинокулярная лупа… Скажем так: эта гинекологическая процедура чуть сложнее обычной, но вполне доступная профессионалу.
Он посмотрел на сложенные перед собой руки, словно читал истину по линиям на ладони.
– Через несколько дверей отсюда находится наш банк криозамороженных овоцитов и эмбрионов: множество пронумерованных, описанных в компьютере пробирок, помещенных в ванны с жидким азотом. У доктора был доступ в этот банк, он сам контролировал входы и выходы. Все законсервированные эмбрионы строжайшим образом подсчитываются, в случае необходимости уничтожаются, их вынос фиксируется. При таких процедурах, из соображений безопасности, всегда присутствует множество техников. Но коррумпированный директор, который руководит банком эмбрионов, – это бог, имеющий власть создавать и разрушать жизнь.
Олейе покачал головой, словно сам не верил собственным словам.
– Существует отдельный процесс разморозки эмбриона, речь идет о крайне деликатном этапе, который может быть проведен только в нашем центре, на специфическом и очень дорогостоящем оборудовании. Эмбрион должен быть последовательно перенесен из среды с сильной концентрацией криоконсервантов в более разбавленные среды при последовательном возрастании мер по регидратации. Но, единожды размороженный, жизнеспособный и помещенный в питательную среду, он вполне пригоден для транспортировки. Проще говоря, это всего лишь несколько клеток ничтожно малого размера, то есть пробирка, которую можно спрятать в ладони. И все шито-крыто.
Это бог, имеющий власть создавать и разрушать жизнь. Фраза крутилась у Одри в голове. Она представляла себе Марка Гриффона, одного ночью в клинике, среди всех этих пробирок, лежащих в своих резервуарах. Она вспомнила о проблемах, которые возникают в таких банках, о них упоминала специалистка из центра в Бордо, проводившая анализы различных ДНК, связанных с их делом: тысячи никем не востребованных эмбрионов, затерянных в лабиринте криогенных ванн.
Настоящий супермаркет, от которого у Гриффона были ключи.
Она подумала о Луке, об Эмилии Робен, оплодотворенной участнице клана, которая потом сбежала и отдала жизнь, чтобы защитить Луку. Он особенный, этот ребенок. Она снова увидела кадры из фильма «Atrautz», женщину, которая терпела изнасилование, удары и увечья, чтобы ее приняли в группу.
И тогда ей показалось, что она поняла смысл существования клана.
Истина была невыносима.
74
Шене, зеленый буржуазный городок. Чистенькие улицы, обнаженные деревья, ветер играет опавшими листьями. Ни капли воды на улицах, здешние обитатели, казалось, живут вне времени, вдали от бурных волн Сены и загрязненной среды. Шарко, Люси и группа во втором автомобиле направлялись к восточной границе коммуны. У Франка наконец-то возникло чувство, что виден конец туннеля – отверстие, из которого хлынет не свет, а мрак, он это знал. Участки с домами шли один за другим, защищенные системами безопасности и воротами. Владения Марка Гриффона находились в конце улицы, окаймленные лесом, отгораживающим территорию для гольфа и конные заводы. И обнесенные высокой стеной из розовых и коричневых камней, доставленных, похоже, из Бретани.
И речи не было о том, чтобы предупредить о своем визите и действовать деликатно. Один из копов прислонил телескопическую лестницу к задней части стены, выходящей в лес, и, взобравшись наверх, тут же спустил другую лестницу по ту сторону. Через минуту они уже шли по ландшафтному саду во главе с Шарко. Быстро обогнули большое здание – строение из категории многомиллионных инвестиций. Никакого автомобиля на подъездной аллее… Никакого света в доме. Дурной признак: возможно, Гриффон, прихватив малыша, пустился в бега.