Нет, Шарко не снился кошмар, и он с трудом осознавал, что малыш, пойманный в кольцо рук отца, возможно, станет первым, кто проживет дольше, чем это представляется реальным для человека.
– А что вы думаете? Скоро будут созданы генетические ножницы, чтобы еще до рождения увеличить коэффициент умственного развития, уничтожить простуды, повысить выносливость сердца и дыхательных органов. Все это выше вашего понимания, но такова реальность.
Гриффон покачал головой, потом закончил свою историю, продолжение которой им было уже известно: бегство Эмилии, ее желание спрятать и защитить Луку.
– Эмилия попыталась ускользнуть от них, но они ее нашли. Ортман пришел сюда и показал мне, что они с ней сделали в моем собственном доме в Бретани. А со мной они поступят в сто раз хуже при малейшей попытке дернуться. Я… я должен был продолжать работать на них, и в клинике тоже, как будто ничего не произошло. Это было так тяжело.
Упершись ладонями в пол, он послал легкую улыбку сыну, потому что малыш ему улыбался. Шарко мог бы выстрелить, но не стал.
– Когда они отыскали Луку, то решили оставить его в яслях, чтобы не привлекать внимания. В конечном счете, чтобы следить за ним, лучше места было не найти. Они приносили мне его показатели и биологические жидкости – кровь, волосы, слюну, – чтобы я мог анализировать его рост, ДНК и создать максимально подробный биологический профиль. Они хотели удостовериться, что все идет хорошо, что в его крови или клетках нет генетических дефектов. – Он глубоко вздохнул. – Модификации генома никогда не проходят без последствий. Вы изменяете один ген, убираете одну болезнь, а возникает другая, еще более тяжелая. Например, рак. Так устроена природа, она сопротивляется. У меня не было времени изучить все это. Лука может умереть в пять, десять или двести лет.
Он поднял глаза, пронзил Люси ненавидящим взглядом. Шарко сделал маленький шаг вперед.
– Я знаю, что вы побывали в Бретани, я просил одного местного парня предупредить меня, если кто-то начнет крутиться вокруг дома. Одним вашим присутствием вы подписали мне смертный приговор. Я не отдам им своего сына.
– Мы защитим его, – отозвался Франк, протягивая руку. – Они не причинят вам зла, ни ему, ни вам, обещаю. Спасите вашего сына и покончите со всеми, кто вас в это втянул. Не оставляйте их безнаказанными, потому что они начнут снова. Отдайте мне ваш револьвер…
Теперь Марк Гриффон плакал горючими слезами, а ребенок, играя, дергал его за подбородок. Врач смотрел на него, возможно пытаясь отыскать в невинности маленьких глазок, блестящих, как два черных шарика, ответ на вопрос, который задавал себе: жить или умереть? И в последнем порыве он отпустил сына, который сделал неуверенный шаг к Люси и вцепился в ее ногу.
Потом, смирившись, Гриффон бросил оружие.
Все было кончено…
77
Они проделали весь путь до конца, благодаря откровениям Марка Гриффона добравшись до корней клана. В Бастионе бурлил и наполнялся этаж, отведенный под арестованных. Члены группировки сыпались один за другим, как кегли в боулинге после великолепного страйка.
Франк вывалился из допросной в мятой рубашке, наполовину вылезшей из брюк, и с покрасневшими от неона и белых стен глазами. Он провел там шесть часов, вместе с Жеко пытаясь прижать Мишеля Ортмана и его чертова адвоката по три сотни евро в час. Шарко с силой потер лицо и глянул на часы: больше полуночи.
Он прошелся вдоль трех боксов. В окошко увидел Одри и Николя, которые допрашивали Каролину Ламандье, она же Каро, фальшивая Анна Шуграни. Молодая женщина обмякла на стуле в позе человека, которого добили последним ударом. Ее отловили в квартире недалеко от мастерских художников, в Пантене.
Шарко сделал знак Николя, и вместе они отправились в комнату отдыха. Майор рухнул в кресло, пока коллега включал кофеварку, где еще бултыхались на дне остатки угольно-черной жидкости.
– Бессмертие куда менее привлекательно, если остаток жизни тебе придется провести в тюрьме. Этот накачанный ботоксом тип, который по утрам на завтрак вкалывает себе черт знает что, продолжает изображать из себя идиота и отрицать все разом, но, учитывая, что именно мы нарыли и сунули ему под нос, плюс показания Гриффона, рано или поздно мы загоним его в угол. Это только вопрос времени.
Он длинно выдохнул, как будто задерживал дыхание целую минуту.
– В голове до конца не укладывается, что скоро закончим… Знаешь, что я сделаю, вернувшись домой? Приму ванну. Не душ, а ванну, чтобы изнутри вымыть всю эту липкую грязь. Да, залезу в кипяток и буду сидеть, пока не стану красным, как вареный рак.
Николя устроился в соседнем кресле. Мужчины развалились и принялись разглядывать противоположную стену.
– Я недолго буду вам надоедать, – сказал Николя. – Еще два-три дня, и я смогу вернуться на баржу. Я уже знаю, где раздобыть электрогенератор в ожидании, пока восстановят электричество. Конечно, он тарахтит, но там сейчас нет никого, кому бы это помешало.
– Угу… Как хочешь. Паршивый паводок, а?
Николя ничего не сказал. Едва закончится расследование, он столкнется с другими проблемами, более материальными.
– Если уж мы заговорили о паводке, – продолжил Шарко, – ты знаешь, как оно работает, это их заведение в Осло, «Predict Inc.»? Которое вроде как предсказывает будущее?
– Не знаю и не уверен, что хочу знать.
– В общих чертах, они создают гигантскую базу данных, подпитывающуюся из Big Data, и ищут пересечения этих миллиардов данных с событиями из прошлого, социальными явлениями или моделями, чтобы выделить точки соприкосновения. Алгоритмы используют также поведение пользователей Интернета, комбинируют это со страницами Википедии, сообщениями в Twitter, поисками в Google, всем, что только может прийти в голову, чтобы предвидеть и сообщать о будущих событиях планетарного масштаба.
– Сожалею, но для меня это пустые звуки.
– Нет, наоборот, все очень просто, если уж я смог понять… Например, про Кубу: едва появились первые симптомы, несколько пользователей сразу набрали в Google «диарея», «гастро», «рвота». Алгоритмы просекли, причем задолго до врачей, что ключевые слова исходят из одного и того же района на Кубе и в очень близко расположенные моменты. Сравнив с прошлым острова, роботы немедленно определили болезнь: холера. Именно таким образом и было сделано предсказание, за день или два до того, как медицинские службы официально объявили о рецидивном появлении бактерии и засвидетельствовали первый случай.
Кофеварка засвистела. Николя встал и отправился за напитком.
– К счастью, с наводнением они лажанулись. Аустерлицкий вокзал так и не затопило. Эти паршивые машины еще не готовы нас прикончить.
– И все же они здесь. Хотим мы того или нет, Google с компанией формируют наш мир. Я тут в связи с Фабрисом Шевалье понял одну штуку, и в этом смысле он прав: если ты хочешь спрятать труп, прячь его на второй странице результатов поиска в Google.
– Что за ерунда?
– Ведь именно эта компания определяет то, каким мы видим мир, она знает, что мы просматриваем только первые строчки результатов поиска. Это всего лишь образ, но помнишь про пещеру Платона? Нам показывают только то, что хотят показать. И если у нас не хватает любознательности, чтобы копнуть глубже, мы остаемся пленниками системы.
Белланже вернулся с чашкой кофе и остался стоять, прислонясь к стене.
– При всем ужасе того, что он совершил, – продолжил Шарко, – Шевалье, по крайней мере, сумел открыть нам глаза. Не будь его, в конечном счете эти мерзавцы могли бы действовать еще долго.
Оба помолчали, усталые. Бо`льшую часть ответов они получили, но оставались еще неясности, с которыми предстояло разобраться: что стало с трупом Эмилии Робен, как познакомились Ортман и Арно Демоншо, как зародилась и приняла конкретные формы мерзкая идея использовать женщин для вынашивания потенциального бессмертия. Следовало еще отследить, как Шевалье продвигался внутри клана к его верхушке. Прижатый к стенке, понимая, что ему грозит, Мишель Ортман рано или поздно все выложит.
Сопоставляя показания арестованных, копы пришли к выводу, что клан отрезанных фаланг существовал около двух с половиной лет и состоял из семи членов: четырех женщин и трех мужчин. Среди них Демоншо, потом одна из его «знакомых», которая и держала камеру, сам Шевалье, присоединившийся позже, не считая Ортмана, великого идеолога, и Гриффона, «исполнительного звена». Ни Каролина Ламандье, ни три остальные женщины лично Ортмана не знали, и при них это имя никогда не произносилось. Он оставался тенью, которая иногда появлялась, прячась за маской Гая Фокса, анонимным присутствием, которое всегда было на месте при оплодотворении и аборте.
Демоншо и его сообщник – а также на протяжении некоторого периода Шевалье – стояли во главе клана, группы психопатов, которые посещали Гидру, были готовы отрезать себе палец и пережить худшие полчаса в своей жизни – изнасилование, пытки, – чтобы связать себя прочными узами и поддержать иллюзию, будто они выполняют некую миссию.
Когда женщин привозили к Гриффону, им завязывали глаза. О враче они знали только его лицо и намерения. Несколько часов назад Каро рассказала, что была совершенно очарована, представляя, как маленькое генетически модифицированное существо растет и развивается у нее в животе. Таково было ее стремление отыметь общество, как она сама выразилась, пройти через опыт высшего, небывалого биохакинга: полной свободы тела, ускорения научного прогресса. Каждая из этих женщин думала, что именно она станет той, кто породит бессмертие.
Она также рассказала, что Демоншо, помимо того что был любовником-зверем – женский палец в банке принадлежал ей, – еще и наводил ужас. Устраивая свои извращенные представления, он заставил их присутствовать при убийстве предателей: Фабриса Шевалье – при помощи собаки, Эмилии Робен – в доме в Бретани. Чтобы спаять единство клана, – заявлял он. – Если один из нас провалится, провалимся мы все