Меня возвращает в реальность из этих нелепых рассуждений ее ошибочный шаг — она нажимает на кнопку прыжка вместо выстрела — и ее убивают.
— Черт! — кричит она и шлепает кулаком по подушке. — Да что за нахер!
Я поворачиваюсь к ней, радостно улыбаясь.
— Получается, я тебя сейчас сделал?
— Думаю, ты преувеличиваешь, — она смотрит на часы. — Мы играем целых…
Перебиваю ее, придвинувшись ближе:
— Признайся, что задумалась о моем пенисе, ну давай.
Она швыряет в меня пустую коробку от сока, и ее глаза округляются, когда я ловлю ее на подлете и бросаю ей в грудь.
Лондон бросается на меня, повалив на диван, и, взяв подушку, шлепает меня ею по лицу. Ее заливистый хохот завораживает меня, и, совершенно не готовый к ее нападению, кашляю от смеха и ее агрессивной щекотки.
Я пытаюсь стряхнуть ее с себя, все больше осознавая, что мы делаем — боремся — и на что это похоже — на прелюдию во всей ее красе, дамы и господа — и продолжаю сталкивать на диван, шлепая ее по рукам и щекоча ее подмышками и между ребер, а другой рукой хватаю подушку позади нее и запускаю ей в лицо.
Лондон сильно толкает меня и спихивает с дивана на пол, тут же запрыгивает сверху и, пригвоздив, пускает в ход серьезные борцовские приемы. Мы вопим и хохочем, кто-то сбросил пачку крекеров на пол, и они хрустят под ее плечом, когда я, перевернувшись, меняюсь с ней местами и нахожу место на ее талии, от щекотки которого она истерически взвывает.
Она отбрасывает мою руку, когда та приближается к ее груди, а я реагирую на ее пронзительные вопли, как извращенец, наклонившись вдохнуть ее запах в основании шеи.
Лондон визжит еще громче, и, жесть, кажется, я оглох. Одной рукой прикрыв правое ухо, другой я стараюсь отражать ее неотступное нападение.
И тут до нас обоих одновременно доходит, что я практически лежу на ней, устроившись между ее ног, и так же одновременно мы замираем. Я бы слез с нее, если бы она не держала меня так крепко, схватившись кулаками за футболку, и если бы не путешествовала взглядом по моему телу от живота до лица.
Кажется, можно было досчитать до ста, прежде чем каждый из нас сделал вдох.
Тут я чувствую, как она скользит ногами вверх по моим бедрам. Чувствую, как ее тело сдается под моим, отчетливо ощущаю мягкое тепло между ее ног. Лондон широко распахивает глаза, и я наблюдаю, как она гуляет взглядом по моему лицу и останавливается на губах.
— Логан?
Она втягивает нижнюю губу в рот, чтобы сдержать улыбку,
Подаюсь бедрами вперед — совсем чуть-чуть, но все же достаточно, чтобы сильнее почувствовать ее нежный жар. Ее взгляд тяжелеет, рот приоткрывается, а по груди разливается румянец. А от одного ее сдавленного вдоха я из полутвердого превращаюсь в отчаянно жаждущего ее.
— Люк.
— Блядь, — рычу я и, наклонившись, прижимаюсь ртом к ее шее, ритмично прижимаясь к ней бедрами.
Я чуть не кончил от ее звуков: приглушенных сдержанных вскриков, — и, трахая ее сквозь слои нашей одежды, облизывая и посасывая ее кожу, я чувствую, как становлюсь невменяемым от такой близости.
Моя потребность в ней набирает обороты, перерастая из обжигающей безумной страсти во что-то большее, в нечто, что стискивает легкие и грозит меня сокрушить.
— Мне не хватало этого, — не отрывая губ от ее шеи, говорю я. — Мне пиздец как не хватало этого ощущения тебя…
Три грубых толчка, и она, проведя руками мне по груди, снова сминает в кулаках край футболки.
Она запросто может снять ее всего одним движением.
Я чувствую, как она словно стоит на распутье, принимая решение, и нерешительно замирает подо мной.
— Люк. Погоди. Остановись.
Я перестаю двигаться и закрываю глаза, лицом прижавшись к ее шее.
Нет. Пожалуйста.
Держа в кулаках мою футболку, Лондон отталкивает меня от себя. Мое сердце может связать само себя в узел — напряжение в нем еще более невыносимое, чем в теле.
— Мы не можем, — сдавленно выдохнув, говорит она. — Не должны.
Оттолкнувшись руками, я сажусь на пятки и смотрю, как она поднимается на ноги.
— Извини, — отвечаю я. И я совершенно серьезен. Знал ведь, что она не так ко мне относится, как я к ней, но продолжал напирать.
— Нет, ты меня извини. Это все я.
Лондон протягивает мне руку, но я отмахиваюсь и встаю.
— М-да, стало неловко, — тихо застонав, говорю я.
— Да нет… — со смехом отвечает она, но это явно означает да.
Я не знаю, что теперь делать. Смотрю в сторону, чувствуя ее дискомфорт и захлебываясь в нем.
Потом мы одновременно оборачиваемся друг на друга.
— Думаешь, стоит поговорить о… — начав, замолкаю я.
— Э-э. Нет, — напугавшись, отвечает она. — Это была минутная слабость, которой больше не повторится.
Минутная слабость? То есть она как бы это хотела?
— Но что, если я хочу поговорить?
— Ну о чем тут говорить? — она беспомощно пожимает плечами.
— Просто… — я пытаюсь собраться с мыслями и сажусь на диван. — Ладно. Послушай. Несмотря на то, что мы договорились оставаться только друзьями, сам факт, что мы переспали, так и будет присутствовать между нами. Каждую секунду, что мы вместе, я это чувствую, и я бы соврал, если бы утверждал обратное.
— Я решила, что ты как никто другой можешь притвориться, будто ничего не произошло, — подшучивает она, но шутка не удалась.
Это пиздец как больно, и я не прячу это со своего лица.
— Ну, ты ошиблась.
Она кивает.
— Хорошо. Прости.
— Знаю, ты считаешь меня безнадежным блядуном — и, наверное, я заслуживаю это — но я был всего с одним человеком, с тех пор как мы с тобой…
— Люк, но ведь прошел целый месяц.
Я издаю смешок.
— О да, и когда-нибудь я расскажу тебе, насколько это жутко и смешно, — она начинает спрашивать, но я ее перебиваю: — Знаешь, я пытаюсь начать новую жизнь. Что требует таких размышлений, какие для меня совсем не привычны… — я делаю паузу, чувствуя, что должен предоставить ей возможность вставить тут что-нибудь остроумное, но к моему облегчению она молчит.
Потом садится рядом со мной на диван и слушает.
— Но вот в чем дело, — продолжаю я. — Четыре года назад я был влюблен в Миа. Думал, что мы вместе навсегда. Знаю, я был наивен, потому что так не бывает, но когда наши отношения закончились, это было очень тяжело. Понимаешь, мы же были вместе со средних классов. И потом я уже не хотел отдавать столько эмоций кому попало. Поначалу я считал себя… — я смотрю по сторонам, подыскивая слова, — не знаю, ну, будто я ей изменил, будто позволил что-то почувствовать по отношению к кому-то другому, хотя на тот момент мы с Миа уже расстались. А потом череда девушек и никаких обязательств стали таким облегчением… Это ведь означало, что прощания будут легче. И я привык. Это ощущалось качественным изменением. И я не хочу сказать, будто ненавидел себя, нет. Но оглядываясь назад, понимаю, что больше так совсем не хочу.
Кивая, Лондон слушает меня, широко распахнув голубые глаза и внимательно вглядываясь мне в лицо.
— Хорошо.
— Я просто хочу, чтобы ты знала, — я откидываюсь на спинку дивана и, положив руки под голову, смотрю в потолок. — Твой последний парень тебя обидел, но не хочу, чтобы ты думала, будто все парни такие. Не хочу, чтобы ты думала, будто я такой.
Лондон снова кивает, чуть быстрее на этот раз, и, наклонившись вперед, кладет сцепленные руки между сжатых коленей. Она выглядит взволнованной. Мне хочется сказать ей, что она не должна обсуждать это со мной, если не хочет, но, честно говоря, я не хочу, чтобы она замкнулась в себе и закончила разговор — а так и произойдет, если она промолчит. Лондон самая милая девушка из всех, кого я встречал, но она будто в панцире, и у меня есть подозрение, что она не часто говорит людям о происходящем в ее голове.
Тишина, кажется, тянется бесконечно, и расстояние между нами на диване словно увеличивается, и чем дольше она молчит, тем дальше меня отбрасывает от нее. Я закрываю глаза, пытаясь хотя бы мысленно этому сопротивляться. Кто-то из нас должен заговорить, и совершенно точно это должен быть не я.
Наконец она делает глубокий вдох и медленно говорит:
— Мой отец изменял матери, с тех пор как мне исполнилось шестнадцать. В доме даже завелось негласное правило: никогда это не обсуждать, хотя все обо всем знают.
Ужаснувшись сначала, потом… я чувствую, как еще один фрагмент встал на место в головоломке под названием «Лондон». Хотя от услышанного в груди словно взрывается бомба. Я думаю о своих родителях, о том, как они смотрят друг на друга, и как бы справился, если бы знал, что все это ложь. Я бы не смог.
— Это… Мне очень жаль, Логан.
— Я всегда говорила себе — и маме, когда она со мной спорила — что никому не позволю так с собой обращаться, — какое-то время она молчит, а потом, снова глубоко вздохнув, продолжает: — Я знаю Джастина всю свою жизнь, — говорит она. — Наши с ним мамы лучшие подруги, и мы всегда были близки… но встречаться начали летом перед нашим выпускным классом. Потом он переехал сюда со мной из Колорадо. Я поступила в UCSD, а он в SDSU [Государственный Университет Сан-Диего — прим. перев.], хотя планировал сначала в Боулдер [имеется в виду Колорадский Университет в Боулдере — прим. перев.]. Но для меня Сан-Диего всегда бы вторым домом. Я всегда хотела тут учиться и ждала с нетерпением, когда смогу уехать из Денвера, — замолчав на несколько секунд, она заправляет прядь за ухо. — Думаю, у нас с ним было что-то похожее на вас с Миа, и так же, как и ты, я думала, что это навсегда, — посмотрев на меня, она говорит: — Он познакомился с кем-то на втором курсе, и в их отношениях не было разве что жизни вместе. Я однажды застукала их, — помолчав немного, она тихо добавляет: — Это был выпускной курс, сразу после похорон моей бабушки. Он сказал, ему нужно на работу, но…
У меня в животе все сжимается, и я выпускаю протяжный выдох.