— Странные образы привиделись тебе в дыму кальяна. Так я дралась с кем-то?
— О, нет. Ты любила!
Про себя я подумала, что астрал — редкостная чушь. Это потом пришлось с содроганием вспомнить пророчество сталкера, потому что оно сбылось до мелочей.
Но тогда мне нужны были настоящие приключения. Асмодей согласился с моим желанием познать поэзию одиночества: «Ты должна сердцем почувствовать, что тебе это нужно. Поверить, полюбить…»
Веренская область, как и любая другая, имеет немалое количество покинутых деревень. Некоторые исчезли навсегда, и на их месте возвышается густой лес или распаханное поле. Другие стоят этакими призраками, пугая нечаянного путешественника.
Где-то можно увидеть лишь одинокую печь, политую всеми дождями, а кое-где сохранилась изба и даже с убранством. Но самое ценное для сталкера — заброшенная дворянская усадьба, желательно неохраняемая. В ней просто обязан побывать каждый уважающий себя урбантрипщик!
Мы с Асмодеем не стали мудрить, и выбрали имение помещицы Звягинцевой. Красивейший дворец в стиле позднего классицизма представляет собой историческую ценность. Некогда блистательный, он медленно гибнет. Но почему это происходит с местами, еще недавно полными жизни? Одни пустеют, потому что молодежь перебирается в город в поисках лучшей доли. Другие — по причине пожаров и других стихийных действий. Но есть и те, которые исчезают по загадочным причинам.
Едва сев в черный «Пежо» Асмодея, я поняла, насколько близок мне этот эзотерик и сталкер. Потому что он включил группу «Интер», в которой играл мой любимый мужчина. Мы мчались по заснеженной степи, отрешенно слушая голос Ерша. Фольклорные мотивы, смешанные с металлическими рифмами, творили невообразимое в душах. Жесткое, громкое начало, энергичный припев и конец, оставляющий приятное музыкальное послевкусие. Я задыхаюсь от удовольствия.
Асмодей прибавляет скорость — сто десять километров в час. А у меня по щекам текут слезы, потому что наконец-то узнала гораздо больше о Ерше. Этот сталкер отдал свое сердце музыке и урбантрипу.
Асмодей чувствует мое настроение. Включает залихватскую группу «Тролль гнет ель», пытаясь развеселить. И едет быстрее — сто двадцать километров в час.
Эта смена формата доводит меня до музыкального экстаза. Как-то, разговаривая с Элей, мы сошлись во мнении, что музыка близка сексу. Сначала испытываешь просто удовольствие, оно нарастает волной и достигает пика. И так по несколько раз за вечер.
На словах из песни «Во всем виновата, конечно, была та кружечка темного эля» я ощутила всплеск эмоций и, блаженно вздохнув, откинулась на спинку кресла. Но Асмодей лишь прибавил скорости до ста тридцати километров.
— Куда ты так гонишь? — спросила я резко, забыв, что он еще не достиг музыкального экстаза.
Но Асмодею мало «Троллей». Он включил неоязыческую группу «Сварга» и песню «В ночь волховал».
— Я должен тебе кое в чем признаться, Иней, — произносит он на выдохе.
— Сейчас мы попадем в аварию!
— Я… Я… неоязычник. Я… верю в Перуна.
— Поздравляю тебя!
Наконец, на словах «В ночь волховал, осокой грустил, туманом мечтал, облаком плыл» он получает долгожданный экстаз от смешения музыки со скоростью и, не справившись с управлением, съезжает на обочину.
Я облизываю губы: сталкер, эзотерик, да еще и неоязычник…
Мы сидим и смотрим друг на друга, как два любовника.
— Иней, Иннушка, выпей вина, легче станет.
Я усмехаюсь:
— Тебе оно нужнее. — Но послушно пью.
Дальше мы едем в приятной тишине. Слишком опасно это — слушать музыку со сталкером. Неожиданно Асмодей просит:
— Не смотри по сторонам, а лучше и вовсе закрой глаза.
— Что там?
— Сейчас будем проезжать через выжженную деревню. Странное место.
— Что?
— Она называлось Бобовка. Или Бабаевка. Где-то в пятидесятых здесь произошел страшный пожар.
— Были погибшие?
— Около двадцати человек. Восстанавливать деревню никто не стал. Говорят, она проклята. У меня всегда мороз по коже, когда проезжаю Бобовку.
— Останови машину, надо выйти. Ты должен встретиться лицом к лицу со своим страхом! Нельзя позволять ему властвовать над тобой.
— Ты в своем уме?!
— Слушай сюда, сталкер! — резко говорю я. — Глупо жить в выдуманном мире, населенном привидениями, ведьмами и вампирами. Это всего лишь развалины, в которых нашли убежище вороны да мыши. Остановись, и выйдем из машины. Я и то не боюсь, хотя недолюбливаю хвостатых.
— Иней, даже не думай…
Но Асмодей никогда не мог мне отказать. Мы вошли в деревню, держась за руки. И с первой же минуты я пожалела, что не послушалась сталкера. Обгорелые развалины вызывали неприятный холодок. Но мертвые кошки и птицы, в большом количестве лежавшие на дороге, наводили жуть, щемящую сердце.
— Ты думаешь, мне не страшно? Очень! — пожаловался мой спутник.
Но я молча шла по неживому селу, рассматривая скособоченные дома. Вдруг раздался странный звук, пронзительный, как сирена. Откуда ему здесь быть? Я застыла, боясь обернуться. Показалось, что за мной по пятам идет он — человек без лица. Он не может смотреть. Он не может чувствовать. Он не может дышать. Но сегодня, спустя много лет, он пришел за мной, чтобы я сняла мешок с его головы. И увидела… нечто.
— Пойдем назад, Иней, умоляю тебя.
— Нет, назад слишком страшно. Там… он, тот, кто давно уже меня ждет.
— А впереди — сама смерть. Поворачивай, или… или он забежит вперед.
Огромным усилием воли я повернулась. И, не выдержав, упала на колени. Где-то вдали и впрямь мелькнула фигура. Слишком много серого цвета у меня в глазах. Красные мушки… Не хватает воздуха. Но вроде бы страх отступил. Я все-таки смогла встать и опереться на руку Асмодея. Мы почти побежали к машине.
Прошло около пятнадцати минут, но деревня все не кончалась. Это заметил и Асмодей:
— Что за чертовщина!
— Именно, чертовщина. Будто бы нас по кругу водят, — согласилась я. — Это моя вина. Так хотела, чтобы ты поборол свой страх, а вместо этого встретилась с личным кошмаром многолетней давности.
— Ничего не понимаю. Я проезжал тысячи раз мимо этой деревни. Да в ней одна улица с десяток домов.
— У тебя есть крестик?
— Ты шутишь? Это было бы смешно, если б не было так грустно, — пожал плечами эзотерик.
Пытаясь понять, где мы находимся, я еще раз огляделась. И ахнула от изумления: мы стояли в нормальной деревне, будто бы перенесясь в прошлое. Дома в три окна, выкрашенные в веселые расцветки, палисадники с пионами и даже куры!
— Это наваждение, это сон, — прошептал Асмодей.
Сон… А от сна можно избавиться только одним способом. Однажды Эля, тогда еще инфантильная пятнадцатилетняя девчонка, вдруг заговорила со мной о мазохизме.
— Да ты хоть знаешь, что это такое, глупая? — засмеялась я. — Избиение, литье воска на кожу, подвешивание прищепками. Забава для любителей острых ощущений да и просто сумасшедших.
— Забава? Ошибаешься, — сказала Эля, и глаза ее странно заблестели.
— Не тебе думать об этом, — автоматически ответила я. Слишком въелся в меня стереотип о Элиной недалекости.
— Ты ошибаешься, — повторила подруга. — Мазохизм — это не забава и не удовольствие. Это способ просветления и приведения в чувство. Зачем, по-твоему, носят вериги? Чтобы найти свой Шаолинь!
— Попробуй, просветлись. Тебе надо о математике думать, а не о Шаолине, — засмеялась я.
А Эля дернула меня за косу:
— Тупая блондинка!
— Я? Я — вечная отличница, а вот ты — неудачница, — я ущипнула ее в ответ, и мы едва не подрались, но быстро пришли в себя.
Уже не помню, чем закончился наш разговор. Но приведение в чувство болью врезалось в память.
И тогда, находясь в выморочной деревне, я попросила Асмодея:
— Ударь меня по щеке! Сильно.
— Нет… Никогда.
И тогда я сама хлестнула себя так, что только искры посыпались. На миг потемнело в глазах. А потом просветлело. И даже показалось, что выглянуло солнце. Мы стояли на развалинах деревни, в двух шагах от машины.
— Можно я тебя обниму, Иней? — не сказал, проронил Асмодей.
Я бросилась к нему на шею, покрывая поцелуями лицо. Сталкер крепко обнял меня и не отпускал еще долго. И в тот момент не нужен мне был никакой Ёрш с его чарующей музыкой.
15
В усадьбу мы прибыли только к вечеру. Обошли старинную церковь, остатки фонтана и приблизились к самому дворцу. Замерли на несколько минут, любуясь зданием и впитывая в себя его энергетику.
Место это действительно уникальное. В восемнадцатом и девятнадцатом веке во дворце устраивали блистательные балы, на которые съезжалась знать со всей Веренской губернии. Здесь совершались выгодные партии и сделки, плелись политические интриги и даже проходили масонские ложи. Хозяев навещали видные вельможи, поэты, музыканты и философы. Сам Крылов работал здесь над трактатом, который высмеивал пороки власти. А один из известных художников начала XX века создал серию пейзажей, изобразив дворец с разных сторон и прилегающий к нему парк с фонтаном.
Во время революции 1905 года усадьбу разграбили, вынеся все сокровища, портреты, диковинные растения, — вообще все, что представляло хотя бы малейшую ценность. Сам дом подожгли, и в огне погиб хозяин по прозвищу Ницшеанец с невестой, а также несколько слуг. Лишь трое молодых людей отважно защищали дворец.
Зачинщиков восстания арестовали и расстреляли в Заповедном лесу. Там же их и похоронили. Но позднее, уже при Советской власти, горожане установили Памятный обелиск, признав алчных крестьян отважными революционерами и жертвами самодержавия.
В тридцатых годах здание кое-как отреставрировали. Сделали дом отдыха, в котором восстанавливали здоровье видные партийные деятели. Но с начала пятидесятых здесь располагалась психиатрическая больница. Поговаривали, что в ней практиковали нестандартные и весьма жестокие методы лечения.
С восьмидесятых годов дом пребывает в запустении. Однажды некий веренский предприниматель решил отреставрировать усадьбу, но как только начались работы, встал вопрос о статусе дворца. Выяснилось, что он представляет собой собственность государства, культурную и историческую ценность. В рез