ультате бизнесмен быстро свернул свою деятельность, а старинное дворянское гнездо продолжает разрушаться.
Все это сообщил мне Асмодей, пока мы осматривали усадьбу. Несмотря на полуразрушенное состояние, здание все еще выглядело величественным. Да и находилось в прекрасном месте — на берегу реки. Из окон открывался впечатляющий вид на заросший парк, который медленно, но верно превращался в дремучий лес.
Мы неспешно прошли к западному фасаду, стараясь смотреть под ноги. Повсюду валялись строительные штыри, отвалившиеся орнаменты, колотый кирпич, битые бутылки и прочий мусор. Сколько ступеней ведет внутрь? Тридцать, сорок, пятьдесят?
Наиболее сохранилась такая называемая «бирюзовая комната», в которой как раз принимали знаменитых гостей, в том числе царя Александра II.
— Еще можно разглядеть барельефы, — отметил Асмодей.
Я вздохнула с искренней печалью:
— Голубые розы, масонские трегольники, изображения античных богов… Этот дворец хранит в себе немало загадок. За что с ним так поступило время?
В западном крыле в некоторых местах даже отсутствовала крыша. У меня больно сжалось сердце, когда я увидела выцарпанную на стене надпись: «Найди свой Шаолинь, или погибнешь. Черный Самайн раздавит тебя, как букашку».
Я опрометью бросилась вниз, Асмодей — за мной. Но в цокольном помещении мы не выдержали и пяти минут.
— Там какая-то темная фигура. Похоже, мужчина с книгой, — прошептал сталкер. — Уйдем отсюда, быстрее.
Впрочем, я все-таки остановилась на пару минут у входа и сфотографировала комнату. Когда, уже вернувшись домой, мы рассматривали снимки, то действительно увидели темный силуэт.
Восточный фасад напоминал античный храм. Я подошла к одной из колонн и долго стояла, обняв ее. Становилось все темнее и холоднее. С мрачным удовольствием я думала, что здесь также жили люди, любили, страдали, рожали детей, ненавидели друг друга, творили и… умирали.
А теперь мы, два неприкаянных сталкера, стоим и размышляем об этом потустороннем одиночестве, примеряя его на себя. По моим щекам потекли слезы. Что я только ни делала, как ни старалась, но Ёрш не обращал на меня внимания. Лишь здоровался и прощался, изредка интересуясь успехами в урбантрипе. Даже Подружке Сталкер он уделял больше внимания. Я почувствовала всю горечь неразделенной любви. Горечь, которая выжигала из моей души остальные эмоции.
— Почему ты плачешь?
— Потому что люблю Ерша.
— Скажи ему. Оценит.
— Нет. Не имеет смысла.
Мы стояли, взявшись за руки среди мертвой усадьбы, и упивались своим одиночеством:
— Родители никогда меня не любили. Почему?
— Меня тоже, — ответил Асмодей, — но это неважно. Имеет значение только красота — та, которую ты видишь вокруг. Это величие смерти.
— Давай лучше поговорим о любви.
— А разве любовь — это не смерть?
— Любовь равна восхищению.
— Неужели? — усмехнулся Асмодей и ушел исследовать здание дальше. Ему надо было сделать еще несколько фотографий.
А я осталась одна — лелеять свою боль и обиду. И мечтать, что когда-нибудь встречу тех, кто меня позовет в свой мир. Не друзей, нет, их у меня и так было навалом. Я мечтала о людях одной крови, о родственниках. Тяжело быть одиночкой, не имея братьев и сестер, бабушек, тетушек и двоюродных племянников. А еще тяжелее жить с родителями, смотрящими на тебя пустыми глазами.
Чтобы сбросить странное оцепенение, я отправилась искать своего напарника. Он был не один, а в компании с лучшим другом — металлоискателем. Меня это покоробило. Своей меркантильностью Асмодей разрушил очарование заброшенности. Да как он вообще посмел?! Разве в этом суть сталкерства — в поиске монет и старинных предметов? В том, чтобы нажиться на прошлом, на поэзии одиночества? Оставим это черным копателям…
— Как тебе не стыдно!
Но Асмодей не слышал меня. Он был в другом мире, где нет ни будущего, ни настоящего, только прошлое. Писк металлоискателя завораживал. А больше никаких звуков и не было. Тьма проникала в каждую клеточку наших тел. Внезапно я ощутила полное равнодушие. Не волновало уже ничто… Даже любовь к Ершу ушла куда-то вглубь моего подсознания. Только покой и умиротворение, граничащее с эйфорией, с сумасшедшей эйфорией. Как можно передать этот экстаз? С чем сравнить: с алкоголем, прыжком с парашютом, плиткой дорогого шоколада, когда болит голова, с сексом, наконец? Нет, образы какие-то тусклые.
Один бывалый сталкер уподобил это состояние Нирване — полной отрешенности от жизни. Эля бы мне позавидовала. Может, это и есть Шаолинь?
Итак, мы впали в транс и ходили по залам, едва соображая, где находимся.
Мой товарищ первым пришел в себя:
— Если мы сейчас не уйдем, то останемся здесь навсегда. Станем двумя призраками, которыми усадьба и так кишит. Иней, соберись!
Если бы это было так легко… Выморочное место не желало отпускать свою покорную жертву. Я сидела, раскинув ноги, и тупо вглядывалась в темноту. Тогда Асмодей взял меня на руки и вынес из здания.
Только на свежем воздухе я поняла, насколько страшна эта заброшенная дворянская усадьба. И страшна не так, как выжженная дотла деревня, из которой хотелось убежать. Плохо, когда человек настолько одинок, что мечтает остаться. Вот это действительно жутко.
— Не надо слишком увлекаться созерцанием своего одиночества, — с улыбкой сказал Асмодей и налил мне коньяка, — странное это место, даже для меня, бывалого сталкера. Потустороннее.
Уже в машине я спросила его:
— Тебе уже было так страшно?
— Да, и не раз. Когда так близко подходишь к мертвецам, они… Они подходят еще ближе.
— Ты видел когда-нибудь привидения?
— Бывало. Однажды это случилось в заброшенной деревне. Представляешь, покосившийся дом в пять окон с запущенным огромным садом. Первая половина августа. Я за яблоками решил зайти. Сорвал пару и вижу перед собой старушку. Та давай мне грозить клюкой. И тут как-то стало очень холодно, хотя день был жаркий. Положил яблоки на землю, ушел. И только потом сообразил, что деревня-то уже лет двадцать как заброшена. И в таком развалившемся доме бабушка жить точно не могла. Там даже крыша доставала до земли. А вот еще случай: бродил по избе с металлоискателем. Ничего особенного, только кучи мусора и старых вещей. Взгляд упал на черно-белую фотографию. Где-то семидесятые годы, милые молодые люди стоят, обнявшись, и улыбаются. Стоят. Улыбаются. На фоне могилы.
— Жуууть, — поежилась я.
— Зато есть о чем рассказать на наших индустриальных тусовках, — усмехнулся Асмодей и нажал на газ.
Вскоре мы были в городе.
16
Наступил Самайн, в который мне исполнилось двадцать лет. По такому случаю я решила прогулять занятия в университете. Довольная собой, сидела на подоконнике и пила крепкий цейлонский чай.
Падал снег. Ночь ожидалась вьюжная, холодная. Такая бывает только раз в году — с двадцать первого на двадцать второе декабря. Самайн, Самхейн, Йоль, Солнцеворот — название не имеет значения.
Я радовалась, потому что сегодня увижу сталкеров и выпью много-много пива. И осмелюсь поймать взгляд Ерша, не отводя глаз. А возможно, признаюсь в своих чувствах. Только надо побольше выпить.
Родители неожиданно преподнесли подарки. А я подумала, что сюрпризы надо было делать в детстве, когда это нужно. Когда я стояла и смотрела в окно, в страшную самайновскую ночь, дрожа от холода. Сейчас я взрослая и сильная. Мне уже не нужно никому ничего доказывать. И в подачках тоже не нуждаюсь.
Вечером все сталкеры собрались в клубе. Одни расслабленно общались за кружками пива. Другие не знали, куда девать накопившуюся энергию. Они, дурачась, надевали респираторы и бегали друг за другом. Но когда Ёрш объявил результаты рейтинга, все стали серьезными. По количеству посещенных мест лидировал Асмодей. По открытию новых заброшенных объектов — Ёрш. Мне почему-то дали награду за лучшие фотографии.
Я всегда задумывалась: почему почти в любом деле необходим элемент соревнования. И поняла. Не стали бы сталкеры все время наслаждаться поэзией одиночества. Где-то в глубине души каждый из них хотел быть первым. Первым ступить на новый объект, открыть неизведанное… Однажды Эля мне сказала, что ей не нравятся спортивные игры, да и вообще состязания на ловкость, выносливость, меткость. Думаю, она лукавила. Соревноваться любят все дети. Соревноваться, но не проигрывать.
Затем одноклубники сердечно поздравили меня с днем рождения и, выпив пива, стали подшучивать над длиной волос. Прямо скажу, косищи я отрастила недурные — почти до колен. Поэтому всегда их заплетала, лишь в редких случаях распуская по плечам. Эта прическа делала меня старомодной, но зато выделяла из толпы.
Ёрш со смехом дернул за кончик:
— Твои косы можно несколько раз обмотать вокруг шеи. Давай попробуем!
— Задушить захотел?
Вдруг он подошел совсем близко, и я вздрогнула от неожиданности. И в следующее мгновение с удивлением поняла: прикоснувшись к моим волосам, этот сильный брутальный сталкер задрожал. И отшатнулся. Я не могла отвести от него взгляд. И в тот момент пообещала себе, что обязательно совершу нечто значительное ради него. Ёрш покраснел и пробормотал что-то невнятное. Затем растворился в толпе урбантрипщиков.
Через некоторое время к нам присоединилась Эля, которая пришла прямо с новой тренировки из клуба славянских единоборств. Мы вышли из клуба на свежий морозный воздух. Мне почему-то захотелось закурить — так легче было думать. У подруги сигарет не оказалось, ведь ей надо было следить за дыхалкой.
— Что это на тебя нашло… Ты ж всегда была равнодушна к таким вещам, — удивилась девушка.
Я поделилась с ней своими идеями:
— Надо подумать, и с сигаретами это было бы легче. Если бы только я нашла особенный объект… Побывала там, где не ступала нога веренского сталкера! Тогда я смогу обратить на себя внимание Ерша.
Но подруга лишь вздохнула:
— Мы такие разные, но идем по одному пути. Ты думаешь, мужчинам нужны от любимой женщины свершения и достижения? Нет, другого они хотят. Совсем другого.