Она была бледной, как снег, и впервые в жизни показалась мне даже симпатичной.
И я стала читать свой текст. А потом увидела то, что написать никак не могла. «Памятник пропуску нужен обязательно, ведь пропуски скоро останутся только в памяти жителей. Уже в ближайшее время планируется изменение статуса закрытого территориального объединения. Краснокрестецк станет обычным городом Веренской области, открытым для въезда. А через пару лет канет в лету и забор с колючей проволокой. Как двадцать лет назад это произошло с Берлинской стеной».
Я посмотрела на Екатерину. Мне показалось, что она меня ударит. Но та отвела взгляд и тихо сказала:
— Зачем ты сделала это, девочка? Жизнь тебя, наконец, доконала? Ты была такой перспективной, такой сильной. Я даже хотела назначить тебя на должность замредактора. А теперь прокуратура требует крови. Твоей крови.
— Я не писала этого, клянусь! Ну, сами посудите: зачем мне это? Я же всеми силами стремлюсь закрепиться в Краснокрестецке. Стать здесь своей. Что теперь будет?
— Глава в шоке. А Вайшнавский имеет на тебя зуб. И он сказал в ультимативной форме: или увольнение Инея, или закрытие газеты. Но я тебя так просто не отдам, и за газету мы еще поборемся.
— Но я не делала этого!
— Как теперь докажешь, кто внес изменения в полосу непосредственно перед отправкой номера. В редакции нет камер. Знаешь же, что у нас всегда ходят толпы людей. Верстальщики часто бегают на перекур, а корректоры — в буфет. Чужой вполне мог заменить текст. И почему-то я верю тебе, Иней! Ты бы такого не совершила. Слишком благородная и правильная. Даже снобка, уж извини… Да и себе яму кто же будет рыть.
Уже во второй раз начальница показалась мне почти красивой.
Плечом к плечу мы пришли к Вайшнавскому. И вдруг я взглянула на него другими глазами. Как женщина — на привлекательного мужчину. Видно, что полицейскую физкультуру не прогуливает, да и сам спорт уважает. Как и большинству, ему очень шла форма. И власть над людьми.
«Какие у него красивые холодные глаза. Цвета холодной воды. Как и все на Зоне — красивое и холодное», — подумала я. И сначала даже расслабилась и улыбнулась, вспомнив, как мы весело пили чай в этом кабинете.
Но потом мне стало плохо, потому что он заговорил:
— Инна, что обозначает ваше имя?
— То и обозначает. Иней.
— О, нет, оно переводится с древнескандинавского как «холодная вода». Там вам и место. В холоде, за пределами ЗАТО. То, что вы сделали, должно быть наказано. Газету мы закрываем. «Красная» из респектабельного издания превратилась в рассадник крамолы. А вы, неуважаемая жительница Верены, должны покинуть пределы Зоны в двадцать четыре часа. Езжайте назад к своим светлым зонам и радуйтесь, что дешево отделались.
Екатерина запрокинула голову и закрыла глаза руками, но смогла почти спокойно сказать:
— Мы готовы заплатить штраф. В любом размере. Простите нас… Я ручаюсь, это сделала не Инна.
— Да? Штраф? Кажется, вы издеваетесь. В городе уже началась паника. Люди напуганы настолько, что собирают вещи, чтобы бежать. Они считают, что скоро наступит апокалипсис. Сегодня завод даже не начал работу, потому что половина сотрудников не вышли на работу. Школы, больницы и другие общественные учреждения закрыты. На улицах — стрельба и беспорядки. И после этого вы говорите о штрафе?
— Это была дьявольская диверсия. Газету просто использовали в своих целях, — возразила Екатерина.
Она билась за меня до последнего. А я готова была упасть на колени. «Только не двадцать четыре часа. Нет!».
Но тут я потеряла остатки самообладания:
— Вы издеваетесь? Какая к черту газета? Да, кто-то написал странную заметку, желая подставить меня. Но ведь она правдива! Городу грозит страшная опасность. Срочно отдайте приказ о введении войск! Полгода, максимум год — и поутри устроят кровавую резню. Я видела пророческие сны о будущем. Моя подруга Эля…
Вайшнавский и Екатерина переглянулись:
— Она бредит, — неуверенно проговорила моя начальница. — Эта Инна всегда не в себе. Она же из Верены, города шизофреников, которые верят в магию, поутри и людей с песьими глазами.
— Поутри существуют! — мой голос сорвался. — А вы оба — почти мертвецы. Если откроете город, погибнет восемьдесят процентов населения!
— Уходите. Больше не о чем разговаривать, — отрезал Вашнавский. — А Иней пусть останется.
Екатерина не посмела ему возразить. Майор закрыл дверь и посмотрел на меня. И взгляд его больше не казался холодным:
— Какая вы необычная женщина, Иней.
— Введите войска, умоляю… Вы же можете отдать приказ.
Вайшнавский провел рукой по моему лицу:
— Думаете, я не знаю, что поутри собираются нарушить соглашение, которые мы с ними заключили четыреста лет назад? Я уже звонил в Москву и получил отказ на введение военного положения. За вами, Инна, и за Элей следят… Решено не оказывать никакой помощи. Позволить событиям идти своим чередом, ведь поутри обладают высочайшими технологиями, которым нет аналогов нигде в мире. Да и кто я такой, чтоб препятствовать Судьбе? Ручаюсь, у гномов есть причины так поступить… А я сделаю, что смогу. Спасу хотя бы немногих. И вас, Иней. Вот, смотрите, у меня на столе лежит список на эвакуацию. Так называемый список Вайшнавского. Туда включены лишь самые лучшие и достойные. Но я могу добавить любые фамилии по своему желанию. В том числе и ваших друзей. Это совсем не сложно и ничего мне не стоит. Всего лишь за вашу благосклонность. Ведь вы — уже не девочка, моя прекрасная «холодная вода».
Я опустила голову и сжала кулаки, чуть не плача от бессилия.
Вайшнавский обхватил мое лицо ладонями. Заглянул в глаза и повторил:
— Какая же вы необычная женщина, Иней.
И я, поняв, что от меня требуется, стала снимать одежду.
51
Газета была спасена, а в список Вайшнавского добавлены фамилии моих друзей и коллег, но от увольнения майор не мог меня избавить даже при огромном желании. Зоне нужна была кровь.
«Скоро все успокоится. Мы уже предприняли необходимые меры. Я примерно знаю день, когда ворота города откроют и начнется кошмар. Пойми, всех не могу спасти. Это не в моей власти. Но для вас будут автобусы, которые увезут твоих мужа и друзей в безопасное место. А пока поработай в школе. Для своего же блага. Слишком опасно тебе быть журналистом», — сказал Вайшнавский и поцеловал меня в губы на прощание. Я вздрогнула от этой холодной, почти механической ласки.
Я восприняла это известие с тихой радостью, потому что знала: теперь смогу стать тем, кем мне предначертано — учителем. И смогу уйти от Френда. Тот возненавидит меня, узнав о Вайшнавском. Но это лучше, чем так жить. Я скажу ему правду, но не сейчас, а когда смогу. Когда найду в себе силы.
Едва выйдя из кабинета майора, я отправилась в редакцию — писать заявление об уходе. Но сначала все же позвонила Френду:
— Привет. Все кончилось хорошо! Меня увольняют, ну и ладно. Устроюсь в гимназию.
— Здравствуй, — только и ответил муж.
Но я продолжала радостно щебетать:
— Напишу заявление задним числом. Все только начинается! Устроюсь учителем русского и литературы. У меня столько задумок! Ой, Френд, все будет…
Услышав гудки, я положила телефон в сумку, но на душе у меня стало неспокойно.
Я почти бегом бросилась в редакцию. И даже не удивилась, когда в пустом коридоре встретила поутри. Он был в черном камзоле. И в этот раз подал мне нож с белой ручкой.
— Убей Френда из Татуры. Его кровь разрушит эгрегор. И ты выполнишь свое Предназначение. Или же умрешь.
Я повертела нож в руке:
— Искушаешь?
— Решай… просто выбирай, — прошелестел поутри.
— Нет! Ни один волос не упадет с головы моего мужа!
— Тогда умрешь ты!
Я не удостоила его ответом.
И в последний раз открыла дверь в редакцию. В место, где должны были защищать правду, какой бы горькой она ни была.
— Я пришла попрощаться. Моя работа у вас закончена. Не волнуйтесь, я сделала все, чтобы к газете не применили никаких санкций. Вы будете и дальше спокойно работать. Но уже без меня. Так для всех станет лучше, — сообщила я Екатерине.
— Что с тобой сделал майор? — тихо спросила начальница. — Что? Отвечай, Иней!
— Только то, что обычно делает мужчина с женщиной, — равнодушно ответила я. — И знаете, мне понравилось.
Повисла гробовая тишина. Казалось, меня просто съедят взглядами. Но я не чувствовала ничего, кроме огромной усталости и равнодушно смотрела на испуганные лица коллег.
— Зачем ты пошла на это? — простонала Таня.
— Я могла бы сказать, что из симпатии ко всем вам. Из искренней любви к газете и нашему общему делу. Но это неправда, — усмехнулась я. — Просто собираюсь еще здесь пожить, ведь в Верене меня никто не ждет. Хочу стать учителем, а так как Краснокрестецк — город маленький, возможно, буду воспитывать и ваших детей тоже. Не хочу начинать с плохого и топить газету. Да и не верю, что отбрехалась бы… Все равно меня бы обвинили во всех мыслимых грехах. Потому что я здесь — чужая. И… мне вас жалко. Дайте бумагу уже, наконец!
Екатерина протянула мне образец заявления и ручку. Потом достала из сейфа пачку денег и положила передо мной:
— Это твои расчетные, Иней. Ты будешь прекрасным педагогом, уверена. Умным, одаренным, любящим детей. Главное не мерить весь мир по образцу Краснокрестецка. Люди — очень добрые, когда живут на воле. Будь счастлива и прости нас, если сможешь.
— Это слишком много для расчетных… Не волнуйтесь за меня. Как-нибудь справлюсь, — я отодвинула пачку подальше от себя.
— Что-то мне подсказывает, деньги тебе понадобятся, — возразила Екатерина. — Будь счастлива, Иней!
Женя подошла ко мне и тоже положила несколько крупных купюр:
— Прости меня, Иней! И будь счастлива.
Затем то же сделали корректор, верстальщик и другие сотрудники редакции. А затем — все рабочие корпорации, даже те, кто видел меня один раз. На собранную сумму я могла бы безбедно жить больше года.