Да, я любила его, но моя любовь принимала уродливые формы. Я желала невероятной боли моему противнику, моему любовнику, моему тренеру Бранимиру. Но через пелену мстительности проглядывала странная гостья — жалость. Удивительно, как я могла жалеть Брана. Но я жалела и любила. И в то же время я знала: я пойду до конца! Он заплатит за все… На что же я надеялась? Ушуистка-недоучка, во шинь? Только на свою ярость, которая давала мне невиданные силы. Только на то, что стану берсерком.
И вот мы дружной толпой отправились в «Радомир». Изначально Васильич предлагал провести поединки в Заповедном лесу, но Владимир сказал, что не надо искушать судьбу. Битва двух клубов вполне могла быть расценена поутри как агрессия.
И вот мы в «Радомире». Родной спортзал, сколько здесь было пережито… Я чувствовала себя спокойно и уверенно, ведь я была со своими. Но умиротворение многновенно улетучилась, когда я увидела лица радомировцев. Они смотрели на меня с нескрываемым презрением. Захотелось сжаться в комочек или убежать. С Бранимиром я избегала встречаться взглядом. Один лишь Яр подал мне руку. Остальные не сказали ни слова.
Вдруг я почувствовала мягкое прикосновение Никиты:
— Эля, держись. Но тебе лучше сегодня не биться.
Я задышала свободнее. Но я не могла остановиться. Я должна была отомстить за ту чашу боли, которую заставил меня выпить Бран. Я должна была доказать ему, что я — воин. Пусть я — вечная во шинь. Пусть я неудачница, пусть… Я в начале своего пути. И в тот день я твердо решил отомстить за свою честь. Это слово «во шинь» стало для меня символом моих неудач, моей ненависти и моей боли. И, наверное, моей любви.
— Пока ты не успокоишься, я тебя в бой не пущу, — твердо сказал Васильич.
И я подчинилась ему. Мы переодевались в такой знакомой тренерской раздевалке, где я много раз плакала, где занимались любовью Яр и Маша, где решались судьбы «Радомира».
Я провела рукой по медалям и грамотам клуба. Их гордость и честь… И чья-то боль. Чье-то поражение.
И вот все воины встали в круг вокруг импровизированного ристалища. Я смотрела на радомировцев высокомерно, а в глубине души была готова броситься к ним на шею. Те же презрительно улыбались, а в глубине души стояли передо мной на коленях. Я сделала несколько дыхательных упражнений.
На ристалище вышли Никита и Тор. У меня разрывалось сердце, так как я восхищалась ими обоими. Иногда от волнения у меня прерывалось дыхание, а сердце стучало так, что было слышно на весь зал. Удивительно красивый бой. Два сильных, уверенных мужчины на ристалище… И все же Никита был лучше. Несравненно искуснее в ратном деле! Тор, как я уже говорила, отдал свое сердце «Эскалибуру» и не слишком усердно занимался славяно-горицкой борьбой.
Если бы я в тот момент взглянула на радомировцев, то увидела, что они с трудом держат себя в руках. Но это бы меня не удивило. Их всегда деморализовывали неудачи.
А вот лицо Яра меня бы шокировало. На нем было неподдельное восхищение. И отвращение одновременно…
Но я думала лишь о Бранимире, на которого боялась взглянуть.
А потом было еще несколько поединков. Наши методично и упорно побеждали. Васильич даже позволил себе слегка улыбнуться.
И вдруг я поняла, что мне пора идти в бой. Это ни с чем несравнимое ощущение. Ты слышишь, будто в тебе звонит колокол. Нет, не тоненький нежный бубеньчик, а тяжелый, давящий звон. Он звал меня. По ком звонит колокол? Сегодня колокол звонил по мне. Голова стала горячей, в груди, наоборот, похолодело, и накатила волна бешенства. Я ведь все-таки была берсерком.
Я вышла на ристалище и произнесла заученную фразу:
— Бранимир из «Радомира», вызываю тебя на бой.
Влад закричал:
— Эля, ты с ума сошла! Бран, не позорься, она же девушка!
Но Васильич холодно взглянул на Влада и сказал:
— Если ты забыл, то тренер здесь я! И я позволяю своей во шинь идти в бой. Это ее выбор, который мы должны уважать. Приказываю всем не вмешиваться ни при каких обстоятельствах!
Я оглянулась и увидела, что Васильич держит руку на плече у Влада. Это было то же самое, как если бы он заломил ему руки.
Наконец я подняла голову и встретилась взглядом с Бранимиром. И поняла, что не смогу с ним биться. В его глазах совсем не было ненависти, только грусть, боль и… огромная любовь. Почти обожание. Я смотрела на него и пыталась думать о своей обиде, о том, как он мучил меня. И видела в его глазах боль. Еще большую боль.
— Эля, — мягко сказал мой любимый и мой враг, — мы еще можем остановиться. Еще не поздно. Я люблю тебя. Возвращайся ко мне и в наш клуб. Мы с радостью тебя примем.
Я стояла, опустив голову, не в силах ударить того, кого так сильно любила.
И тут, наплевав на все правила, ко мне подошел тренер.
— Во шинь, — холодно проговорил он, — меня тошнит от этого фарса. Выбирай: или ты бьешься с ним, или валишь из нашего клуба на все четыре стороны. И не думаю, что радомировцы согласятся принять тебя после того, как ты предала их. И после того, как ты позорно струсила, от волнения позабыв все, чему тебя учили.
— Эля, я люблю тебя.
— Заткнись! — закричала я и ударила, только чтобы он замолчал.
Бран вовремя сделал защиту. Я попыталась атаковать ногами. И с радостью увидела, как в глазах Бранимира зажигается ответный огонь. Мы дрались с такой ненавистью, что никто бы не поверил, что минуту назад признавались друг другу в любви.
— Кто ты? — закричал мой бывший возлюбленный.
— Твоя беда! Твоя боль!
— Я тебя ненавижу! Сука! Предательница! Ушуисткая подстилка!
Моя ненависть помогла продержаться несколько минут. А потом я упала, и Бранимир стал бить меня ногами. Я размазывала по лицу кровь и слезы. Тщетно пыталась встать и ответить ему. Но я была гораздо слабее… И помощи ждать было неоткуда. Ушуисты стояли неподвижно с жутким страданием на лицах. Но не смели ослушаться приказа тренера. Каждый удар отзывался во мне нечеловеческой болью. Но тут все прекратилось. Несколько минут я лежала, не в силах подняться.
Затем осторожно встала на колени и ощупала себя: нет ли переломов. Но вроде бы все кости были целы, хотя болело все тело. На животе было несколько багровых синяков, но лицо Бран пожалел. Ничего, кимоно все скроет. Главное, жива.
Затем я наконец-то огляделась вокруг. Неужели кто-то осмелился ослушаться тренера? И не поверила своим глазам. Потому что на полу лежал Бранимир, на нем сидел Яр и душил его.
— Ты сволочь, — шипел он, — ты готов извратить ее красоту, ты поднял руку на женщину.
Через несколько минут он помог мне встать.
— И ты за нее… — прошептал Бранимир, корчась от боли, — но она же предательница.
— Это ты ее предал, — спокойно сказал Яр, — ты возложил вашу любовь на алтарь боевых искусств. Отойди от меня. Я буду с ними. В ушу есть красота.
Он сорвал с себя славянскую рубашку и подошел к Васильичу.
Тор одобрительно усмехнулся и сказал:
— Молодец, «Радомиру» давно пора закрыться.
Но тренер Школы «Путь к Шаолиню» плюнул Яру под ноги:
— Ты мне не нужен. Уходи от меня. Ты из клуба, где одни бабы, готовые поднять руку на беззащитную женщину. На во шинь.
— С вашего молчаливого согласия, — вставил Владимир.
Я посмотрела в глаза Яру. И увиденное меня напугало. У этого сильного волевого мужчины был взгляд побитого щенка! Он тихо ушел в тренерскую раздевалку.
— Во шинь этого хотела, — возразил Васильич. — Она загибалась от душевной боли. Я же не думал, что этот идиот Бран будет бить ее в полную силу. Девочка, подойди. Постараюсь помочь. Мне кажется, он тебе что-то отбил.
Но я сделала вид, что не слышу своего тренера.
С огромным трудом Бранимир поднялся и подошел ко мне. Их последних сил я встала и посмотрела на него.
— Эля, даже после того… даже после нашего боя. Я предлагаю тебе быть моей женой. Я хочу, чтоб ты родила мне сына. Я все это затеял ради тебя. Чтобы твоя злость утихла. Я ведь знал, что ты захочешь мне отомстить. Вот кистень, бей, не жалея. Но потом поцелуями залечи мои раны.
Я разжала ладонь, кистень упал к моим ногам.
И не успела ничего ответить, потому что Влад силой отдернул меня от Брана. Радомировцы совсем озверели.
— Это беспредел, — закричал Владимир, — ушуисты не дают Эле право выбора. Бейте их, ребята!
И радомировцы поперли всей толпой. Началась сумасшедшая драка. Сеча. Но мне было не до нее и даже не до Бранимира. Тот оклемается. Не мог Яр сильно прибить своего друга и одноклубника.
Я ползла в тренерскую раздевалку. Я ползла к Яру, потому что почувствовала недоброе. Наверное, ушу действительно развивает интуицию. И я успела просто чудом. Еще минута, и он бы перерезал себе вены. Я проявила удивительную ловкость. Забыв о своей всегдашней неуклюжести, когда речь зашла о спасении человека, вырвала нож из рук радомировца. И ударила его. Нет, не кулаком или ногой. Я залепила ему пощечину. Лучшее средство от истерики.
Затем слепила огненный шар и растянула светлую зону. Как же это легко, когда не размышляешь над техникой. Нас обоих накрыла волна экстаза. Больше Яр не плакал. Он просто снял с меня кимоно и робко начал ласкать. Мы целовались, как безумные, мы любили друг друга в то время, когда наши клубы бились насмерть друг с другом.
— Вот она где, красота, — шептал Яр, — в женщине.
Мы были пьяны друг другом. Нет ничего прекраснее, чем заниматься любовью сразу после боя.
Но тут на пороге возникли Владимир и Васильич. Я смотрела на них без малейшего стыда, даже не пытаясь прикрыться. Тогда Васильич снял с себя кимоно и бросил мне. А после спросил:
— Водки хочешь?
— Хочу.
Натянув кимоно, я вышла к ребятам. Ушуисты и рукопашники сидели в обнимку и пили водку. У всех были подбиты глаза. У некоторых сломаны носы, у пары человек — травмы покруче. Они распевали песни и клялись друг другу в вечной дружбе. На один вечер все вдруг позабыли о нравственности. Даже Васильич не осмелился читать нотации своим ученикам. Да и, если честно, ему в тот момент было наплевать на наш моральный облик.