У меня подкосились коленки и захотелось бежать прочь из этого леса. Что же я творю… Ведь я совсем не этого хотела! Никого не любить — это уж слишком. Но я посмотрела на вожделенный пояс в руках Васильича и твердо ответила: «Да, я принимаю свою судьбу и остаюсь ученицей школы „Воинский путь к Шаолиню“. Обещаю, что никогда не полюблю мужчину и буду доблестно защищать Верену от внешних и внутренних врагов. Клянусь в лояльности к исконным жителям города — поутри, псоглавцам и ведьмам».
— Да будет так! — проскандировали ушуисты.
И Васильич надел на меня тугой пояс самоограничения и преданности боевому искусству. Какая ошибка! Раньше я думала, что это пояс победы и успеха.
А потом Сергей Васильевич громко сказал:
— Теперь ты наша сестра, теперь ты — мон шинь.
Затем крепко обнял меня. Тимур, Влад и Никита последовали его примеру. Теперь они имели право прикасаться ко мне, а я к ним. Я была ошарашена данным обетом, но в то же время довольна, ведь смогла добиться своей цели. Я отомстила Бранимиру и сдала на пояс. Я больше не во шинь! И теперь-то начинается самое интересное.
Дома я долго стояла перед зеркалом, не веря своим глазам: слабенькой, невзрачной и неуклюжей девочки больше не было. Передо мной стояла стройная, привлекательная, уверенная в себе молодая ушуистка… Правда, меня несколько портило настороженное выражение лица. Я всегда была наготове. Я могла отразить любой удар. И я все-таки победила.
Постороннему наблюдателю могло показаться, что в моей жизни не произошло почти никаких перемен — те же тренировки, учеба, спортзал, изредка — музицирование. Жаль, на флейту уже почти не хватало сил.
Я сознательно не рассказываю в этой истории о своих родителях, друзьях, профессии, так как считаю, что это не имеет отношения к делу. Это история моих духовных поисков. Вы думаете, я искала мести или успеха? Вовсе нет. Я искала любви и дружеского участия.
На самом деле же в моей жизни изменилось многое. Теперь я была мон шинь!
Мон шинь многое доступно. Мон шинь читают мысли людей. От мон шинь ничего не скрывают, ведь они доказали свою преданность школе. Вскоре я узнала, что ушуисты вовсе не те возвышенные моралисты, какими кажутся. Они тайком пьют водку и смотрят вьетнамскую порнуху. А те, кому запрещено любить, обходятся мимолетными связями. Ведь никто не может залезть к ним в душу и проконтролировать мысли.
Но главное, изменилось отношение ребят ко мне, ведь я больше не была неприкасаемой во шинь. Никита стал запросто звонить, а однажды даже пригласил на прогулку в лес. Мы шли вдвоем, тренер и мон шинь, и молчали, глубоко вдыхая летний воздух после дождя. Лишь изредка перебрасывались фразами: «Смотри, дятел!», или «Эля! Белочка! Рыженькая, на тебя похожа!»
Вскоре мы нашли лесной родник, пили долго и жадно.
— Эля, ты счастлива? — вдруг спросил меня Никита.
— Думаю, да. Я достигла того, чего хотела.
— Я был неправ, когда предположил, что тебе не стоит заниматься ушу. Я забираю свои слова обратно.
Мне вдруг стало смешно и грустно:
— Никита, а тебе-то это зачем надо?
— Зачем? — инструктор неожиданно разозлился. — А чем мне еще заниматься, где искать свой Шаолинь? Политикой? Бизнесом? Да ты хоть понимаешь, Эля, что для молодежи сейчас все закрыто. Молодежь никому не нужна, вот мы и прячемся в боевых искусствах и восточной философии.
Я молчала, не зная, что сказать. На самом деле я была так поглощена собственной жизнью, что даже не задумывалась о проблемах своих ровесников.
— Эля, ты еще можешь закрыть ушки руками и сделать вид, что ничего не слышала, — язвительно сказал Никита.
— Я не буду прятаться… Я этого не хочу.
— Я понимаю, ты лучше многих, Эля. Ты еще можешь испытывать чувство стыда, боли. И ненависти, а меня охватывает равнодушие ко всему.
— От нас в стране ничего не зависит. Надо молчать и любоваться закатом на Двойных горах. За нас все решат, ведь даже светлые зоны давно уже поделили олигархи.
— А может, молодежь такой и должна быть. Бездеятельной и созерцательной? Пусть за нас думают политики…
— Ты что это, нигилист нашего времени? — с усмешкой спросила я Никиту.
— О, какие умные слова знает наша Элюня, — улыбнулся тренер.
Меня передернуло. Ну почему многие думают, что я глупая и недалекая?
— Но ты почти права. Я отрицаю все в этом мире, так как не могу найти себе места. Для молодежи сейчас дороги закрыты, если ты, конечно, не сын олигарха, не проживаешь у серебряной церкви и не здороваешься за ручку с поутри. Но я не отрицаю самосовершенствование и аскетизм. И поэтому я здесь, в школе «В поисках Шаолиня».
Мне стало грустно и очень захотелось обнять Никиту. Вот что значит горе от ума.
Я размышляла о них, цвете современной молодежи. Я не обладала эрудицией Маши, сверхъестественной красотой Инея, силой воли Яра, нравственностью Влада, тонкостью Никиты. Но я не пряталась от жизни. А они, лучшие из лучших, ушли в восточную философию ушу, бесплодные умствования, алкоголь, сталкерство и вымышленный мир ролевых игр.
И я думала о том, что это страшно, когда такие люди не находят себе места в жизни.
— Ладно, Элюшка, пошли домой, а то опять дождь начинается, — проговорил Никита и взял меня за руку.
Мы шли под дождем, и мне было грустно, но плакать я уже не могла.
— Эля, а хочешь, я тебе стихи почитаю? Называются «Время колокольчиков». Ты ведь знаешь эту песню Башлачева? Нет, так слушай:
Долго шли зноем и морозами,
Все снесли и остались вольными,
Жрали снег с кашею березовой
И росли вровень с колокольнями.
Если плач — не жалели соли мы.
Если пир — сахарного пряника.
Звонари черными мозолями
Рвали нерв медного динамика.
Но с каждым днем времена меняются.
Купола растеряли золото.
Звонари по миру слоняются.
Колокола сбиты и расколоты.
Что ж теперь ходим круг да около
На своем поле как подпольщики?
Если нам не отлили колокол,
Значит, здесь время колокольчиков.
Ты звени, сердце, под рубашкою.
Второпях врассыпную вороны.
Эй! Выводи коренных с пристяжкою
И рванем на четыре стороны.
Но сколько лет лошади не кованы,
Ни одно колесо не мазано.
Плетки нет. Седла разворованы.
И давно все узлы развязаны.
A на дожде все дороги радугой!
Быть беде. Нынче нам до смеха ли?
Но если есть колокольчик под дугой,
Так, значит, все. Заряжай, поехали!
Загремим, засвистим, защелкаем,
Проберет до костей, до кончиков.
Эй, братва! Чуете печенками
Грозный смех русских колокольчиков?
Век жуем матюги с молитвами.
Век живем, хоть шары нам выколи.
Спим да пьем сутками и литрами.
И не поем. Петь уже отвыкли.
Долго ждем. Все ходили грязные,
Оттого сделались похожие,
А под дождем оказались разные.
Большинство-то честные, хорошие.
И пусть разбит батюшка Царь-колокол,
Мы пришли с черными гитарами.
Ведь биг-бит, блюз и рок-н-ролл
Околдовали нас первыми ударами.
И в груди искры электричества.
Шапки в снег — и рваните звонче вы.
Свистопляс — славное язычество.
Я люблю время колокольчиков.
63
Летом мы с Машей поехали в Санкт-Петербург. Гуляли белыми ночами и слушали Виктора Цоя «Видели ночь». Однажды подруга спросила:
— Эля, ты достигла того, чего хотела — отомстила Бранимиру и получила пояс. Ну что, тебе хорошо?
— Очень, солнышко. Но я заплатила высокую цену — Васильич заставил меня отказаться от любви. Что ты об этом думаешь?
— Только то, что у тебя сильно сдвинута система ценностей.
— У меня? А не у ребят из нашего клуба? И не у наставника?
— Знаешь, вы друг друга стоите. Но это был твой выбор, Эля.
— Мой. Но сейчас мне хорошо. За меня уже все решили. Когда сказали: живи по этим правилам и будешь счастлива. Разве я одна такая, ответь? Да всей нашей молодежи дали свод законов и приказали молчать. Мы за вас все решим. А вы занимайтесь боевыми искусствами да восточной философией.
— Эля, — усмехнулась Маша, — не мешай кислое с пресным, а политику с нравственностью.
— Тебе ли говорить о нравственности?
— Мне, Эля! Я хотя бы красоту ищу в жизни, а ты загоняешь себя в противоестественные и ненужные рамки. Тебе хоть что-то интересно, кроме мордобоя и мести Брану? Хоть что-то? Жизнь — это не только боевые искусства, это и музыка, и любовь, и дружба, и политика, наконец, — сказала Маша со скрытой агрессией.
Я ответила резче, чем хотела:
— Не надо считать меня глупой. Меня интересует политика. И прежде всего, что ты делаешь в Молодежном Совете?
Маша смутилась, как всегда смущалась, когда я касалась этой темы. Вот уже два года она была членом Молодежного Совета при Государственной Думе. Ни для кого не было секретом, что его деятельность была абсолютно бесполезной. Молодые депутаты занимались тем, на что не хватало времени у Думы — писали никому не нужные бумажки и ходили в рейды по неблагополучным семьям. Толку от этого не было никакого. И меня очень занимало, зачем это нужно Маше.
Девушка мигом растеряла свою агрессию, лицо ее стало грустным и мечтательным. Я сама улыбнулась, поддавшись романтическому настроению подруги. А вдруг и правда они в этом совете меняют жизнь людей? Приближают нас к светлому будущему?
Ответ Маши меня ошарашил. В нем не было ни грамма романтики.
— Я изучаю веренского чиновника как класс общества.
— Но зачем? — я с трудом выдохнула.
— Я хочу быть счастливой. А для меня счастье в том, чтобы быть собой. А от чиновника зависит моя жизнь. Вот я его и изучаю. Ладно, Элюшка, не забивай свою красивую головку.