Маша краснела, прикрывая уже заметный живот маленькой ручкой в белой перчатке. Эта полудетская ручка могла бы с легкостью размазать меня по стене.
И как раз после ее свадьбы я заплакала в последний раз. А потом вдруг стало легко и спокойно. Я тренировалась, заканчивала университет, искала работу. И вот впервые за три года я так расклеилась.
Что же у меня впереди? Тренировки… Пояс инструктора. А мои одногруппники уже успели завести по второму ребенку. И даже лесбиянка Маша… Интересно, как она назвала своего малыша? И кто родился? Мне вдруг безумно захотелось узнать это, и я стала искать номер бывшей подруги…
Но опять по дьявольской инерции я почему-то позвонила Никите. А может, я давно удалила номер Маши? Не помню, ничего не помню…
— Во шинь, — услышала я мягкий голос Никиты, — ой, извини, Элюшка.
Мне ужасно захотелось наорать на него, заявить, что я давно уже мон шинь, но я сказала другое:
— Ник, мне плохо.
— С чего бы это, — удивился мой тренер, — ты показываешь прекрасные результаты, шпагат у тебя ну просто найз, техника становится все лучше, ты скоро сможешь спокойно сдать на инструктора…
— Никита, — прервала его я, — тебе хоть раз хотелось любить?
— Что любить?
— Не что, а кого. Женщину. Тебе же можно.
— Не помню, — осторожно сказал Никита, — может и хотелось. А, ну да, — уже уверенней сказал он, — в твоем возрасте хотелось.
— А сейчас? Мы дружим несколько лет, ты можешь быть со мной откровенным.
— Сейчас я люблю только свой меч, — засмеялся тренер, — подожди чуть-чуть, и у тебя будет также.
Я похолодела:
— У тебя что, вообще никаких желаний?
— Ну почему никаких… Я пояс хочу, белый, профессорский. И поехать во Вьетнам на стажировку.
— Ник, тебе же можно любить, у тебя другие запреты.
— Элюшка, — мягко сказал мой тренер, — не волнуйся, у тебя тоже будет также. Какая ты еще наивная, молоденькая во шинь.
— Я давно уже мон шинь, — вяло возразила я, чувствуя, что погружаюсь в дремоту.
— Да, милая, — проронил Никита, — отдыхай лучше после тренировки. Зачем тратить энергию на любовь?
Я сделала последнюю попытку проснуться и вывести из этого страшного сна Никиту:
— Может, станем любовниками? Ты же хотел меня когда-то.
— Когда-то, — повторил Никита, и мне почудилось скрытое чувство.
— Мне можно заниматься сексом, — затараторила я, стремясь закрепить успех, — запрещено только любить.
— Эля, — холодно проговорил Никита, — у меня не было женщины уже пять лет, не думаю, что у нас получится.
— У нас получится, обещаю!
— Элюшка, не надо… Скоро все пройдет, потерпи.
— Да, конечно, — покорно сказала я.
— Потерпи, ты еще найдешь свой Шаолинь.
Мне вдруг стало все равно:
— Извини, друг, наверное, я сегодня устала, вот и размякла.
— Как твой тренер, я могу освободить тебя от занятий, отдохни, на флейте своей дурацкой поиграй. В лес сходи, — бодро сказал Никита.
Я усмехнулась, бросив взгляд на давно забытую флейту:
— Все хорошо, надо просто отдохнуть.
— Ну вот, — засмеялся Никита, — узнаю нашу во шинь. Ты уже начала нагонять на меня тоску. А знаешь, у меня ведь было то же, что и у тебя. Тогда, когда я… Когда я домогался к тебе в раздевалке. Ты мне казалась такой маленькой и хрупкой. И такой красивой. Мне хотелось растоптать это позорное чувство. Эту слабость. Вот я и набросился на тебя, как зверь. Простишь ли ты меня, во шинь?
— Давно простила. Ты столько сделал для меня.
— Элюшка, — нежно сказал Никита, — можешь отдыхать, сколько хочешь, никто тебя не гонит тренироваться. Ты и так…
Он положил трубку, а я дотронулась рукой до щеки, еще мокрой от слез. И подумала: зачем я плакала? Я ощутила приятное равнодушие и оцепенение. Маше в тот вечер я так и не позвонила.
66
На следующей тренировке Васильич был непривычно серьезен.
— Довожу до вашего сведения, что через год состоится юбилейный двадцатый Фестиваль Боевых Искусств, и на нем все должны показать Результаты с большой буквы. Там будут каратисты, кик-боксеры, айкидоки, реконструкторы и дофига прочего сброда. Вы на их фоне и так орлы. Но мне этого мало. Считайте Фестиваль лишь генеральной репетицией. Потому что после него мы поедем во Вьетнам!
На этом месте Сергей Васильевич сделал эффектную паузу.
Воистину, ушуиста ничем не удивишь, а уж тем более ученика школы «Воинский путь к Шаолиню».
Но наши были не просто удивлены, они находились в шоковом состоянии.
— Так вот, у нас всего год. Очень мало времени, поэтому очень прошу всех забить на работу по мере возможности. Про личную жизнь я молчу. У большинства из вас ее и так нет, — Васильич натянуто засмеялся. — Что касается нашего женатика Владика, то он во Вьетнам не едет. Он все равно свой Шаолинь не найдет, — жестко закончил тренер.
Влад посерел. А я думала о тех пытках, которые заслуживаю. Испанский сапог? Мягковато. Дыба? Тоже. За то зло, которое я причинила моему другу, я заслуживала смерти. Как вообще можно было разрушить чужую мечту? Чем я думала несколько лет назад, когда ради пояса рассказала наставнику о его личной жизни?
Я подошла к ушуисту и встала на колени, мне впервые в жизни не хотелось быть лучше других.
Унижая Влада, я унизила себя. Я мучительно хотела, чтобы он ударил меня. Может, этим я бы искупила свою вину. Но Влад поднял меня с колен и обнял, не стесняясь ушуистов.
— Не мучайся, я давно уже тебя простил, знаешь, я хочу тебе рассказать. Я ведь был совсем неспособным к боевым искусствам. Сергей Васильевич лишь вздыхал, глядя, как я выполняю комплексы. Да и силы у меня особой не было. Да, да, не смотри на меня так. И я был ничтожеством. Во шинь… Но я безумно любил нашу школу. И я занимался боевым искусством ради боевого искусства. И как-то незаметно начал выправляться. Сначала мон шинь, потом инструктор, потом тренер. Черт побери, я люблю бой, я люблю нашу технику, потому что он безгранична, я люблю нашу философию, потому что она бездонна. И знаешь, может, я плохой ушуист, но я полюбил женщину. А ты… ты донесла на меня. Но я не смог тебя возненавидеть, потому что люблю и тебя.
Ты мне тогда напоминала волчонка. Затравленная, испуганная. Наверное, ты думала, что мы все твои враги. Но это было не так. На самом деле мы были к тебе равнодушны, даже унижать не хотелось. А сейчас ты — прекрасная молодая женщина, распустившийся цветок. Знаешь, когда мы бились с радомировцами, мне так хотелось заступиться за тебя и самому набить морду твоему Брану, но Васильич меня остановил… Ты много для меня значишь, поверь… Ни о чем не жалей. Я все это рассказал, чтобы ты поняла: я проживу и без Вьетнама. Я свой Шаолинь уже нашел. Прости, наверное, я плохой ушуист… Учил тебя отречению от любви, а сам… Не мучайся больше. Живи и не бойся совершать поступки.
Я смотрела на Влада и не могла отвести взгляд, думала о том, что он в сто раз выше и нравственней чистеньких Никиты, Васильича, Тимура.
Я пожала ему руку. А потом обняла. Никита подбежал и погладил меня по спине. Затем крепко прижал к себе.
И было нам хорошо, всем троим.
67
Писательница Алина Воронина сидит, скрестив руки на груди. Иногда мне кажется, что она не может поверить мне до конца. Что ж, сейчас я расскажу ей еще более странные и невероятные вещи.
Это случилось в мой двадцать четвертый день рождения в ясный июньский день накануне языческого праздника Саббата. Позвонил Сергей Васильевич и попросил явиться в Заповедный лес для вручения подарка. В этом не было ничего особенного, кроме того, что требовалось надеть парадную форму, опоясаться и прийти одной.
Я сделала все, как велел наставник. И на закате он вручил мне чуть загнутый на конце самурайский меч. Затем велел сесть в позу лотоса и медитировать, любуясь Двойными горами.
От меня не укрылось, как он нервничает.
— Вам бы самому не помешало расслабиться. Что-то случилось?
— Да, и уже давно. Тебе придется защищать свою школу и свой город с мечом. Взойди на Двойные горы, девочка. И молись своим богам — хоть Перуну, хоть Тору, хоть Будде.
— Давайте соберем всех ушуистов, объединимся с другими клубами. Оповестим правительство и средства массовой информации. Да что вообще случилось? Вы мне объясните?
— Помедитируй, обнажи меч и выполни свое Предназначение.
— Сергей Васильевич, я жду ваших объяснений.
— А еще попробуй на Двойных горах загадать желание, — горько усмехнулся тренер. — Может, все обойдется.
Я вдруг вспомнила себя семнадцатилетнюю. Лето, ролевая игра, костюм юной ведьмочки. И Гриндерс, который за руку ведет меня на Двойные горы. «Загадай желание, Эля».
Я встала и вздохнула полной грудью. Еще раз внимательно посмотрела на своего тренера, отметив, как он постарел за прошедшие годы. Это был не тот брутальный мужчина с восточным лицом, в которого я чуть не влюбилась, придя в клуб.
И к лучшему. Мне будет легче его сломать.
Я потерла руки так, что, казалось, сейчас полетят искры. А потом вылепила светящийся шар диаметром в полметра:
— Я не буду драться. Это непозволительно со своим тренером. Но если ты не расскажешь правду, то будешь биться, как животное, в волнах экстаза. Это будет самая сладкая пытка на свете. Я добьюсь того, что ты сходишь под себя и захлебнешься в слюне, но услышу все, что скрывали Грин, Браник и Маша. Вижу, ты прекрасно об этом осведомлен, мой сенсей.
— А ты повзрослела, девочка. И научилась показывать зубы. Шар свернула, быстро! И заземлилась. Я избегал разговора. Хотел, чтоб ты услышала версию поутри. Они беспристрастны и мудры. Но раз так, то расскажу, что знаю. Но смотри, без фокусов. Это в твоих же интересах.
— Слушаю, учитель, — я небрежно размазала огненный шар по своим парадным штанам и села в позу лотоса, примерно сложив руки на коленях.
— А знаешь, я даже рад, что ты больше не испуганная девчонка, сходящая с ума от любви к мужчине. У той трусишки не было шансов даже подняться на Двойные горы. А ты… ты можешь спасти наш город. Но к делу. Семь лет назад ко мне пришли четверо, которые назвались Бранимиром, Машей, Еленой и Гриндерсом. Браника я знал, — мой бывший неудачливый ученик. А остальные трое, если честно, навели на меня оторопь.