И тогда мне приходится порезать себе ладонь. Истекая кровью, ползу к ближайшей светлой зоне. Еще немного… Чуть больше километра.
Но все же я теряю сознание.
Передо мной стоят двое. Парень в сером плаще с капюшоном, скрывающем лицо. И мой любовник Бранимир. Я едва узнаю его искаженный отчаянием голос:
— Эгоистичная сучка! Через двадцать четыре часа поутри войдут в город.
— Заткнись! — это парень в сером. — Самайн не закончился. Эля еще может все изменить!
— Изменить? Да твоя хваленая чародейка вот-вот подохнет! Она — пустышка.
— Мы должны перенести ее в светлую зону и остановить кровь.
Бран вздыхает, но слушается серого. Затем перевязывает мне руку и шепчет на ухо.
— Пришло время спасать любимых. А тебе пусть помогут боги…
Я опять проваливаюсь в забытье, но теперь уже светлая зона качает меня в своей снежной колыбели. Медленно-медленно прихожу в себя. Я вошла в Самайн на пике своей силы и могущества. Готовая на всё. Даже — штурмовать Двойные горы.
А сейчас я пуста. И не смогу слепить даже простейший огненный шар. Но это и не требуется, потому что Тьма овладевает моей душой. Первобытная Тьма Самайна.
Я надеваю респиратор. Ловлю такси.
И старательно распыляю газ, пробуждающий жестокость, в каждой светлой зоне. В каждой светлой зоне!
Посмотрим, кто победит, жалкие гномы, которые загребают жар чужими руками.
Часть 6В Шаолинь без мечаИней
70
До конца жизни я не прощу Френду эту страшную ложь, якобы люди мне враги, якобы все желают мне зла. Как же он стремился внушить, что Краснокрестецк — самое безопасное место на Земле… Хотя каждый верит только в то, что хочет верить.
Я ехала в автобусе в деревню Красные Холмы, откуда пошел мой род, и улыбалась. Казалось, что не делала этого целую вечность. Но я теперь училась заново радоваться и верить людям.
В школе меня приняли как родную. Это было неслыханное событие, чтобы молодая учительница приехала работать в село. Директор оказался старинным другом нашей семьи и сделал все, чтобы выбить нехилые подъемные. Мне даже предложили новый дом, но я предпочла жить в своем, оставшемся в наследство от бабушки.
Не скажу, что было легко, ведь пришла я в конце года и была слишком молодой, чтобы сразу завоевать авторитет среди детей. Часто возвращалась из школы настолько усталой, что замертво падал на кровать. Бывало, что и плакала, и хотела все бросить, вернувшись в Верену… Здесь не было мощной поддержки светлых зон, но жили добрые люди, которые охотно делились своим теплом.
Однажды, уже летом, когда занятия кончились, я взошла на холм в лесу и долго смотрела на деревню с высоты. Сердце распирало от счастья. Никогда я не чувствовала себя настолько нужной, настолько своей. Даже в Верене среди сталкеров. Набрала свежей земляники, еще наполовину зеленой, вдохнула аромат и задумалась… Мысли были очень приятными. Открою в школе кружок шитья и подготовительные курсы для желающих поступить в вузы. Поеду отдыхать в августе на море с Хельгой и Егерем.
Вдруг меня окликнули:
— Инна Георгиевна!
Она была самой маленькой среди моих учеников. Босоногая фея с зелеными глазами и светлыми-пресветлыми волосами. Когда-то и я была такой. А потом таких вот фей увозят в запретные города с колючей проволокой.
Я крепко обняла девочку, вздрогнув от теплоты ее тела.
— Никогда не уезжай отсюда. Не обольщайся на лживые посулы. Цени то, что имеешь.
— А вам нравится у нас?
— Только здесь я научилась дышать, милая.
И взяв ребенка за руку, я пошла навстречу своей новой жизни.
71
Шли месяцы. Я старалась не думать ни о Верене, ни о Краснокрестецке. Лишь одно воспоминание не давало покоя. Эля позвонила и поделилась, что ей предстоит распылить веселящий газ над Вереной. В то же время Краснокрестецк откроют, и мародеры подожгут и разгромят город. Погибнет огромное количество людей. Это необходимо, чтобы уничтожить отрицательный эгрегор. Если она откажется, в ту же ночь поутри сбросят черный огонь и на Верену, и на Краснокрестецк, и на затопленную Татуру.
Мне же предстоит выполнить свою часть задания — упокоить затопленный город, дать свободу заблудшим душам. Но как? Не представляю. Если откажусь — результат будет таким же.
Светлые зоны прохудились, и зло скоро расползется по всему миру. Или же города будут погребены под черным огнем, как Помпеи под лавой. Лишь мы с Элей можем взять на себя ответственность. Уничтожить негативный эгрегор в Татуре и Краснокрестецке.
Что я почувствовала? Ненависть к Эле, которая явно собиралась пойти на поводу у поутри. Презрение. Затаенную боль. Она не жила в Краснокрестецке, не видела его чудес. И готова была на все ради спасения своих ненаглядных светлых зон. А еще всегда была недалекой.
Слабая глупая Эля…
Я же верила, что смогу договориться с поутри и с властью в Краснокрестецке. Добьюсь того, что в город введут войска. И посмотрим, что там смогут гномики со своим черным огнем. Но для этого требовалось нейтрализовать Элю. Увезти ее и спрятать.
Помню, как удивилась подруга моему неожиданному предложению выпить в одном из баров Верены. Но мы так редко виделись, что она, не раздумывая, согласилась. Еще больше Элиза удивилась просьбе надеть красивое узкое платье и тому, что вместо бара я привела ее на крышу одного из заброшенных домов.
Это была теплая звездная ночь. И пока подруга любовалась открывшимся видом, я достала пистолет.
— Не шевелись. Хорошо. А теперь аккуратно положи на пол кастет и нунчаки. Я же знаю, что даже вечернее платье не помешает тебе взять их с собой. Открой сумку, чтобы я убедилась в этом.
Зеленые глаза подруги превратились в два блюдца. Даже в темноте был виден их блеск.
— Иннка! Ты под грибами, что ли?
— Руки подняла.
— Да что случилось?
— Сейчас мы едем на вокзал. В двенадцать — последний автобус в Красные Холмы. Ты станешь там жить, пока я не улажу дела с начальством Краснокрестецка. Я не позволю тебе уничтожить город.
— Да пошла ты! Краснокрестецк давно обречен. И ты тоже, если откажешься повиноваться поутри. Да они нас размажут, как масло по бутерброду. Поутри владеют такими технологиями, какие не светят нашим ученым еще лет двести. Твоя отвага, конечно, похвальна. Но абсолютно бесполезна.
— Выбор есть всегда! Или ты добровольно уезжаешь, или… Или я стреляю тебе в ногу.
— Не смеши. Ты же пацифистка, Иней. Ну, давай, разберись с поутри. Ты же у нас красивая. Сиськи и волосы открывают все двери. Переспи с гномами, Белоснежка. Может, тогда они пожалеют нашу старую добрую Верену. И разольют черный огонь где-нибудь в другом месте!
Я покачнулась. Глаза заволокла красная пелена злобы. Вдруг отчетливо запахло кровью. Если бы только Эля не говорила этих жестоких слов… Возможно, мы бы пришли к соглашению.
И тогда я выстрелила.
Вероломно выстрелила в ногу моей Эле.
Моей подруге детства.
Да только я не учла одного.
Эля — не человек. Давно уже.
Потому что человек явно не способен увернуться от пули, взлетев в воздух на полтора метра. И при этом растянуть ноги в идеальном шпагате. В узком вечернем платье.
В следующую секунду Эля пяткой выбила пистолет. И, наконец, одним прыжком очутилась сзади. Подруга бесцеремонно заломила мне руки, заставив встать на колени.
Но затем, очевидно, выдержка ее оставила. Эля больше не показывала чудеса боевых искусств. Она совершенно по-девчоночьи вцепилась мне в волосы и завизжала. Я не отставала, пытаясь расцарапать ей лицо. Мы покатились прямо к краю крыши.
Не знаю, чем бы это все закончилось. Но кто-то начал стрелять. Оторвавшись друг от друга, мы увидели мужчину в плаще, который стоял на противоположном конце крыши.
И словно бы спало наваждение. Он бросил нам пистолет и ушел. Я вдруг осознала, что чуть не убила своего единственного союзника. Не иначе, как Мастера Иллюзий и Хранители Снов задурманили мой разум.
— Эля, прости… Я хотела спасти тебя.
— Я знаю. И мне очень-очень страшно. Не за себя, за тебя.
— Но почему?
— Поутри сделали из тебя жертвенную корову. Твои шансы на выживание оцениваются как одни к пятидесяти. И от тебя ждут уничтожения Татуры скорее всего через собственную смерть, ведь ты — воплощение сострадания и пацифизма.
Я отвернулась и спрятала лицо в ладонях, не желая показать, как испугали меня ее слова.
— Все будет хорошо. Я спрячусь. Знаю место, где никто меня не достанет.
Подруга вздохнула:
— Боюсь, ты сама принесешь себя в жертву. Добровольно.
— Сейчас это не важно. Надо что-то решить с Краснокрестецком.
Так мы договорились, что каждая делает то, что может. Действует по своему плану, пытаясь помочь людям. Даже двадцать спасенных жизней имеют значение, даже пять, даже одна-единственная.
Даже тот, кого я ненавижу, имеет право жить и дышать.
72
Часто ко мне приезжали Кеша с Гошей, иногда — Эля, Хельга, Егерь и Асмодей. Изредка звонил Ёрш. В разговорах мы старательно обходили тему закрытых городов и моего замужества. Я так и не нашла в себе сил связаться с Френдом и развестись, живя соломенной вдовой. Но этот вопрос меня не сильно волновал, хотя о муже думала каждый день.
Накануне моего двадцать четвертого дня рождения пришла соседка, чтобы помочь нарезать салаты — я собирала большую компанию.
— Что там творится в мире? — мимоходом спросила я, перебегая между плитой и столом. Телевизор и Интернет были в списке запретных вещей в моем доме.
— Все спокойно. Войны нет, революции тоже. Хотя, как сказать… Завтра час икс для города Краснокрестецка. Открывают его.
— Что?!
— Завод переходит на мирные рельсы. А секретность обходится дорого.
— Прости. Кажется, день рождения переносится, — я выключила плиту.
— Иней, что с тобой?
— Я еду в Верену.
— Как? Ты не сможешь. Автобусы уже не ходят, — заверила соседка.