Фрази, которая частенько прислушивалась не только к политическим разговорам, но и к дамским сплетням, знала, что мадам Рёгар своими сердечными приступами и обмороками добивается от сына и мужа всего, что ей взбредет в голову.
Никто в истинность этих приступов и обмороков не верил! Никто, кроме мужской части семьи Рёгар.
Фрази оглянулась на мать. Она пошатнулась, и Фрази испуганно подхватила ее под руку.
Губы Жюстины побелели, темные тени вмиг окружили глаза, а пальцы, которыми она вцепилась в плечо дочери, стали ледяными. Это были уже знакомые Фрази признаки настоящего, подлинного сердечного приступа, одного из тех, от которых Жюстина отходила с трудом, и Фрази чуть не закричала от испуга, однако едва слышный шепот матери: «Нет! Молчи!» – долетел до ее слуха, и она поняла, что гордость не дает Жюстине показать свои непритворные страдания и хоть чем-то уподобиться притворщице-подруге.
– Мне очень жаль, что я тебя расстроила, дорогая, – с трудом пробормотала Жюстина. – Мы лучше уйдем. Извини. До свидания, Амели, Шарль.
Фрази метнула взгляд в его сторону. Ее «жених» обмахивал мать веером, однако смотрел он на Фрази.
Та опустила глаза. У нее язык чесался, ну просто до боли чесался ляпнуть: «Не волнуйтесь, мадам Рёгар! Филипп Бовуар всего лишь мой отчим, он не имел права заключать договор насчет моего замужества. Так что ваш сын может считать себя свободным! Слышишь, Шарль? Ты мне не нужен!»
Однако Фрази промолчала.
У нее тоже была гордость. К тому же… к тому же она боялась, что, если мадам Рёгар и Шарль готовы нарушить слово, данное так давно, они запросто нарушат и слово, данное сегодня: промолчать о тайне, которую выболтала им Фрази.
– Позвольте вам помочь, мадам Бовуар, – раздался негромкий голос, и Стах, неожиданно возникший на пороге, подал руку Жюстине.
– Я хочу лечь! – истерично возопила вдруг Амели. – Шарль, Стах, перенесите меня в спальню! Позовите горничных! Подайте воды! Слышите? Мне дурно, дурно!
Стах с виноватым выражением поклонился Жюстине и бросился на помощь к своей рыдающей хозяйке.
Жюстина и Фрази покинули этот дом с гордо поднятыми головами, однако уже на улице Жюстина вдруг ослабела и опустилась на серые стертые ступеньки парадной лестницы.
– Мамочка, что с тобой?! Я позову фиакр! – испуганно вскрикнула Фрази, поддерживая ее, но Жюстина с усилием покачала головой:
– Нет, не надо. Наш дом ведь рядом, только за угол завернуть. Я немного пройдусь, и станет легче. Если мы явимся в экипаже, отец встревожится, будет допытывать, почему мне стало плохо… он не должен ничего заподозрить… он не должен узнать о том, что мы все рассказали! И не переживай, моя девочка: что бы там ни говорила Амели, мсье Рёгар человек слова, он его не нарушит.
– Я тоже человек слова, – раздался вдруг голос Шарля, и Фрази с изумлением обнаружила, что он стоит рядом и помогает ей поддерживать Жюстину. – Не беспокойся, Фрази: я женюсь на тебе и с удовольствием буду валяться у тебя в ногах, а также позволю ломать мою судьбу.
И тут он захохотал так, что Жюстина и Фрази тоже не смогли удержаться от смеха.
– А теперь обопритесь на мою руку, мадам Бовуар, – важно сказал Шарль. – И позвольте мне проводить вас домой! Как-никак, вы моя будущая бель-мер[149], и я должен оказывать вам всяческое почтение!
Что еще за Габриэль?!Париж, 1832 год
Араго ощутил очередной удар в подбородок, да покрепче первого!
Это был голос Андзи.
Ну и дурак же он… Как мог не узнать Андзю во Фрази?! Вернее, как мог не понять, что Андзя настолько карикатурна именно потому, что играет некую роль? Как мог не заподозрить ее в игре? И Агнес говорила, говорила ведь, что Андзя носит парик, что у нее голубые глаза, а для рыжих это редкость…
Ну да, Араго ведь считал Агнес «глупой красавицей». А глупым оказался сам!
Его извиняло только то, что никто из поляков не угадал в Андзе актрису, такую блестящую актрису. Это ее, наверное, даже забавляло!
Впрочем, Андзю, возможно, это и забавляло, но сейчас явно оскорбило Фрази. И Араго мысленно упрекнул Видова: «Мог бы загодя предупредить, а то как в воду канул – и разбирайся тут с твоей дочкой, а она востра, хитра!»
– Простите, – покаянно выдохнул Араго. – Мне в голову не приходило… Вы превосходная актриса. Вам не приходилось играть в театре?
Фрази только повела бровями, но не ответила. К высокомерному выражению ее лица прибавилось теперь еще и холодное презрение, и Араго, в отчаянной попытке вернуть то, что связывало их в погребе серого особняка – и час назад, и восемнадцать лет назад! – заговорил о том, что в этом погребе обнаружил.
Рассказал о печатном станке, о мешочках с литерами, наборной верстатке с оскорбительной фразой – подготовке будущих провокаций.
Теперь лицо Фрази стало растерянным. Это выражение сделало ее совсем юной, да еще кудряшки, которые падали на лоб…
Араго поспешно убрал руки за спину: ужас, как хотелось погладить ее по голове, запутаться пальцами в этих кудряшках, – но боялся, что она разозлится. Или это сам себя он боялся?
Боялся, что не сможет остановиться и обнимет ее? А почему бы и нет? Как старший друг…
«Себе-то не ври, друг!!»
– Типография! – нервно стиснула руки Фрази. – А я была уверена, что там оружие. Хотя это ведь тоже оружие, да какое! Пока я, то есть Андзя, работала в особняке, никак не могла попасть в погреб: обе его двери были все время заперты. В тот вечер, когда вы туда проникли, я собралась сама воспользоваться ломиком и пробраться через окно. Хотя это была плохая идея: поляки сразу поняли бы, что в их тайну кто-то проник.
– Уж теперь-то они это наверняка поняли, – уныло проговорил Араго. – Впрочем, предполагалось, что я эту тайну уже никому не смогу поведать: для этого дверь и была оставлена открытой. Я просто-таки запрыгнул сам в эту ловушку, а там меня прикончили бы, конечно.
Вот странно – почему он чувствовал себя таким глупым, таким бестолковым рядом с ней? Да она девчонка, она просто девчонка по сравнению с ним – опытным мужчиной!
И, желая отомстить Фрази не то за ее прежнее высокомерие, не то за свою собственную нерешительность – ведь обнять ее хотелось неодолимо, но боялся, боялся, неведомо кого, ее или себя! – бросил:
– Кстати, угодил я в эту смертельную ловушку благодаря последней заметке Лукавого Взора. Пошел в карточный притон на улицу Малых Конюшен, там был опознан, несмотря на тщательный маскарад, – и там же мне была расчетливо подброшена, как говорят рыбаки, наживка, которую я заглотил.
Фрази прижала руки к горлу. Этот отчаянный жест вразумил Араго, только тут он сообразил, чтó несет, понял, сколь далеко завела его обида. Непонятно только, почему он обижался на нее, а не на себя. Надо было сейчас на колени перед ней падать, кулаками лупцевать себя по недогадливой башке почем зря!
– Простите, Фрази, простите, я не должен так говорить, вы ведь пытались меня остановить! Вы к Шпису обратились… значит, вы и есть мадам Р.?! – забормотал Араго, стыдясь каждого слова, чувствуя, как краска заливает его лицо. – Благодарю вас, вы мне жизнь спасли, а я…
– Свечку на помин души моего отца поставьте, а меня не за что благодарить, – сухо ответила Фрази, опуская руки. – Жаль, что мы не знаем, где находятся отпечатанные прокламации.
– В карточном притоне шла речь о каком-то слоне, где может быть устроен склад… – вспомнил Араго. – Может быть, это слон на площади Бастилии?
– Мальчишки, друзья Базиля, поддерживают студентов, которые поддерживают поляков. При этом гамены ненавидят поляков и ни за что не станут им помогать. Тибурций сунулся к слону однажды, когда преследовал Базиля, – еле живой ушел. Жаль, что Андзя выбыла из игры и больше ничего не может разузнать.
– А почему вы… то есть почему Андзя так резко порвала отношения с панами? – осторожно спросил Араго.
– Потому что ей надоело, что каждый из них считает себя вправе залезть к ней под юбку, – зло сверкнула глазами Фрази. – После того, как я… после того, как Андзя от всей души приложила уполовником парочку этих ухажеров, они сговорились взять ее скопом. На счастье, она с некоторых пор привыкла носить с собой кухонный нож. Небольшой, но острый. Троих пырнула – не до смерти, но изрядно оцарапала! Вырвалась, но понимала, что ее в покое не оставят. Жаль было, однако все же пришлось ей уйти и держаться от серого особняка подальше.
Араго посмотрел на нее восхищенно, но не смог удержаться от смеха:
– Теперь я понял, почему Тибурций то и дело называл Андзю «бандита»! Понимаю: ему досталось от нее в первую очередь, да?
Ответная улыбка была искренней, живой и счастливой… ну точно такой, какой она была у шестилетней Фрази, которая сидела на седле у Ивана Державина и смотрела на него с восторгом!
Впрочем, в следующий миг эта улыбка исчезла, и Фрази равнодушно проговорила:
– Впрочем, хоть Андзя выбыла из игры, однако небезызвестная вам Агнес пользуется доверием графини и часто бывает в особняке. Вы должны любым способом заставить ее узнать, где находятся другие типографии, а также где хранится оружие.
От радости Араго и следа не осталось.
«Любым способом…»
Зря он радовался, что Фрази – это не мадам Ревиаль. Они очень похожи, и не только именем.
Интересно, Фрази нарочно подбирает такие слова, чтобы ранить Араго побольней, или в самом деле равнодушна к нему настолько, что бесстыдно толкает его в объятия Агнес?
Это легко проверить.
– Жаль, что Агнес настолько глупа, что вряд ли выполнит эту задачу, – проговорил с нарочито тяжким вздохом. – Конечно, я бы с большим удовольствием устроил допрос прекрасной Стефании, но…
– Но вы опоздали, – усмехнулась Фрази столь холодно, что Араго разочарованно вздохнул: да, он для нее не существует – разве только как средство борьбы с происками поляков! – Вам надо было действовать проворней. Сначала Ролло перебежал вам дорогу, а теперь вернулся законный супруг графини. И стоит только Каньскому увидеть вас, как вы погибли.