«Он спрашивал, выйду ли я за него замуж, – мелькнуло воспоминание. – Я ничего не сказала. Если мы выберемся отсюда, если спасемся, сразу скажу – да!»
Фрази отшвырнула спасительный капор, попыталась взобраться на подоконник, однако платье сковывало движения. Пришлось рвануть его по одному боковому шву, чтобы освободить ноги. «Матушка простит меня», – подумала Фрази, и почудилось, будто голос Жюстины отозвался ей: «Конечно, моя радость!»
Стало легче не только ногам, но и на душе стало легче! Фрази протиснулась сквозь окно и глянула вниз, во двор, мощенный камнем. Если прыгнет вниз, расшибется, а спускаться медленно нет времени: Тибурций уже ломает дверь в зал, его не удержит какая-то ножка стула. Минута – и ворвется! С другой стороны анфилады дверь с истерическим визгом дергают Стефания и Фружа…
А это еще что?!
У Фрази пересохло горло, когда она увидела поворачивающий во двор фиакр. На козлах сидел долговязый Яцек. Он натянул вожжи, увидев замершую на подоконнике Фрази, и расхохотался:
– Эй, птичка, как ты туда влетела? Ах, какие ножки! А где же твои крылышки?
В ту же минуту рыжий конь Араго перескочил через ограду и оказался рядом с фиакром. Араго привстал в седле и перепрыгнул на козлы, мощным ударом сшибив оттуда Яцека. Перехватил вожжи, подогнал фиакр к самой стене особняка, перескочил на крышу кареты, протянул руки:
– Прыгай, Фрази!
– Не бойся, доченька! – отчетливо расслышала она голос Дмитрия Видова и без страха шагнула с подоконника.
Араго перехватил ее еще в воздухе, но оба они не удержались на ногах и свалились на крышу фиакра, а потом соскользнули на землю – к счастью, совсем не со смертельной высоты. Наверное, они ушиблись, наверное, им было больно, но сейчас не до того! Надо жизнь спасать, а не страдать!
– Тоннер! – вскричал Араго, и рыжий конь одним прыжком оказался рядом.
Фрази резко свистнула: топтавшийся у ограды Юсар подскакал к ней. Араго забросил девушку в седло, сам вскочил на Тоннера. Кони помчались к воротам, и в эту минуту в тупик Старого Колодца ворвались пятеро всадников в рогатывках.
– Стреляйте! – истерически закричала Стефания, высовываясь из окна, из которого только что выпрыгнула Фрази. – Это Араго и Лукавый Взор!
Ее оттолкнул Тибурций, чуть не наполовину вылез из окна, наводя пистолет.
Грохнул выстрел, но поздно, поздно: Юсар и Тоннер вырвались в ворота, в два прыжка оказались на противоположной стороне тупика, перескочили через ограду сада, в котором стоял старый дом Фрази, и скрылись за ним. Преодолели вторую ограду, вылетели на боковую улицу, еще на одну, обогнули площадь Вогезов с другой стороны…
За спиной слышался конский топот, поляки что-то кричали, пустившись вдогонку.
– В посольство! – крикнул Араго. – Базиль должен быть уже там!
Улица Риволи привела бы их прямо к Елисейским Полям и предместью Сент-Оноре, но это был слишком прямой путь, на котором их легко удалось бы проследить, поэтому они помчались по улице Белой Перевязи, затем по Райской и по Садовой, пронеслись по Фран Буржуа, улице Вольных Горожан, по Блан Манто, улице Белых Плащей, наконец по улице Тампль вылетели на Риволи, оттуда на улицу Сент-Оноре – и вот уже предместье Сент-Оноре, и виден дворец герцогини Декре, и около крыльца мечется обеспокоенный Базиль…
– Наконец-то! – заорал он. – Я чуть не сдох, так беспокоился: думал, табак![208] Там этот русский, мой тезка, с ума сходит с тех пор, как развернул черную юбку! Говорит: как же вы осмелились на такое?! А я ему: кто боится шуршанья листьев, в лес не ходит! – И Базиль захохотал. – Скорей к нему идите!
Араго спрыгнул наземь и осторожно снял Фрази с седла, коснулся губами ее пересохших губ, потом сказал:
– Расседлай лошадей, Базиль, оботри и напои: с левой стороны от входа конюшни.
– Не учи ученого, – буркнул тот, принимая поводья Тоннера и Юсара. – Там уже стоит моя лошадка. Я назвал ее Монморанси, вы не против? Ей очень нравится! Кстати, слышали новость? Сегодня умер генерал Ламарк!
– Бог ты мой… – пробормотал Араго. – Знал Каньский, о чем говорил! Надо спешить!
– Вот и я про то же, – кивнул Базиль. – Так что целоваться будете потом, бегите к моему тезке!
Араго влетел в полутемный, так хорошо знакомый ему коридор, и вдруг Фрази залилась смехом:
– Я только сейчас поняла, какого тезку имеет в виду наш Базиль! Это же он про Василия Ивановича Шписа говорит! По-французски Василий – Базиль!
При этих словах Араго тоже сразил приступ такого смеха, что у него даже руки разжались, он чуть не уронил Фрази, но тут же снова подхватил ее, прижал к себе, мгновенно забывая обо всем, кроме нее…
За спиной скрипнула дверь, и голос Шписа сурово произнес:
– Господа, позвольте вас отвлечь от столь приятного занятия. Объясните, почему на моего юного тезку такое впечатление произвело известие о смерти генерала Ламарка? Как это связано с теми бесценными документами, которые вы раздобыли? – И он показал несколько пачек уже распакованных бумаг, которые еще недавно покоились в карманах знаменитой юбки.
– Каньский проговорился, что в день похорон Ламарка начнется бунт в Париже, – быстро сказал Араго. – Предместье Сент-Антуан всегда готово выйти на баррикады. С ними будут эти глупцы студенты. А поляки, узнав о смерти генерала, должны с помощью своих сообщников отправить по линиям оптического телеграфа призыв всем мятежникам идти на Париж – на помощь восставшим. В бумагах указаны те места, где разбиты лагеря. Василий Иванович, все это должно быть немедленно доведено до сведения военного префекта! Не знаю, удастся ли остановить студентов и это отребье из Сент-Антуанского предместья, но лишить их поддержки хорошо вооруженных эмигрантов нужно обязательно.
– Я немедленно отправляюсь к мсье Жиске[209]! – воскликнул Шпис, перекладывая драгоценные бумаги в удобный плоский порт-фёй[210], который был придуман итальянским мастером Годильо и сразу сделался страшно моден среди деловых людей. – Мы их остановим, клянусь! До похорон еще три-четыре дня. В Париж поляки не войдут!
– Минутку, Василий Иванович! – остановил его Араго. – Отец Илларион сейчас на месте?
Он имел в виду русского священника, который служил при посольстве.
– Отец-то Илларион на месте, – несколько растерялся Шпис. – Вы хотите прибегнуть к его услугам прямо сейчас? Может быть, подождете до вечера?
– Это невозможно, – сурово сказал Араго. – Мадам Рёгар должна стать мадам Араго как можно скорей! Ты согласна, Фрази?
Она молча покачала головой.
– Что? – прохрипел пораженный в самое сердце Араго.
– Я не хочу зваться мадам Араго, я хочу стать госпожой Дер-жа-ви-ной! – прошептала Фрази, глядя на Ивана Державина так, что ему ничего не оставалось делать, кроме как облегченно перевести дух и снова стиснуть ее в объятиях.
– Говорил же я, что видел вещий сон! – воскликнул Базиль. – Ладно, уговорили: буду шафером!
Эпилог
Генерал Ламарк умер 1 июня, похороны были назначены на 5-е. Заговорщики-республиканцы не сомневались, что это событие привлечет массу народу, давно подготовленного к восстанию. Похоронная процессия превратилась в шествие под красными флагами, а на другой день разразилась настоящая битва между мятежниками и силами Национальной гвардии. На улице Сен-Дени и в квартале Сен-Мерри вмиг выросли баррикады. Разразилось сражение. В боях погибло около восьмисот человек: восставшие, национальные гвардейцы, солдаты регулярной армии… Однако за несколько дней протест был подавлен. Около полутора тысяч бунтовщиков задержали; подстрекавший поляков к участию в мятеже генерал Ла Файет скрылся в провинции. Все военные лагеря «великих эмигрантов» были блокированы и разгромлены еще до начала событий в Париже. Инсургентов частью арестовали, частью выслали из Франции. Князь Чарторыйский, сделавшись тише воды, ниже травы, отсиживался в Отеле Лямбер. Несколько человек, составлявшие свиту графини Стефании, не получив ожидаемой поддержки из пригородов, решили на баррикады не ходить и провели эти дни в Монморанси, на похоронах Каньского и бурных поминках по нему. Упиваясь старкой, они грозили уничтожить тех, кто сорвал их замыслы. И это отнюдь не осталось бы пустой пьяной угрозой, если бы они добрались до Араго и Фрази! Да, их мести следовало опасаться даже храбрецам. Однако руки у «великих эмигрантов» оказались коротки, ибо еще 3 июня русский подданный Иван Державин вместе со своей молодой женой Евфросинией Державиной и слугой по имени Васька отбыли из Гавра каботажным судном в Англию, где их встречал граф Поццо ди Борго.
Тоннер, Юсар, а также лошадка Монморанси сопровождали хозяев и перенесли плавание вполне прилично.
Некий мсье Боссю, действуя по доверенности Жан-Пьера Араго, позаботился о закрытии газеты «Бульвардье», а также о том, чтобы вещи из дома мадам Рёгар на улице де Ла Рени и из квартиры мсье Араго на улице Ришелье были морем отправлены в Россию. Когда в конце 1832 года Поццо ди Борго был вызван в Санкт-Петербург для встречи с императором, его сопровождали супруги Державины и верный Васька.
По пути была сделана остановка в Витебске, и Фрази впервые увидела могилу Дмитрия Видова, своего отца. Немало слез было пролито при воспоминаниях о склепе семьи Бовуар в Нанси, где покоился прах Жюстины: принести туда цветы Фрази уже не могла. Утешало лишь то, что отец и мать ее вновь встретились на небесах.
Спустя некоторое время Поццо ди Борго вернулся в Англию в качестве посла, а потом, уже выйдя в отставку, снова поселился в Париже. Но Державины так и остались в России. Иван Яковлевич, награжденный многими орденами и обласканный властью, служил при военном министре князе Чернышеве. Евфросиния Дмитриевна воспитывала сына и дочь, держала литературный салон и прославилась своими трудами в области изящной словесности. Ее перу, в частности, принадлежал приключенческий роман «Лукавый Взор», написанный под псевдонимом