Крестный ход достиг монастырских ворот, когда вдруг где-то далеко прозвучали винтовочные выстрелы и затарахтел пулемет. Пули засвистели над головами народа. Моментально стихли колокола. Монашки рассыпались кто куда, словно стайка грачей. Отец Олександр, дико размахивая кадилом, кинулся назад, под защиту массивных стен собора. Обновленная икона тяжело рухнула на камни мостовой, а оба офицера с криками «Стой!», «Стой!» бросились в помещение штаба.
Через несколько минут широкий двор заполнили военные в погонах, с винтовками. Известие о том, что красные наступают, мигом облетело весь монастырь, Несколько «ос» прожужжало над Лукией. Она невольно пригнула голову. Сердце замерло. Но вдруг оно забилось радостно. Лаврин, видимо, встретил наступающие сейчас красные части, и эти пули — их посылает родная рука. Лаврин возвращается, Лаврин недалеко...
Совсем близко ударил пулемет. Лукия увидела косоглазого. Он вышел на балкон с кряжистым офицером. Посмотрел на колокольню, откуда стреляли белогвардейцы, и улыбнулся:
— Теперь мы их не подпустим, господин полковник.
— Естественный бастион христовой веры военного назначения, — пошутил офицер. Однако ему вряд ли было до шуток. Он вернулся к открытой двери штаба и крикнул: — Харитонов! Второй пулемет тоже на колокольню! А богородицу надо прибрать. Лежит у ворот. Неудобно: все-таки икона... так сказать, святыня! Для поддержания бодрости духа следовало бы ее с почестями...
— Оставьте, господин полковник, — перебил его косоглазый, — Во-первых, около ворот сейчас опасно, во-вторых, икона подождет. К тому же она, кажется, разбита. А вот поднять на колокольню еще один пулемет — это гениально. На беду врагам и супостатам.
— Да, да, мы будем держать под обстрелом все подступы к монастырю. Харитонов, быстрее возвращайтесь!
В кельи залетали шальные пули, поэтому игуменья перебралась в большой светлый подвал, где хранились бочки с вином. В подвале поставили два кресла и перетащили туда с десяток «барашков», чтобы подпереть ими бока игуменьи.
Матушка Никандра увидела возле собора Лукию, схватила ее за руку.
— Х-х-х... Вот ты где бродишь! Матушка игуменья ждет тебя. Пойдем сейчас же...
Игуменья была очень встревожена.
— Как там? — спросила Никандру . — Кто — кого?
Экономка пожала плечами:
— На все божья воля.
— Горе мне, — гудела игуменья. — Захватили монастырь, штаб свой в кельях разместили. Некому заступиться за нас, сирот...
— Богородица святая заступится, — сказала экономка.
Лукия удивленно слушала. Разве не причастна была игуменья к белым мятежникам? Разве не прятала она оружие? .
— И ты покинула меня? — обратилась игуменья к Лукии. — Воды некому подать,
Быстро вошел косоглазый. Игуменья радостно поднялась ему навстречу.
— Все в порядке, — успокоил он, — Два пулемета на колокольне не дают красным и на шаг продвинуться. Так и косят... Нам нужно продержаться лишь двое суток. На помощь идет полк Чорбы...
Матушка игуменья тяжело вздохнула:
— Слава тебе, царица небесная!
На ступенях лестницы раздались голоса, в подвал вошел офицер с человеком в алых галифе. Лукия сразу же узнала в нем того, кто изображал покаранного богородицей. Сейчас на его картузе белела кокарда, а на боку болтался наган. Из-за его спины выглядывала острая лисья мордочка матушки Таисии.
— Где она? — спросил офицер.
Матушка Таисия обнажила в злобной ухмылке черные гнилые зубы:
— Вот она! Лукия.
Офицер взял послушницу за плечо:
— Пойдем.
— Куда? — вскрикнула Лукия, чувствуя, как задрожали у нее колени.
— Что случилось? — удивленно спросила игуменья.
— Ваша послушница, — объяснил офицер, — украла коня и передала его большевику.
Игуменья побледнела.
— Нет... не верю...— прошептала она.
— Я свидетельница, — склонила голову матушка Таисия, — Все видела своими глазами.
Горячая кровь бросилась Лукии к голову, но она сдержала себя, спокойно ответила:
— Я никогда не слышала, чтобы послушницы крали коней для большевиков.
Офицер, раздумывая, посмотрел на матушку Таисию:
— А не ошиблась ли ты, божья маргаритка?
Монахиня, видя, что дело принимает другой оборот, вспыхнула.
— Крест святой! — завизжала она. — Клянусь! Чтоб меня землей сырой накормили, если я ошиблась!
Тогда офицер решительно приказал человеку в красных галифе:
— Уведи ее!
— В могильный штаб прикажете?
— В расход? Подожди. До окончательного выяснения куда-нибудь запереть.
— В погреб, — выскочила матушка Таисия. — Есть такой погреб. Я покажу.
Она пошла вперед, а за нею белогвардеец с Лукией. Монашка подвела их к погребу, в котором когда-то сидела Федосия. Щелкнул замок, и Лукия осталась одна.
Когда глаза свыклись с темнотой, девушка увидела в углу несколько старых ульев-колодок, поломанную центрифугу. В погребе было холодно. Вдоль стен росли тонкие ядовитые грибы. Лукия слышала, как Таисия спросила, когда приставят сюда часового.
— Каждую сороку охранять! — хихикнул белогвардеец. — Кто же будет тогда с красными драться?
Пулеметная трескотня глухо доносилась даже сюда, под землю. Лукия в отчаянии нажала на дверь. Она ярко представила себе красноармейцев, которых беспощадно сметал пулеметный огонь белых с колокольни.
— Он не возвратится, — шептала девушка, думая о Лаврине, а она сидит здесь, в погребе, лишенная возможности помочь. Она в плену, она бессильна.
Дверь заскрипела, но не подалась. Лукия заплакала. Лаврина, наверно, уже нет в живых. Пулеметы стреляют с колокольни во все стороны, в открытом поле красным некуда деваться от пуль.
Так она сидела час или два. А что, если попробовать сделать подкоп, чтобы вырваться на свободу? Землю можно рыть пальцами, можно снять с центрифуги металлические детали и ими рыть, рыть. К ночи подземный ход будет готов. К ночи? Не поздно ли будет? Ведь в любую минуту за ней могут прийти. Как сказал тог офицер: «В расход»?
Тут же Лукия вскочила. Она услышала шаги. Теперь все. Конец. В расход. Сюда идут...
Безумная жажда жизни пробудилась в ней. Лукия задыхалась. Она не хочет в могильный штаб!
Она перегрызет зубами горло каждому, кто попробует поднять на нее наган.
Шаги, легкие, робкие, стихли. Нет, это кто-то другой. Лукия прильнула к щелке. Косой луч предвечернего солнца ослепил ее. Но в нескольких шагах от погреба девушка увидела знакомую фигурку мальчика. Мальчик сидел под кустом, боязливо озирался. Дальше идти он, видимо, не осмеливался.
— Иоська! Иося! — крикнула Лукия. Каждый нерв ее был напряжен до предела. Неожиданная надежда на спасение захватила ее. Иоська вздрогнул и оглянулся вокруг: он не понял, откуда доносится голос.
— Иося! Это я! Иося! — вновь позвала Лукия, сдерживая безумную радость, которая теснила грудь.
— Это вы? Да? Вы в погребе? — наконец отозвался мальчик.
Припав к щели в двери, Лукия, задыхаясь, шептала:
— Найди камень. Тяжелый... Бей по замку. Но раньше посмотри, нет ли кого-либо поблизости...
Иоська засуетился. Вскоре он нашел камень и ударил им несколько раз по замку. Петля отскочила вместе с замком. Лукия глубоко вздохнула полной грудью и благодарно посмотрела на Иоську. Но тут она увидела, что по запавшим щекам мальчика катятся слезы. Он молча вытирал их ладонью.
— Иося... Что с тобой?
— Вы не знаете что? Да, вы не знаете, монашка. Они заходили в каждый еврейский дом и всех убивали... У меня уже нет мамы, монашка... И Моти нет... И сестры Иды...
Он вдруг прижался головой к груди Лукии и весь затрясся в неудержимом рыдании.
Лукия уже слышала сегодня об учиненном белогвардейцами погроме. Когда об этом рассказали игуменье, она закатила свои выпученные глаза и притворно вздохнула:
— Хоть бы детишек не убивали. Детей жалко...
Иоська дрожал от плача, а Лукия гладила его волосы, его острые выдававшиеся плечики и шептала:
— Довольно, голубчик. Хватит, мой милый. Наши наступают. Всех бандитов уничтожат, всех до одного. Слышишь, пулеметы стреляют?
И тут же вспомнила, что пулеметы бандитские, что стреляют они по красным. Однако наклонилась и еще раз зашептала мальчику на ухо:
— Там Лаврин с ними, с красноармейцами-то. Никогда не слышал? Лаврин Строкатый, мой жених.
Ей без конца хотелось повторять это имя, хотелось всем рассказывать о нем — Иоське, густым каштанам, небу...
— Вы его любите? Да? — спросил мальчик. — Значит, вы не монашка?
— Не обижай меня, Иоська, не называй меня монашкой. Я не монашка. Я Лукия, Иоська.
Глава пятьдесят четвертаяЛУКИЯ
Лукия повела Иоську в сад. Их никто не видел. Там она сказала мальчику, чтобы он запрятался в обвитой диким виноградником беседке, а сама, крадучись вдоль ограды, вышла к флигелю, где помещалась кухня. Окна во флигеле были разбиты пулями, двери открыты настежь. Лукия оглянулась. Вокруг — никого... Лишь за углом флигеля кто-то хрипло кричал:
— Патроны давай, че-ерт!..
Умолкнувшие было пулеметы на колокольне снова злобно застрочили, опережая один другого, захлебываясь. Где-то вдали за воротами вдруг вспыхнули разрозненные крики «ура!», которые тут же затихли. Лукия вся встрепенулась. Пулеметы били непрерывно. Девушке казалось, что она слышит, как свистят пули. Они роями вылетают из колокольни в голубую высь и смертельным свинцовым градом поражают далеко в поле красных бойцов. Может, в эту минуту... падает с коня Лаврин...
Бидон с керосином стоял в углу за дверью в обычном месте. Шальная пуля влетела в кухню, сухо щелкнула о стену. Лукия невольно присела, затем схватила бидон и выскочила из флигеля. Керосина много, трудно было тащить. Хотела переменить руку и с удивлением увидела, что пальцы крепко зажали какой-то предмет. Посмотрела -- спички. Даже не помнила, когда их взяла. Через пролаз в огороде попала в сад. По двору бежать боялась: можно на кого-нибудь наскочить. К колокольне подошла со стороны сада. Прижалась к холодной каменной стене и тут почувствовала, как бешено колотится сердце в груди. Стояла с разинутым ртом, хватая воздух, как рыба, выброшенная на берег...