Мутный был тертым перцем и сам мог зашугать любого, а тут?
Палец, не выпуская из рук оружие, быстро подошел к смотровой щели бронированной двери. Отодвинул белого как смерть Мутного и прильнул к прорези.
В вечерних сумерках заброшенного полигона царило все то же заколебавшее за эти три дня лесное однообразие. Среди которого мимо входа, справа налево, проплыла призрачная тень.
Палец отшатнулся, торопливо крестясь.
– Господи, спаси и сохрани! Что это за укня?!
– Да хрен ее знает! – трясущийся от страха Мутный прилип к щели. – Сука! – перед глазами похитителя вновь проплыла призрачная фигура отвратительной старухи. Ее развевающимся длинным нечесаным волосам вторили обрывки рубища. – В натуре стремная тварь! Я же базарил! Как чуял, что какая-то падла тут вылупится!
– Что делать будем?
– В душе не гребу, – Мутный зло оскалился. – Она вокруг бункера мотается. Может, в натуре что-то чувствует. Типа людей или еще чего. Кумекаю, что надо залечь тут и кипиш не поднимать. Может, эта тварь на движение бросается или на шум.
– С пацаном чего решаем?
– Пока не трогай. Кто ее знает, может, она еще и на кровь сюда залетит.
– Делим ночь на троих, – Ясаков поставил на землю початую бутылку с водой. – Маша, как жертва доминирующего влияния самцов, спит всю ночь. Мы сторожим по очереди.
– А как мы время-то узнаем? – усмехнулся Штопор. – Мы же не взяли часы.
– Хороший вопрос, – кивнул Хэлл. – Придется, видимо, на глаз. По-другому не выйдет.
– Так тоже не выйдет, – Сергий достал из свертка тряпку и вытер испачканные в масле руки. – Как ты угадаешь ночью движение времени? Оно будет идти неодинаково. Порой десять минут покажутся часом. Если только по месяцу ориентироваться, но он не солнце. Как по нему смотреть, я, честно сказать, не знаю.
– По Коту можно, – Маша оперлась спиной о ствол дерева, устроилась поудобнее. В ее ладонях, свернувшись клубком, спал бельчонок.
– Поясни, – попросил Штопор.
– По песням. В среднем, одна песня идет минут пять. То есть за час ориентировочно должно прозвучать двенадцать песен.
– Просто и гениально, – одобрил Ясаков. – Кто будет первым?
– Я, – вызвался священник.
– Потом тогда я буду, – поднял руку Штопор.
– Тогда я спать, – Хэлл отодвинулся назад и завозился, укладываясь на земле.
Рядом с ним в темноте заворочался земельник. Очертаний не было видно, но тихое шуршание одежды быстро смолкло.
Ощущение живого, теплого маленького тела в руках успокаивало, и Маша не заметила, как закрыла глаза. Первые секунды еще казалось, что она слышит где-то справа от себя тихую песню Кота:
Спят на щитах, как в колыбелях, птицы.
Отдых недолог, ведь битва ждет!
Темные силы явились –
Это ваш последний поход!
Перед закрытыми глазами Маши ночь как будто стала чуть менее темной. Невидимый источник света, казалось, разливался из точки, парящей прямо перед ней. Расширялся и пульсировал, принимая уже знакомый образ высокого широкоплечего мужчины. Тот оторвался от наковальни, смахнул свободной рукой прядь светлых волос, выскочивших из-под ремешка. Его белые, сияющие огнем глаза внимательно и строго посмотрели на Машу. Кузнец поднял палец, погрозил ей. Затем на его загорелом лице появилась заботливая улыбка. Он окинул взглядом ее спящих спутников и удовлетворенно кивнул. Затем вновь взялся за молоток и продолжил свой труд.
Ты не плачь, седой Днепр, на земле славян
Будет когда-нибудь мир, но пока
Мало, мало злой судьбе ран…
Ты не плачь, река! Не плачь, река!
Во сне взгляд Роговой скользнул дальше, к посапывающему Хэллу. Здоровяк спал на спине, положив руки на грудь. Над его лицом вспыхнула новая искра света. Залила мягким огнем небольшой участок ночи. Расширилась пульсацией, обретая очертания молодой и невероятно красивой женщины.
Маша во все глаза рассматривала возникшую из ниоткуда незнакомку. В этой женщине было совершенно всё, начиная от формы лица и толщины белой косы, и заканчивая длиной ног. Сейчас таких параметров просто нет! Неужели они были когда-то?
Совершенная блондинка тем временем склонилась над спящим проходником. Было видно, как она проводит рукой ему по голове и по-матерински целует. Маше даже показалось, что хмурящееся во сне лицо Хэлла разгладилось, а на губах промелькнула счастливая улыбка. Чистая и открытая. Такая бывает только у грудных детей, видящих свою мать и искренне радующихся ее появлению.
Женщина улыбнулась в ответ. Выпрямилась – и оказалась возле светящегося окна, озарявшего подвешенную к потолку детскую люльку. Блондинка бросила на нее внимательный взгляд и, видимо, убедившись, что все в порядке, взяла в руки лопату. Просунула ее в печное горнило и, ловко поддев, вынесла наружу пышущий жаром каравай, тесто для которого она умело и привычно замесила из муки, полученной из злакового колоса, срезанного серпом, который вручил ей кузнец.
Взяв сундуки с добром, бежал,
Предал народ и войско сдал!
Земли – в огне, наверху – не те.
Спи, уставший беркут, на кресте…
А взгляд спящей уже торопился дальше, к пульсирующему огоньку света, выхватывающему из темноты лежащего на боку земельника. Вот яркая точка разрастается, увеличивается в размерах, приобретает очертания сидящего за столом мужчины. Он закончил трапезу, вытер рот и густую светлую бороду вышитым полотенцем. Его и сытный хлеб к столу принесла сестра побратимов. Так было испокон веков, так и будет впредь. Красавицы заботятся об очаге, поддерживают порядок. На их плечах – великое дело: хозяйство, дом, дети. Забот полно, куда уж взрослым мужчинам с ними сладить. На этом поле любая им нос утрет. У братьев-родичей – другая задача. Кто-то трудится в поле или в мастеровых избах. А кто-то становится защитником рода. Потому-то и порядок в градах и поселениях, что каждый занят тем, к чему ближе сущность и многовековая генетика. И никогда жена не сможет делать работу мужа, так же нескладно будет все и в противоположную сторону. Таков единственный верный путь.
Сидящий за столом поднялся, расправил плечи. Сбор дружины объявлен на рассвете. В памяти возникло воспоминание, когда он, еще будучи молодым ратником, встал в одной шеренге с братьями на пути врага, позарившегося на чужую землю, но встретившего отпор объединенной силы градов и поселений всей округи. Был сей враг смят и отброшен с беспощадной жестокостью. И вот ныне вставший из-за стола витязь бьет ненавистных захватчиков что есть силы, не жалея меча. Гонит их на тонкий, трескающийся весенний лед реки. Не дает всплыть, топит и убивает без всякой жалости.
Ты не плачь, седой Днепр, на земле славян
Будет когда-нибудь мир, но пока
Мало, мало злой судьбе ран…
Ты не плачь, река! Не плачь, река!21
«Просыпайся!»
Сильный и молодой голос неожиданно зазвучал в голове крепко спящего зверька. Белочка открыла глаза, встрепенулась, соскочила с теплой руки спящей Маши. Осмотрелась по сторонам. В подкрашенной созвездиями далекого и родного мира ночи угадывались еще два лежащих силуэта. Четвертый сидел, прислонившись спиной к дереву. Все было спокойно и как будто должно было оставаться таким и впредь. Чуткий слух лесного жителя не улавливал среди многообразия звуков явной угрозы.
– Что стряслось, матушка? – мысленный образ детской сущности пронзил пространство, за считанный миг преодолевая физическую преграду расстояния.
– Ты все еще хочешь помочь людям, которым самоцветы постоянно подбрасываешь?
– Да, матушка.
– Тогда поспеши, ибо они скоро будут в беде.
Перед глазами возник образ одного из двух оставшихся домов, в котором сидят запертые люди. Стучат в двери и в закрытые крепкими щитами окна. Брошенные своим тайным хозяином в неведении, терзаемые подступающим голодом и отвратительным по своей природе, чуждым для каждого человека похмельем.
Вот появляется возле укрытого в глуши от посторонних глаз домика фигура сторожа. Торопливо крадется к держащемуся на сваях основанию. Вспыхивает в руках факел. И через минуту один из углов постройки занимается бегущими вверх слабыми язычками огня. Они стремятся вверх по пригнанным друг к другу деревянным щитам сборного каркаса. Огонь быстро разгорается и набирает силу. И вот уже лес озаряет могучее пламя. Охватывает домик целиком, укутывает его в свои нестерпимо жаркие, смертельные объятия. Душит и убивает запертых внутри, безвозвратно уничтожая следы сотворенного здесь зла…
– Ой! – Белочка рванула с места. Сходу развила максимально допустимую для ее физического тела скорость. Стрелой мелькнул в темноте пушистый рыжий хвост. Скрылась, не замеченная никем из оставшихся на привале путников.
И уже на бегу в голове у нее вновь зазвучал голос:
– Это ближайшее будущее. У тебя два часа. Но помощи от меня в этом деле не жди: сама кашу заварила, сама теперь и расхлебывай.
Североамериканский континент, Соединенные штаты Америки. Калифорния. Это же время
– Лесли! – окликнул Эрнандес, появившись в офисе. Не получив ответа, он прошел к столу, взял телефонную трубку и набрал номер домика в «Лесу актеров».
Новости были ошеломительные. Как ему сегодня сообщил Юн Сан, один из менеджеров Редвуда, на прошлой неделе в этом национальном парке произошло то еще событие. Около года назад на территорию девственно чистой шестидесятикилометровой береговой линии нетронутых рек и леса из секвойи для сохранения популяции было доставлено несколько лис исчезающего вида. Каждой из взрослых особей перед выпуском на свободу был имплантирован микрочип. И через какое-то время одна из молодых самок родила первое потомство. Новость дошла до штаб-квартиры EPA, и из Агентства по охране окружающей среды пришло письмо, извещающее о рассмотрении вопроса о дополнительном финансировании, которое конгресс рассмотрит в ближайшее время.
А семь дней назад произошла катастрофа. Отслеживаемая через спутниковую систему молодая хвостатая мамаша пропала вместе с семейством. Микродатчик удалось вновь запеленговать только спустя сутки, уже за границей Редвуда. Но, собственно, обнаружить удалось только его. Вырезанный чип был найден на обочине автом