[38], за эротический рассказ фантазию о Татьяне Лариной, меня чуть не убил командир роты, после выпуска газеты под моей редакцией о творчестве Александра Сергеевича я писал письмо Пушкину в инобытие и приносил свои извинения[39].
Наталья Николаевна, все равно не верила ему и тут в наигранном отчаянии адвокат как козырного туза бросил последние доводы:
— Я тоже пытаюсь сочинять, — белым хлопчатобумажным платком вытирая испарину обильно выступившую на лице, сделал чистосердечное признание юрист, — денег мне это не приносит, но эта безумная страсть пожирает мое время и нервы. Читателей у меня мало, они не ругают мои творения только из чувства сострадания, но бросить писать я не могу. А еще, — помедлив сказал он, — двадцать лет тому назад в ночь зимнего солнцестояния[40], после дружеской пирушки я сильно навеселе, ночью один возвращался домой. Захотелось поговорить с Медным всадником[41]. Я закурил, подошел к статуе и весьма фамильярно не стесняясь в выражениях попрекнул Императора навязыванием населению табака и введением иностранных обычаев. Он обратил своё перекошенное гневом лицо ко мне, я побежал. Император ударил шпорами коня и помчался за мной. Помню, как ужас сдавил мое сердце, как я задыхался в беге не смея обернуться и слышал за спиной, как сотрясается мостовая под тяжелым медным топотом коня. Очнулся я в больнице с сердечным приступом. Вызванный Далем для консультаций психиатр Тургенев изучив все симптомы, посоветовал мне более не пить по барам коктейли, а употреблять только хорошую водку. Всё обошлось. Но каждый год в ночь Зимнего солнцестояния я прихожу к Императору и приношу свои извинения, но он на меня даже не смотрит. Копыта его коня давят змею измены, а Император простирая пред собой державную длань грозно глядит вдаль истории.
— Вы бледны и сильно потеете, у вас отечные мешки под глазами и одутловатое лицо, немедленно бросайте курить, прекращайте употреблять алкоголь, гуляйте перед сном, соблюдайте диету, рекомендую умеренные физические нагрузки, — доброжелательно посоветовала Наталья Николаевна, — Желательно пройти полное медицинское обследование, могу устроить и даже бесплатно, по полюсу ОМС[42].
С этой дамой за Пушкина можно быть спокойным, подумал адвокат, эта его вылечит, заставит работать над романом, и свой напишет.
— Можно интимный вопрос? — улыбнулась Наталья Николаевна, признавая адвоката лицом, прошедшим собеседования и принятым в общество. В общество мистиков, верящих в не материальные явления, а в медицинских терминах: больных, явно нуждающихся в помощи психиатра.
— Ладно, только чур не обижаться, если я потом свой задам, — повеселел адвокат, полагая, что речь пойдет о его вознаграждении, которое он уже решил не требовать с этой милой и крайне симпатичной особы.
— Почему вы не только обосрались на войне, но и не стесняетесь об этом говорить, — задала вроде странный вопрос Наталья Николаевна, на самом деле, она для себя определяла уровень психологической устойчивости собеседника, — Вы так преодолеваете свои комплексы?
— Я не просто чуть не навалял в штаны, но и под влиянием непростительной слабости сбежал от боевого знамени части, которое был поставлен защищать и охранять от нападения врагов, — невозмутимо с чувством собственного достоинства ответил ветеран боевых действий.
— Любой беспристрастный и самый демократический суд рассмотрев это дело, по законам военного времени, приговорил бы меня к расстрелу, — пояснил он, — но в «жутком совке» во времена «тотального беззакония», меня сняли с караула и отправили к Далю. И поверьте промывание желудка, а затем и клизма, которым меня подверг по приказу Даля фельдшер, были вполне соразмерны смертной казни.
Под влиянием воспоминаний адвокат улыбнулся,
— Перед караулом, я на голодный желудок сразу съел в одну «харю» две банки сгущённого молока, на посту меня скрутило[43], ну и как медик вы последствия себе представляете. С тех пор я не переношу сгущенное молоко.
— Поэтому вы дружны с Далем? — звонко засмеялась Наталья Николаевна,
— Через месяц после этого события, он в полевых условиях оперировал мне осколочную рану на руке и спас ее от ампутации, — тихо сказал седой пожилой мужчина.
— А теперь мой вопрос, разрешите?
Наталья Николаевна кивнула.
— Ведь это был не Дантес? — неожиданно спросил адвокат,
— Не Дантес, — спокойно подтвердила Наташа, — Жорж был пустым местом, я его презирала, это его бесило. Я общалась с ним в свете только ради сестры, та в него влюбилась до умопомрачения. Ее понять можно, у меня муж и четверо детей, я принята при Дворе, а она старше, ее никто не сватает и вполне реальна перспектива засохнуть старой девой. Знаете, почему я до первого вызова не верила, что Саша выйдет с Дантесом на поединок? Я думала, что он побрезгует выйти на поле чести с этим, — тут Наталья Николаевна в нервном раздражении употребила общепринятое в России матерное обозначение слова «гей».
— Да, да, — видя сомнение и удивление на лице собеседника чуть громче продолжила Наталья Николаевна, — Дантес был именно таким, причем не в силу психофизических отклонений, он вполне сознательно подставлял свой anus,[44] ради денег, положения в свете и карьеры в гвардии.
— Я конечно читал письмо Карамзина (сын историка) и к брату где он пишет: «Начинаю с того, что советую не протягивать ему руки с такою благородною доверенностью: теперь я знаю его, к несчастью, по собственному опыту. Дантес был пустым мальчишкой, когда приехал сюда, забавный тем, что отсутствие образования сочеталось в нем с природным умом, а в общем — совершеннейшим ничтожеством как в нравственном, так и в умственном отношении. Если бы он таким и оставался, он был бы добрым малым, и больше ничего; я бы не краснел, как краснею теперь, оттого, что был с ним в дружбе, — но его усыновил Геккере по причинам, до сих пор еще не известным обществу. Геккере, будучи умным человеком и утонченнейшим развратником, какие только бывали под солнцем …»[45], но не полагал, что речь идет об этом явлении.
— Как Вы наивны, — с сожалением заметила адвокату с сорокалетним стажем Наталья Николаевна, и далее едко продолжила:
— Карамзин Андрей Николаевич, был предельно деликатным человеком, но в письме брату ясно дал понять, что это такое Жорж Дантес. С чего бы это бездетному развратнику, послу Нидерландов в Российской империи барону Геккерену усыновлять нищего молодого красавца и давать ему немалые деньги на светскую жизнь? Вы процитировали письмо Карамзина к брату. А вот что вспоминал о Дантесе его сослуживец князь Александр Трубецкой: «И за ним водились шалости, но совершенно невинные и свойственные молодежи, кроме одной, о которой мы узнали гораздо позднее. Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккерном, или Геккерн жил с ним… В то время в высшем обществе было развито бугрство.[46] Судя по тому, что Дантес постоянно ухаживал за дамами, надо полагать, что в сношениях с Геккерном он играл только пассивную роль»[47].
А кто дал рекомендацию Дантесу, для поступления на русскую службу? Принц Вильгельм Прусский! Что их связывало не установить, но просто так германский принц давать рекомендации французу не будет. А кто устроил провалившего экзамены на офицерский чин Дантеса в самый цвет русской гвардии, офицером в кавалергардский полк? Императрица! Это по ее просьбе Николай Павлович, записал его в полк и назначил этому нищему мерзавцу, негласное ежегодное пособие. Наши светские дамы обсуждая внешние достоинства французского жеребца, шептались, что императрица, не просто так покровительствовала этому красавцу.[48] Наш пострел везде поспел. Так что возможно Николай Павлович носил не только корону, но учитывая его многочисленные связи с замужними дамами и тем, что он щедро одаривал этим украшением других, так ему и надо.
От негодования, высказывая всё, что накипело Наталья Николаевна аж задохнулась.
— Это был он? — тихо спросил адвокат, показывая Наталье Николаевне, небольшой портрет рослого красивого мужчины в мундире кавалергарда.
Наталья Николаевна резко встала с кресла для посетителей,
— Милостивый государь! Я стеснена в средствах и своё грязное белье стираю сама, прачка мне не нужна. Увы, но на эту должность я вас взять не могу и не желаю, — надменно отчеканила каждое слово Наталья Николаевна.
— Я Вас ранее просил не обижаться, — встав с кресла стал оправдаться смущенный адвокат, — А если обидел, то прошу прощения,
— Я Вас прощаю, — после небольшой паузы, объявила просчитавшая каждый ход, Наталья Николаевна.
Документы для легализации Александра Сергеевича были нужны, а другого специалиста на горизонте не наблюдалась,
— Но впредь прошу эту тему не затрагивать, все что я посчитаю нужным сказать, я напишу в своем романе. Когда будут готовы документы прошу мне сообщить, координаты я вам скину на телефон.
Практично одетая в джинсы, толстовку, зимние кроссовки Наталья Николаевна с вешалки взяла пуховик, не подавая руки и гордо кивнув головой на прощание вышла.
Адвокат достал и открыл старинную картонную папку, достал лист бумаги и прочитал:
«Пушкин сам говорил П.В. Нащокину, что Николай, «как офицеришка, ухаживает за его женою; нарочно по утрам по нескольку раз проезжает мимо её окон, а ввечеру, на балах, спрашивает, отчего у неё всегда шторы опущены»[49]
Интересно, подумал он, а насколько откровенна будет Наталья Николаевна в своем романе. Будучи практикующим юристом, этот человек не плохо разбирался в людях и сразу отметил, что Наталья Николаевна умна, скрытна, хорошо образована, обладает незаурядным чувством юмора, практична и умеет вызвать симпатию.