— Отстань от нее, — резко потребовал он, — не строй тут из себя хозяйку, не тебе решать кому и где работать, а девчонке и так тяжело. Не от большого счастья она тут уборщицей устроилась,
И обращаясь к Маше участливо спросил:
— Семье небось помогаешь?
— Да, — очень тихо сказала Маша, — мне надо помогать папе,
— Много дать не могу, — засопел мужчина, вытащив из кармана пару купюр, — вот возьми и не отказывайся, у меня дочь как ты,
Ответить Маша не успела, в зал зашел улыбающийся моложавый Вяземский в сопровождении Пушкина, с ними был молодой развязанный человек с волосами, выкрашенными в красный цвет и золотой серьгой в ухе. Петр Андреевич представил Пушкина как ведущего вечера, красноголового как блогера с ником Фаддей и в заключении короткой презентации сообщил:
— Вести этот проект будет, Мария Петровна Вяземская,
Попросил:
— Мария Петровна, пожалуйста встаньте, те кто с вами не знаком, пусть познакомятся.
Маша встала, вежливо раскланялась и села на место. Ведущий предложил провести жеребьевку по порядку выступления, бросил листки с именами в цилиндр, сотрудники пошли тянуть жребий.
— Я так понимаю, мне жребий тянуть уже не надо? — нервно спросила бледная соседка Маши, — Меня все равно уволят?
— Не мне давать оценку вашим профессиональным качествам, — холодно внешне равнодушно, учась управлять своими эмоциями, ответила Мария Петровна Вяземская, — а вот выступать на вечере или нет, решайте сами. И ещё, привычки жаловаться папеньке по каждому пустяку, я не имею,
Сделала паузу и зло по-змеиному улыбаясь как ядом плеснув договорила:
— Я свои проблемы теперь решаю сама, как тогда в отделении, когда я все равно заставила вас одеть бахилы и в них вы побежали жаловать Черномору на наглость и дерзость санитарок.
Мимическим движением мышц лица стерла змеиную улыбку, обратилась к мужчине в клетчатой рубашке и поставила его в известность:
— У меня отличная память и Ex aequo et bono — По добру и справедливости.
И пошла к столу тянуть свой жребий.
Начались выступления сотрудников, первым вне очереди выступил Вяземский, по-артистически откашлявшись, он начал:
— «Телемахида» автор Василий Кириллович Тредиаковский,[127]
И продолжил медленно с выражением читать по листу формата А4:
«Древня размера Стихом пою Отцелюбного Сына,
Кой, от-природных брегов поплыв, и странствуя долго,
Был провождаем везде Палладою Ментора в виде:
Много ж коль ни-страдал от гневныя он Афродиты,
За любострастных сея утех презор с омерзеньми;
Но прикровенна Премудрость с ним от-всех бед избавляла,
И возвратившуся в дом даровала Рождшаго видеть»
Акустика в зале была отличной, стихи «Древня размера» Василия Кирилловича звучно заполнили все пространство, а вот зажимать уши на выступлении генерального директора было неприлично.
— Прошу пощады, — прерывание чтение завопил Фаддей,
Его веселым смехом поддержали собравшиеся в зале.
— Пощады не будет, — свирепо заявил Вяземский и отчетливо выговаривая каждое слово продолжил чтение:
«Странно ль, быть Добродетели так увенчанной успехом?
Муса! повеждь и-вину, и-конец путешествий Сыновских,
Купно, в премене Царств и-Людей, приключения разны;
Рцы, коль-без-кротости Юноша пыщ, без скромности дерзок;
Без направлений стремглав чужд-искусства без навыков дельных;»
Завыла пожарная сирена, чтец остановился и с укоризной посмотрел на Пушкина включившего на компьютере записанный сигнал.
— Достаточно, — засмеялся Пушкин, нажатием клавиши выключив сирену, — Петр Андреевич, мы все уважаем Василия Кирилловича, ценим и помним его вклад в литературу и благодарим чтеца за доставленное удовольствие.
И захлопал первым, за ним остальные, бурные аплодисменты продолжались не более пяти секунд, внешне недовольный чтец заткнулся и сел в зал.
К микрофону вышел следующий выступающий он с листа читал стихи Ломоносова, далее читались стихи Сумарокова, Державина, Фонвизина, Хераскова и эти стихи совсем не чуждо слушались в конференц-зале компании разрабатывающей современные информационные технологии. Было забавно и очень мило. Маша в свою очередь под смех собравшихся, прочитала отрывок из пьесы Фонвизина «Недоросль», оговорившись, что лично она считает пьесу поэтической. Мужик в джинсах и красной клетчатой рубашке Николай Петрович старший офис — менеджер прочитал Державина «Памятник», его выступление встретили аплодисментами, оказалось, что за глаза так зовут этого завхоза. Далее выступала лощеная стерва, она читала отрывок из «Слова о полку Игореве» в его первом переводе который в последний год восемнадцатого века со старославянского осуществил Алексей Федорович Малиновский[128]. По микрофону с бабьим надрывом прозвучал написанный в двенадцатом веке «Плачь Ярославны». В зале притихли.
— У нее мужа военного в одном из конфликтов убили, — тихо проинформировал Машу, сидевший рядом Николай Петрович, — двое детей, младший брат больной, родители пенсионеры, она одна всё тянет, вот и срывается иногда,
— Николай Петрович, — шептала Маша стараясь не привлекать чужого внимания, — не надо мной манипулировать. Что до этой истерички, то я ее за хамство уже в унитаз окунула, дальше как хочет, может отмыться и работать дальше, а может обтекая от говна с гордо поднятой головой уйти, это ее выбор. Отцу я жаловаться не собиралась, но и сопли ей вытирать не намерена.
— На этом наш вечер, окончен, — весело объявил ведущий Пушкин, выслушав последнего выступающего.
Все встали и оживленно обмениваясь мнениями пошли на выход из зала.
— Фаддей! — громко крикнула блогеру, Вяземская младшая, — Останьтесь, мне надо с вами все это обсудить,
Польщенный блогер остановился, посмотрел на Машу. Хороша, юна, свежа, богата. И с неудовольствие глянул на остановившегося и повернувшегося к ним Пушкина. Вали отсюда, ясно говорил взгляд Фаддея. Пушкин взгляд легко расшифровал. Вздохнул, вспомнил рассказ графа Толстого как тот проживая с индейцами скальпировал побеждённых врагов. Взглядом опытного кулачного бойца[129] примерил как одним ударом сбить этого недоноска Фаддея с ног, а потом скальпировать его канцелярским ножом. Улыбнулся, из крашеной шевелюры этого блогера получится отличный скальп.
— Мне подождать пока вы подерётесь? — тонким «ангельским» голоском спросила Маша.
Ну вот ничего нового, поморщилась девушка, глядя на мужчин, в гимназии мальчишки так же себя ведут. Все-таки занятия биологией наряду с несомненной пользой, лишают девушку искренней романтической радости видеть, как за ее внимание соревнуются и бьются рыцари. Не рыцари, а самцы и это в их поведении абсолютный доминирующий безусловный рефлекс продолжения рода, а самки их подстрекают, чтобы выявить наиболее сильную особь. Всё, грустно вздохнула шестнадцатилетняя Маша, с таким отношением к жизни, мне больше уже не влюбится.
— К делу, — раздраженно предложил Фаддей, в сексуальном плане это был хорошо образованный и весьма опытный молодой человек, по тону девушки, по манере ее поведения он понял: на ее благосклонность рассчитывать нечего.
По делу обсудили, подачу материала в информационной сети, цену, сроки. Фаддей был не глуп, цену своей работы знал, о компании Вяземского наслышан. Машу в бизнесе он считал юной, балованной дурочкой которой папа оплатил очередную дорогую игрушку. Шестнадцатилетняя Маша, до этой встречи получившая развернутую консультацию в финотделе компании, упорно и аккуратно резала непомерные претензии блогера. Двадцатипятилетний Фаддей сопротивлялся, но силы его быстро иссякли, он сдался на условия победителя с уважением глядя на юную акулу бизнеса, девушку он в ней больше не видел.
— А теперь обсудим новый роман Александра Сергеевича Пушкина, — предложила Вяземская, — думаю пора его готовить к раскрутке,
— Нашли новую рукопись? — оживился Фаддей, — Не слышал, я …
Но Маша его прервала,
— Роман пишется сейчас, вот автор, — рукой Маша показала на Пушкина,
— Я вас вспомнил, мы ранее встречались на аварии, — мрачно сказал Фаддей, — с вами тогда была очень красивая девушка, которая ругалась на латыни,
— Вам не стыдно? — обращаясь к Пушкину после небольшой паузы опять заговорил Фаддей, который на своих информационных ресурсах употреблял матерные и сленговые выражения. И вполне успешно зарабатывал на рекламе финансовых услуг сомнительного качества.
Пушкин надменно промолчал, спорить с этим смердом, он считал ниже своего поэтического достоинства. Бить, да! Скальпировать, да! Спорить, нет!
— Госпожа Вяземская, — холодно, сдержано обратился к Маше, Фаддей, — я с вами работать отказываюсь, ищите другую мразь,
— В чем дело? — искренне удивилась Маша, — Может объясните?
— Хорошо, — тихо сказал Фаддей, — вы конечно этого никогда не поймете, но я попробую. Моя бабушка была учителем русского языка и литературы, родители зарабатывали деньги в другой стране и до семи лет я жил с ней. Она мне на ночь читала сказки Пушкина, я засыпал под его строки. Она мне рассказывала, как ее мама зимой сорок первого года в блокаду, читала ей его стихи — сказки и не сожгла в буржуйке его книги. Мама моей бабушки умерла от голода в блокаду, бабушку эвакуировали. Когда она вернулась в Ленинград[130] в свою квартиру, то на полках книжного шкафа ее встретили книги Пушкина. Эти книги, изданные при жизни поэта она завещала мне, я их храню, а потом передам своим детям. А сам я еще участь в университете на первые заработанные деньги купил полное собрание сочинений Пушкина в 16 томах.[131]
Фаддей сглотнул, судорожно дернулся кадык и дальше тихо с отчаянием он продолжил говорить: