Новости просочились быстро: слуги внесли в зал целую гору сладостей и угощений из марципана, и гости начали бросаться ими друг в друга. Точнее, мужчины стали кидаться в женщин. А если совсем точно, папа бросил свой десерт в Джулию Фарнезе, попав ей то ли на колени, то ли вовсе за корсаж. Естественно, все остальные последовали его примеру. Слуги сообщили, что любовница папы обладает отменным чувством юмора.
Педро знал, чьи колени он выбрал бы для своих сладостей.
Несмотря на то, что он уже бывал в этом доме с десяток раз, вдыхал аромат ее духов, а однажды слышал ее – да, он уверен, что именно ее – смех откуда-то с лестницы, он никогда доселе не встречался с ней лично. И вот сегодня в качестве телохранителя Чезаре Педро болтался в толпе, как вдруг появилась она: молодая женщина в подвенечном платье, бледная кожа на фоне расшитого жемчугом белого шелка. Он впился взглядом в идеальное лицо в форме сердца и яркие, сияющие глаза. А какое изящество! С высоко поднятой головой девушка скользит по коридорам, будто не касаясь земли, а вслед за ней летит облако шелка. Как долго он ждал этого момента! Каждый, отдавший свое сердце Чезаре, уже загодя любит и его сестру. И теперь, стоило Педро закрыть глаза, перед его мысленным взором возникала Лукреция.
Незадолго до рассвета ему представился шанс еще раз мельком увидеть ее: она шла, опираясь на руку брата, в сопровождении тетушки и двух фрейлин. Мужа ее не было даже поблизости. Сейчас она казалась совсем хрупкой, взволнованной и одновременно уставшей. На плечах колыхался легкий плащ. Когда они проходили мимо, Педро вытянулся по стойке «смирно». Чезаре поймал взгляд слуги и кивком приказал ждать его возвращения. Крепко сжимавшая руку брата Лукреция тоже посмотрела на него. Педро увидел серо-голубые глаза и маленький аккуратный рот, почти как у ребенка. Она слегка улыбнулась, немного взволнованно, будто они знали друг друга, но она не могла вспомнить откуда, а затем отвернулась и ушла.
Позже он вместе с другим всадником проводил Чезаре из Ватикана мимо замка Святого Ангела и через мост к дому Фьяметты. Они проехали по продуваемым всеми ветрами улицам Рима, миновали горы мусора: стекло, цветы, порвавшиеся гирлянды, оставили позади людей, спящих прямо в канавах или нетвердой поступью спешащих домой. Рим праздновал сегодняшнее событие на свой манер. Кальдерон внимательно смотрел по сторонам, одна рука на поводьях, другая на рукояти кинжала. Вдруг то, чего он ждет, случится прямо сейчас: гордецы из семьи Орсини или Колонна, а может, один из любовников Фьяметты, которому она дала от ворот поворот из-за Чезаре, выскочат с воплями из темноты, и Педро примет удар на себя, встав между ними и своим хозяином и обнажив клинок.
К месту прибыли без происшествий. Когда они подъехали через маленький дворик к дому, было еще темно. В окне второго этажа показалась молодая женщина, свет факелов выхватил из темноты ее рыжие волосы и ярко-зеленые одежды. Женщины ее профессии бодрствовали, когда другие спали, и пусть это был далеко не единственный ее талант, именно он особенно устраивал Чезаре. Женщина подняла руку и еле заметно помахала ему. Он ловко спрыгнул с коня (может, он и не участвовал больше в боях быков, но по-прежнему гордился навыками хорошего наездника) и проскользнул в дом, оставив животное на попечение слуг.
– Как все прошло, малец? – Педро обернулся: позади стоял Микелетто. – Видел море разодетых толстосумов?
– Что?.. Ох… Я и не думал, что ты здесь. Ты напугал меня.
– Правда? Когда куда-то приезжаешь, первым делом надо оглядеться. Я мог поджидать вас здесь с кинжалом под плащом. А от тебя, мой друг… – Он толкнул его, прижал к стене и несильно ударил прямо между ребер. – Какой от тебя прок моему хозяину?
Педро засмеялся. Он хотел спросить, каким образом чужак мог бы подобраться так близко к дому – разве что его пригласит Фьяметта? – но решил, что не стоит вступать в спор. Все происходящее забудется быстрее, если дать Микелетто возможность почувствовать, что он прав. Смена командования явно подпортила ему настроение.
– Ты только посмотри на себя! Каков щеголь! Что, удалось залезть под юбку какой-нибудь леди?
– Да, целой дюжине, – ответил Педро ровно. Он никогда не видел Микелетто с женщиной, хотя и слышал множество историй о девушках, которые красивым мордашкам предпочитают лица со шрамами.
– Это объясняет, почему от тебя так пахнет. – Тот отпустил его и отвесил небольшую затрещину, будто в шутку. – Ты хорошо поработал, – сказал Микелетто резко, отчего вынужденный комплимент прозвучал как обвинение. – Иди. Теперь можешь убираться отсюда.
– Мне велено остаться и завтра проводить его высокопреосвященство до дома.
– Что ж, хорошо, но завтра уже наступило, и я здесь.
Секунду они смотрели друг на друга, будто оценивая силы. Затем Педро покорно опустил взгляд.
– Береги себя. Улицы нынче опасны.
А на другом конце города тем временем подле своей кровати сидела невеста. Ее платье валялось на комоде, расшитые жемчугом рукава топорщились, как у тряпичной куклы. Пока служанка закрывала ставни, осторожно расчесывала девушке волосы и помогала улечься в постель, глаза Лукреции казались стеклянными от усталости. Она уже вознесла все положенные молитвы, теперь присовокупив к привычным именам и имя своего мужа, с которым едва перебросилась парой слов и чье лицо она сейчас почти не могла вспомнить – оно смешалось с сотней других увиденных сегодня лиц.
– Какой симпатичный мужчина, – звучал в ушах Лукреции голос ее тети. Но стоило ей перевести взгляд с него на Хуана, Чезаре или одного из дюжины окружающих ее кавалеров, как она понимала, что Джованни едва ли выдержит сравнение с ними. Ни разу за все четырнадцать лет она не находилась в компании такого количества мужчин, никогда не видела столько обожающих глаз. Ей бесспорно льстило и вместе с тем докучало такое внимание. В ответ она улыбалась и отвешивала реверансы, смеялась и хлопала в ладоши, танцевала, танцевала и снова танцевала до упаду. Теперь ее ноги болели, ступни ныли, а голова кружилась. Это был самый длинный и самый захватывающий день в ее жизни. Даже сейчас в своей комнате она еще чувствовала его отголоски.
– С нетерпением жду, когда нам представится возможность узнать друг друга лучше в качестве законных супругов, – такими были его последние слова, вежливые, безобидные, будто он назначал деловую встречу. Он взял ее за руки и быстро поцеловал в обе щеки. Она еще ощущала его сухие губы на своей коже. Будь она постарше или поопытней, то смогла бы понять и его нервозность, и свою. Муж и жена. Неужели он правда с нетерпением ждет этого? А она? Та ли она Лукреция Борджиа, которая проснулась этим утром, или уже Лукреция Сфорца, герцогиня Пезаро? Правда в том, что они – одно и то же лицо. Ее губы отказывались произносить эти имена вместе. Как странно, что в один день изменилось столь многое и в то же время ничего.
А в Ватикане папа Александр VI уже давно спал. Отдав замуж любимую дочь, он оставил сегодня свою молодую любовницу ночевать в одиночестве. Этот день он хотел завершить в обществе другой главной женщины своей жизни. Дева Мария наблюдала за ним с портрета в изголовье его огромной кровати, и если у нее и было какое-то мнение по поводу прожитого дня, она оставила его при себе.
В заполненном книгами кабинете на другом конце Ватиканского дворца Иоганн Буркард, церемониймейстер, с застывшим, будто у трупа, лицом макал перо в чернильницу и записывал все мельчайшие детали минувшего дня.
Глава 12
– Хуан, это важно.
– Я знаю, знаю, папа. Чезаре вчера полдня читал мне нотации, как будто он вообще может что-то понимать в браке и супружеских отношениях. Он считает меня полудурком!
Утро. Летнее солнце сочилось в окна, окрашивая колонны своими золотыми лучами. Со стенами пока не закончили, но пол уже крестообразно покрыли новой плиткой, выполнив гербы рода Борджиа в горячих испанских цветах: зеленом и синем, дабы посетитель, потупив взгляд в пол и слушая произносимые с резким акцентом слова, решил, что находится в каком-то мавританском или византийском дворце, а не в доме римского понтифика.
– Уверен, это не так. Он твой брат, и ты ему дорог не меньше, чем мне. Но Испания – это не Рим. Ты не можешь вести там такой же образ жизни, что и здесь. Они не смотрят сквозь пальцы на чужаков, которые приходят в их монастырь со своим уставом.
– Мы ведь испанцы. Ты всегда это нам говорил.
– По крови, да. Но ты родился в Италии, и, если не будешь вести себя разумно, это обернется далеко не в твою пользу. Помни, ты едешь туда не просто в качестве мужа, не просто в качестве представителя семьи Борджиа, а как посол Ватикана.
– Ах, они быстро узнают об этом, – ухмыльнулся Хуан. – К тому времени, как мы приедем в Барселону на свадьбу, вся страна уже будет судачить о нас.
– Разговор разговору рознь. То, что может произвести хорошее впечатление здесь, там может обернуться провалом.
– Хочешь, чтобы я жил как нищий?
– Как будто ты сможешь! – резко ответил Александр, не в силах сдержать раздражения. – В Чивитавеккье стоят четыре груженых корабля. А ты, полагаю, уже скупил большую часть ювелирных изделий Рима!
Хуан нахмурился.
– Чезаре наболтал?
– Об этом болтают все!
– Я герцог Гандийский, отец, – сказал Хуан. – Ты мне постоянно твердил, что в Валенсии у меня дворец и я могу заполнить его чем захочу. А привезти подарки жене ты сам предложил.
– Я уверен, она будет счастлива, просто преподнеси их тактично. Твоей новой семье хвастовство не придется по вкусу.
Хуан презрительно фыркнул и надул губы. Он никогда не мог конструктивно воспринимать критику, да и редко кто осмеливался его критиковать. А реже всех отец.
– Я думал, Испания тоже заинтересована в том, чтобы преумножить свои богатства. Говорят, скоро испанцы будут использовать золото в качестве балласта на кораблях.
– Да, эта страна скоро разбогатеет. Однако потребуется время, чтобы они привыкли к своему новому положению. Испания не приняла возрождение искусства и науки так, как их приняли другие страны. Они не имеют вкуса к… к тому, что у них называется фривольностью. Для них мир – это Бог и монархия. И стандарты у них строже, чем те, к которым ты привык. Люди там очень набожные. Тебе придется каждый день посещать церковь. Ты должен отказаться от азартных игр. А что касается женитьбы, от тебя потребуется уважать жену и вести себя осмотрительно. Надеюсь, я внятно выразил свою мысль, Хуан. Никаких шатаний по улицам. И не дай бог заразишь чем-то жену!