Теперь многие гости смотрели в их направлении. Возможно, именно такого пристального внимания он и добивался.
Собрались музыканты, приглашая к танцу, заиграла виола. Чезаре поднялся с намерением потанцевать с сестрой, но не успел он и слова сказать, как перед ней вырос Джованни.
– Они играют в честь нашего возвращения домой, моя дорогая жена, – подчеркнуто громко сказал он. – Прими же мое приглашение на танец.
Она неуверенно поднялась и вложила свои пальцы в его ладонь. В его влажную от пота ладонь.
Глава 22
По мере того как лето, сменяя весну, вступало в свои права, погода становилась все теплее, а при папском дворе уже было по-настоящему жарко. Первые несколько недель Лукреция и Санча почти не разлучались. Уединившись во дворце, они принимали исключительно торговцев тканями и портных, выбирали материю на платья и играли в высокую моду. Александр, которому для полного счастья теперь недоставало лишь Хуана, был очарован новой невесткой, пусть ее проказы и сводили с ума Буркарда с его официальным протоколом. Во время одной открытой церковной службы в соборе Святого Петра они с Лукрецией так заскучали от порядком затянувшейся проповеди, что примерно на середине поднялись со своих мест, в сопровождении целой толпы ярко разодетых фрейлин с шумом вскарабкались на места для певчих и расселись там, хихикая и прихорашиваясь. Скандал вышел изрядным, хоть и не особо крупным. Папа отнесся к подобному поведению снисходительно, а вот Буркард просто прирос к своему месту и часто дышал, будто ему не хватало воздуха. Что сегодня в Риме новости, то завтра расползется по всей Италии сплетнями.
Санча всегда была и непредсказуема, и расчетлива одновременно. Она выросла в атмосфере всеобщего обожания и лучше всего чувствовала себя под чужими взглядами, причем всегда знала, внимания какого именно мужчины жаждет. Да и все другие узнавали об этом достаточно быстро.
Какое-то время Чезаре был в равной степени и пленен, и удивлен ее поведением. С первой же встречи они прониклись друг к другу такой симпатией, что, казалось, будущее их отношений уже предопределено. Так или иначе, в те дни он был занят церковной политикой, и у него почти не оставалось времени для развлечений. Пока шла война, он сильно погряз в государственных делах, и его любовница – куртизанка Фьяметта, наделенная профессиональной мудростью и лишенная ревности – пробудила в нем неожиданную тягу к постоянству.
Однако молодая и яркая герцогиня Сквиллаче привыкла получать то, чего желала. Она расточала свое очарование, наряжаясь в модные одежды, холила и лелеяла своего мужа, но в то же время постоянно бросала короткие озорные взгляды в сторону кардинала. Через два месяца стало ясно, что это просто вопрос времени, да и отказывать ей с его стороны уже было просто-напросто неприлично. Говорят, кто-то держал пари на то, когда же Санча наконец затащит его в постель.
Фьяметта, которая никогда не допускалась ко двору, могла бы с легкостью выиграть пари.
– Вижу, ты прибыл из Неаполя, – сказала она, когда однажды ночью Чезаре явился, одетый в новый черный камзол, плотно обтягивающий грудь. Из длинных прорезей на рукавах летели облака жатого белого шелка.
Он засмеялся.
– Не думал, что тебе понравится. Это подарок.
– Не буду даже спрашивать, чем ты его заслужил. – Она пригубила вина. – И тебя не волнует, что она жена твоего брата?
– Это никакой не брак. Просто у нее появился ручной песик по имени Джоффре.
– Возможно, ревность научит его кусаться.
– Ах, Фьяметта! Только не говори, что завидуешь моим развлечениям!
– Ничему я не завидую. Ты ведь знаешь, я не собственница. Но хочу предупредить, что в ближайшие месяцы могу быть несколько занята.
Их страсть друг к другу быстро накалялась. Оба не знали страха, отчего легко шли на риск. В самый разгар этой связи их взаимное желание чувствовалось даже в комнате, битком набитой людьми. Без кардинальских одежд Чезаре был настоящим льстецом с языком быстрым и острым, как меч, и их шутливые беседы на публике превратились в своего рода любовные игры. Это и шокировало, и веселило одновременно. Обстановка при дворе стала совсем фривольной, тем более что свита Санчи быстро последовала ее примеру. Одним это нравилось, других пугало. Джоффре одевался все ярче и настойчиво пытался завоевать расположение жены. Он был не столько зол, сколько мрачен. Все это происходило не впервые и совершенно точно еще не раз повторится. Когда он позволял себе размышлять о происходящем, то сразу вспоминал, что скоро домой вернется другой его брат.
Джованни Сфорца, большую часть времени проводивший во дворце своего дяди, снова начал задыхаться в тяжелой атмосфере Рима. Он рассыпался в извинениях, прося, как уже повелось, отлучиться по срочным делам собственного города.
– Пожалуйста, не уезжай. Ты мой муж, и нам необходимо придерживаться определенного стиля поведения.
– Так поехали со мной. Ты моя жена, Пезаро нуждается и в тебе.
– Ты ведь знаешь, что это невозможно. Отец просил, чтобы мы остались при дворе.
– Это не двор, Лукреция, а бордель. Любого, кто не играет в эти игры, здесь гнобят. Да меня тут едва терпят! Ты видела, как кардинал Валенсии смотрит на меня?
Но Лукреция в последнее время видела лишь, какими глазами Чезаре смотрел на ее невестку. Накануне ночью она плакала так горько, как не плакала уже много месяцев. Ей трудно было понять, что расстраивает ее больше: поведение мужа или брата.
Однажды днем Лукреция без предупреждения заехала к Санче и обнаружила ее за живой изгородью в саду внутреннего двора. Чезаре запустил руку ей под юбку, а она откинула назад голову и тихонько стонала.
Он первым заметил сестру и так спешно поднялся, чтобы поприветствовать ее, что Санча едва не упала. Лукреция развернулась на каблуках и была уже почти у выхода, когда он настиг ее. Он положил руку ей на плечо, но она оттолкнула его.
– Что случилось?
– А ты не знаешь! – Она скептически на него посмотрела.
– Не думай, что это что-то серьезное. Просто мимолетное увлечение.
– Чезаре! Она жена твоего брата!
– И как член его семьи я выражаю ей свою симпатию, – улыбнулся он.
– Не смей! Не превращай это в шутку и не лги мне!
– Я не лгу, Лукреция. Говорю лишь, что тебе не о чем беспокоиться. Это просто легкая интрижка.
– Интрижка? И она тоже так считает?
– Санча выросла в Неаполе. Она знает, что делает.
– Не думаю, что кто-то из вас знает, что делает!
– У нас все отлично. Никто не пострадает.
– За исключением ваших душ, – сказала Лукреция.
– Ах, моя милая сестренка, – засмеялся он. – Никто не любит меня так, как ты. Не волнуйся за мою душу.
– Не надо относиться ко мне, как к ребенку! Я уже не милая и не сестренка!
С полминуты Чезаре внимательно изучал ее.
– Я знаю, – сказал он. – А еще знаю, что ты заботишься обо мне больше, чем мои знакомые-священники. Но тебе пора понять: человек должен сам думать о своей душе.
– А ты? Ты думаешь о своей душе?
– Конечно.
– Как? Как ты это делаешь, Чезаре?
– Я исповедуюсь в своих грехах.
– Ты исповедуешься. И часто?
– Всегда, когда считаю нужным. Да, часто.
– И ты раскаиваешься, и тебе отпускают грехи?
– Всегда, – сказал он, позволив себе легкую улыбку. – Не забывай, я кардинал Валенсии.
– Ах, Чезаре!..
Он все сводил в шутку, и теперь она не знала, когда ему можно верить. Лукреция отчетливо понимала, как нелепы ее страхи, когда она их высказывает. Какой юной она кажется из-за них. Порой в своих молитвах она просила о мудрости в житейских вопросах. О понимании. Но посмеет ли она просить Бога сделать ее менее совестливой?
– А как же Джоффре?
– Джоффре мой брат, и я умру за него. Но он слишком многого хочет. Он еще молод. Тем не менее нам необходимо обеспечить безопасность семьи, и ему придется быстро повзрослеть. Лучше получить подобный жизненный опыт от того, кто тебя любит, чем от чужака. – Чезаре выдержал ее взгляд. – И, опережая твой следующий вопрос: нет, я веду себя так не по этой причине, но это правда. Ну что, я успокоил тебя, сестренка? Или еще в каких-то семейных делах тебе нужна моя помощь?
Лукреция внимательно поглядела на него. Несмотря на сарказм, говорил он серьезно. Что она могла ответить ему?
– Я так и останусь замужем за Джованни? – вопрос сам слетел с губ. Она подумала, что Чезаре засмеется или начнет ее дразнить.
– Почему ты спрашиваешь? – тихо произнес Чезаре. – Ты бы предпочла другого?
Лукреция чуть мотнула головой, то ли соглашаясь, то ли возражая. Она зажмурилась, и брат сжал ее ладони в своих. Но не успел он сказать и слова, как оба они услышали шаги Санчи. Одно дело, когда тебя прерывают, совсем другое – когда надолго оставляют в одиночестве. Чезаре повернулся и с теплой улыбкой протянул ей руку. Но Санча остановилась чуть в стороне, слегка запыхавшаяся, хотя и не от бега. Подол ее платья, возможно, скрывал нетерпеливо топающую ножку.
«Она такая хорошенькая», – подумала Лукреция. И улыбнулась ей. Так хорошо, когда не о чем волноваться.
Разумеется, на самом деле все складывалось не так просто. Огонь плотского желания стал разгораться, разжигаемый ветром эмоций, а Санча, пусть и выросла при аморальном неаполитанском дворе, все же была ранима. Первые месяцы она не замечала ничего, кроме всепоглощающей страсти. Она стала сердцем и душой Рима, заполучив не одного, а целых двух сыновей папы, к тому же самого красивого и обаятельного мужчину в Ватикане.
Вся ее жизнь вертелась вокруг этой победы: дни напролет она наряжалась, веселилась и в нетерпении ждала следующего свидания. Чезаре, напротив, был сильно занят, и когда они расставались, пусть даже славно проведя время, почти сразу обо всем забывал и погружался в другие заботы. Недели сменялись одна другой, и то, что когда-то казалось невероятно соблазнительным, теперь превращалось в обыденность.