Он, делая разрезы и беря многочисленные пробы, нашел здесь залежи чернозема, мощностью от 46 (Славянская) до 81 сантиметра (в районе Екатеринодара). Прекрасно!.. Исследование северного побережья Азовского моря и земли войска Кубанского привели ученых к обнадеживающим, счастливым выводам:
«Я уверен, что другие страны, подобно южным частям Западной Европы, центральным гористым частям Азии, наконец, подобно всем тропическим местностям, могут прожить и еще миллионы лет, но они никогда (при данных климатических условиях) не увидят той благодатной почвы, которая составляет коренное, ни с чем не сравнимое богатство России… Между внеевропейскими странами, может быть, одни степи Сибири, Миссури и Миссисипи способны в этом случае конкурировать с нашей черноземной полосой…»
Как известно, именно это путешествие позволило Докучаеву взглянуть на почву как на самостоятельное природное тело, позволило открыть ему «четвертое царство природы…».
Почти через двадцать лет, в 1899 году, ученый повторяет исследовательский маршрут по Кубани…
Подвижническая деятельность людей, подобных С. А. Захарову, В. С. Пустовойту, В. С. Богдану, на долгие годы предопределила душевное состояние их питомцев. Их присутствие было украшением и крепким стержнем институтской жизни. И Павел Лукьяненко до конца дней будет с благодарностью вспоминать первых своих наставников в земледельческой науке.
Хотя Павел Лукьяненко уже заканчивал институт и немало знаний о возделывании пшеницы на Кубани накопил к тому времени, но сомнений и раздумий не убавлялось. То, что первое место в ряду других культур принадлежит хлебу, было неоспоримо. Он перебирал в памяти сортовой состав пшениц родного хлебного края и всякий раз начинал со знаменитой Кубанки. Потому что был это один из лучших твердых яровых сортов. Создали его местные хлеборобы на землях Кубанского края естественным путем. Павел знал, что сортом этим интересуются не только отечественные селекционеры, но и их коллеги в странах Нового и Старого Света, в далекой Австралии и Африке.
К тому времени на Кубани завершились исследования, проведенные отделом прикладной ботаники и селекции Государственного института агрономии. Это давало возможность в полной мере представить картину возделываемых яровых пшениц в этом уголке страны.
На опытном поле, известном под названием «Круглик», возникшем по окончании гражданской войны на базе войсковой сельскохозяйственной школы, при участии В. С. Пустовойта был проведен интересный опыт. Собранные со всего края образцы пшениц были высеяны вместе с образцами мировой коллекции. Задачей этого эксперимента являлось сравнение местных сортов с мировыми с целью выяснения их значения для практики.
Из лекций В. С. Пустовойта и В. С. Богдана Лукьяненко было хорошо известно, что здесь, на Кубани, в Ейском отделе, например, яровые пшеницы представлены тремя видами: твердой, мягкой и карликовой. Хозяйства предпочитали в основном высевать яровые твердые пшеницы. Конечно, о сорте как о таковом приходилось говорить с большой натяжкой — в те времена сорта, как правило, в чистом виде не существовали. На практике любой вид пшеницы культивировался с примесями, доходившими порой до пятидесяти процентов. В том же Ейском отделе возделывали и твердые пшеницы. Они встречались там в виде разновидности Гордеиформе.
В Майкопском отделе в крестьянских хозяйствах высевали довольно редкий и мало встречающийся в крае вид польской пшеницы. В этом же отделе, по свидетельству профессора Богдана, ему встречались посевы однозернянки.
А всего из двенадцати известных к тому времени науке видов пшеницы семь возделывались на Кубани. Лукьяненко как будущему специалисту это говорило о том, что в этом относительно небольшом районе существует большое разнообразие почвенно-климатических условий.
Среди этого множества кубанских пшениц встречались сорта с белыми и красными колосьями, с белым и красным зерном, остистые и безостые, с черными остями.
Многие ученые не без оснований склонны были считать, что твердые пшеницы проникли на Кубань из Закавказья. На кубанских полях встречались и выходцы из Северной Америки. Возделывались и сорта без воскового налета, которые происходили из Палестины и Северной Африки. Карликовые пшеницы не могли попасть на Кубань иначе как из Азии, из Туркмении. Эту мысль подтвердило наличие в крае разновидности Грекум.
Обширная работа, проведенная в крае отделом института прикладной ботаники, кроме научного, представляла и большой практический интерес. Ученые дали полную картину распространения расового состава яровых пшениц. Это были первые шаги в направлении обобщения опыта селекции на Кубани.
Студенту Павлу Лукьяненко окончание института порой кажется «за горами, за долами». Пока что он ни на чем не остановился, не сделал окончательного выбора. Ну, будет агрономом, а чем заниматься хотелось бы очень, что более всего влечет — ответить на такой вопрос он все еще не мог. Но он с увлечением и жадностью вбирает в себя то, что рассказывает на лекциях и на практических занятиях Василий Степанович Пустовойт, — о своих опытах с пшеницей и подсолнечником. Восхищаясь отличной, налаженной работой «Круглика», Павел и его друзья во время одной из бесед поделились своими впечатлениями с профессором Богданом. Обычно спокойный и уравновешенный человек, он стал неузнаваемым, заговорил так, что прошло около часа, но никто не хотел расходиться. Профессор рассказал им на этот раз то, чего никогда ни до, ни после этого не говаривал.
Представляли ли себе в полной мере молодые люди селекцию во всей ее сложности и перспективах? Это совсем молодая и сулящая немало надежд наука. Да, у нее огромное будущее. Заглядывая в завтра вместе с Богданом, Павел представил себе, как далеко вперед шагнет это благородное дело. Прав профессор — со временем на Кубани не встретишь яровых посевов. Скоро заменят их озимые, потому что лучше здешних условий для таких пшениц не сыскать, — они будут более полно использовать влагу, накопленную с осени и в зимний период, нередко уже за счет более раннего созревания смогут уйти от суховеев, которые губят в иной год до половины урожая.
И возникла в воображении слушающих картина, когда энтузиасты посвятят свой век этому кропотливому делу. Потому что создать хороший сорт — тут понадобится несколько жизней. Такие люди обязательно найдутся! Действительно, одного века слишком мало для того, чтобы увидеть наконец плоды своего многолетнего труда, чтоб прийти к цели. Потратить десять-двенадцать лет — и получить всего только один сорт! А жизнь, как известно, короткая штука, и счастлив будет тот, кто успеет вывести хотя бы три-четыре новых сорта пшеницы. К тому же, не зная, есть ли у них будущее, не эфемерно ли оно.
— Я вам скажу, друзья мои, — продолжал Богдан, — вот что. Тот, кто решил посвятить себя селекции, обязан знать и уметь многое. Прежде всего иметь пристрастие к этому делу, а там, конечно, здоровье, крепкое здоровье. Физическая выносливость, способность многие годы, когда к конечной цели еще идти и идти, сохранять веру в успех — это как нельзя кстати. А потом, кто знает, сколько лет вам отпущено для жизни? И чем дольше продлится она, тем более вероятнее и значительнее будет ваш успех.
После беседы Павел долго не мог прийти в себя. Он все еще находился под впечатлением этой волнующей речи. Половина всей жизни может понадобиться, чтобы как следует изучить свое дело, приобрести необходимейшие навыки в своей работе. И только после этого можно рассчитывать на что-то… И вновь вспомнились слова Богдана:
— Вы видели силача в цирке? Он с виду легко играет тяжестями, и мало кто задумывается, как это ему удается; ценой каких усилий, затраченного времени, быть может, лишений, достались ему натренированные мышцы. В нашем случае будет то же самое, с той лишь разницей, что вы не будете до седьмого пота ежедневно подбрасывать гири. Вы будете наблюдать за тысячами растений, вести полевые журналы, заниматься учетом, статистикой, перевернете горы книг, разыщете сотни статей в журналах, ознакомитесь с разными точками зрения на способы выведения новых сортов. Но вам-то нужна одна, своя точка зрения, свой метод. Без этого выбора метода и пути вы не можете ставить перед собой никакой задачи, а тем более надеяться на успех.
После таких слов Павел ходил несколько дней в смятенье. Выходит, вся та наука, какую он познал с детских дет и какой учили его и отец, и деды, и старшие братья, она теперь ни к чему? Ему до того дня все казалось, что получи он только диплом агронома, и он горы своротит, станет чуть ли не подвиги совершать…
Но понемногу мысли приходили сами собой к более спокойному, упорядоченному течению, и Павел понял, что крестьянская школа, ее уроки, дошедшие к нему через вековые преграды, весь вековой народный опыт не пропадут. Это та основа, без которой не видать бы ему вообще никакого института. Беседы В. С. Пустовойта и Богдана подвигнули его к трудному и долгому пути. Они же дали ему веру в свои силы. Нужно только терпение и время…
Как не знать было Павлу, что и на Кубани, пока дело не дойдет до уборки, гадали: как-то окажется в закромах — густо или пусто? В иные годы уже и начатую уборку вдруг накрывали обложные дожди в самый разгар, когда хлеборобы-казаки косили нивы и уже порядком наскладывали копен. И без того урожай ожидался незавидный, а тут такая беда! И лежит в поле хлеб, лежит в копнах, преет, прорастает на мокрой, сырой земле. Уборка в таком случае замирает, ожидают, пока распогодится. Какого тут ждать обилия? На продажу такой хлеб идет с трудом, разве что по крайне низким ценам и как кормовой. Отличается он от товарного всем — и формой, и цветом, и вкусом.
Слышал он, что по всей области не случалось еще такого года, чтоб зерно по всем отделам вызрело к одному сроку, убрали бы его, с поля свезли повсюду к одному и тому же дню. О качестве и говорить не приходится.
Нередки были и здесь, в житнице России, места, где скашивали взамен ожидаемого хлеба бурьян — вместо высоких густых хлебов угнетала хлеборобский глаз убогостью своей чахлая и жалкая нива с островками осота и пырея.