Приехав на место, Павел сразу же окунулся в работу. Скоро он убеждается, что знаний, приобретенных в институте, маловато. И он с головой уходит в изучение специальной литературы по агрономии, еще раз садится за труды Тимирязева, Дарвина, интересуется работами по физиологии растений. Особое значение он придает, конечно, пшенице, главной кубанской культуре. Ответы на вопросы он находит в работах Н. И. Вавилова, И. В. Мичурина.
Однажды ему поручили встретить в полночь на вокзале студентку-практикантку из Владикавказа. Станция находилась в нескольких километрах. Выспавшись с вечера, в одиннадцатом часу он отправился пешком до железнодорожного полотна. Весенняя дорога была тепла. Звезды мерцали, словно кто-то в истоме прикрывал светящиеся зрачки от разбойничье-веселого посвиста соловьев.
Придя наконец на перрон, Павел взглянул на круглые станционные часы и понял, что явился рановато. Посидел от нечего делать на грязной лавке, наблюдая шныряющих туда-сюда подозрительных субъектов. Было пустынно и скучно, и от этого ожидание казалось еще томительнее.
Наконец подошел поезд, из которого вышли несколько заспанных пассажиров. Перрон мгновенно опустел, и около вагона он приметил девушку со светлой пышной косой. Она растерянно оглядывалась по сторонам, явно не зная, куда же идти. Павел быстро приблизился к ней и поинтересовался, не на практику ли она приехала. Через минуту они уже шли по лунной дороге — он и Поля Попова — мимо санаториев и домов отдыха по направлению к опорному пункту.
Через некоторое время Павел поехал в Краснодар. Он явился сразу же к своему наставнику Богдану, так как в последний год институтской жизни сблизился и был в дружеских отношениях с этим профессором. Он направлялся к нему со своей сердечной тайной. От смущения сразу не мог осмелиться и выложить, что надумал жениться. Но как только Василий Семенович догадался, к чему клонит его воспитанник, тотчас ожил:
— А что тут раздумывать? Судьба селекционера — это не только Вавилова знать. Ему нужен надежный и верный спутник на всю жизнь. Одному хлопотно, а вдвоем горы своротить можно. Да вы представляете себе, какое это счастье — изо дня в день, из года в год добиваться вместе поставленной цели?! Выбор ваш одобряю, — ласково посмотрев на Павла, сказал наконец наставник.
Многое придется на веку своем пережить Павлу Пантелеймоновичу с Полиной Александровной — и рождение первенца Гены, а потом дочери Оли, и горечь многообразных научных и житейских неудач… Будут и большие радости, и тягостные утраты, но все это на двоих. Лучшие сорта академика будут созданы при ее участии и помощи. Впереди будут и Старые Атаги, и работа на Кореновской и Крымской опытных станциях, и, главное, неуклонный рост урожайности непревзойденных пшениц — знаменитая теперь «кривая Лукьяненко».
В 1927 году работали неподалеку от станицы Кореновской. Жили и трудились за станцией, на отшибе. Дом был просторный — четыре комнаты с двумя галереями. Через дорогу — небольшой домик сторожа. Кореновская всегда славилась своими грязями. Там «тонули» в свое время и белые в гражданскую войну. Часто Поля возвращалась со станции босиком, неся в руках сапожки, и слышала, как мальчишки бегут за ней и приговаривают: «Агрономша идет, агрономша! Агрономша утонула!»
В первую же осень, перед самым снегом, когда озимые выбросить успели по три-четыре листка, случилось такое, о чем потом они долго вспоминали. Приехал возчик. Зовет ехать на базар. Там, говорят, и мукой запастись можно на всю зиму, да и угля, и дров привезти надо. Зима на носу, а ну как развезет дороги? Запас сделать не мешает.
— Да не нужно все это сейчас. Зачем? Еще рано, — как всегда, немногословно заметил Павел Пантелеймонович.
Но возчик настоял-таки на своем. Сели и поехали.
Вернулись назад на трех подводах, всего, что нужно, накупили. Первая подвода с продуктами плелась — мука, масло, сыр, кур даже накупили. Во второй был антрацит, а на третьей — дрова.
Приехали с покупками домой. Стали разгружаться. Под навесом темнело. Едва начали отбрасывать на галерее от двери уголь, сваленный при разгрузке кое-как, подул сильный ветер. Через несколько мгновений он превратился в редкий для этих мест буран. В минуту дня как и не бывало. Все потонуло во тьме. Ветер с полей понес на их пристанище сначала пыль, потом частицы земли с вырванными пшеничными растениями. Со всех сторон полетел снег.
Всю ночь в трубе завывал ветер. К утру дом очутился под тяжелым сугробом. Ни дверей, ни окон открыть было невозможно. Семь суток отсиживались, не видя белого света, отрезанные от людей. Спасло то, что как нельзя кстати успели завезти дрова, уголь, продукты. И незакрытая дверь на галерее помогла — брали снег, топили из него воду. Вот сторожу, как они узнали пос-лэ, жившему в домике через дорогу, было похуже. Дверь он запер с вечера, а к утру, да в последующие дни, приоткрыть ее не смог — намело по самую трубу. Чтоб добыть снега для воды, он вынужден был прорубить потолок и крышу.
Так прошла неделя. Буран наконец стих. Из Кореновской приехали люди и помогли…
В течение года с марта 1928 года супруги Лукьяненко работают в станице Крымской. Но вскоре их направляют на Чеченский сортоучасток института прикладной ботаники новых культур, куда они и перебираются в 1929 году. Расположен он близ селения Старые Атаги и стоял на отшибе, в нескольких километрах от аула. До Грозного сравнительно недалеко — километров двадцать.
Жили они и там всего год — Поля, он и появившийся уже к этому времени первенец. Предоставили им просторный дом, где они заняли шесть комнат.
Поначалу Павлу и Поле стоило немалых усилий привлекать местное население к работам на участке. Особая нужда в рабочих руках ощущалась весной и летом. Но по укоренившимся в этих местах обычаям мужчины все еще считали зазорным делом трудиться по найму. Вся же без исключения работа в доме целиком лежала на плечах женщин. Абречество, которое местные обычаи все еще удерживали в обиходе, по слухам, кое-где не совсем отошло в область преданий — на ночных дорогах нет-нет да и пошаливали.
Сезонный характер работы требовал немало рабочих рук, а нанимались к ним на участок не очень охотно. Только когда разрешили повысить оплату труда, удалось наконец заинтересовать местных женщин и молодежь.
Работы молодому агроному хватало. Частенько он сам становился за плуг, пахал, сеял, жал. И все это не только от переизбытка молодых своих сил, а еще и от безвыходности создававшейся время от времени ситуации.
Работа опытников стала главной для молодой четы. Это была та самая пора, когда академик Николай Иванович Вавилов осуществлял свои идеи интродукции наиболее ценных в хозяйственном отношении растений со всех континентов на территории СССР. Участок в Старых Атагах входил в сеть учреждений, созданных по предложению Вавилова и предназначенных для изучения растений в новых для них условиях. Все работы на участке велись по планам и указаниям неутомимого организатора сельскохозяйственной науки. Вместе со своими сотрудниками и зарубежными коллегами Николай Иванович не раз бывал в Старых Атагах. Академик приметил старания и исполнительность мужа и жены Лукьяненко. Советы и замечания Вавилова немало значили для дальнейшей судьбы Павла Пантелеймоновича.
На Чеченском сортоучастке испытывались тогда почти все сельскохозяйственные культуры, предназначенные для внедрения на Северном Кавказе, в том числе хлопок и рис. Из пшениц предпочтение отдавали тогда яровым сортам. В таких условиях трудно, казалось, за каждодневными хлопотами остановить свой выбор на чем-то одном. Все же Старые Атаги тем не менее научили Лукьяненко многому. Здесь он впервые вплотную столкнулся близко со многими проблемами того времени. Ведь то был начальный период коллективизации, и оба агронома принимают деятельное участие в этом деле. Зимними вечерами, когда полевые работы оказались позади, Павел с Полиной в одной из свободных комнат устраивают занятия. Они обучают неграмотных женщин чтению и письму.
Со временем еще одна из комнат просторного дома превращается в своеобразную сберегательную кассу для местных работниц. Трудились они на сортоучастке и ежемесячно откладывали на полочки, каждая — непременно на свое место, заработанные деньги. У всех была собственная заветная мечта, чаще всего покупка сепаратора или швейной машинки.
Пришло время, к Полине явилась непоседа Фатьма и объявила о намерении купить сепаратор. Взяла свои деньги и отправилась домой.
А наутро прибежала в слезах. Оказывается, все, что предназначалось для покупки, отобрал ее же муж. И в тот же день поздно вечером он привел в дом вторую, молодую, жену, отдав за нее калым — сумму, накопленную Фатьмой.
— Уеду я отсюда, — повторяла она, — поеду к отцу в Баку. Там не буду видеть этого человека.
К сожалению, никакие уговоры не помешали ей уехать.
Был на участке еще один работник. Звали его Муса. К Лукьяненко он относился с большой симпатией и уважением. Привез как-то Павел Пантелеймонович из города своему сыну Гене коробочки с пластилином. Мальчик сидел на полу и лепил. Муса, увидев пластилин, подсел к ребенку и принялся за работу. Из-под его рук выходили такие фигурки зверей, птиц и рыб, что отец с матерью не могли надивиться.
С тех пор Павел Пантелеймонович всякий раз из города привозил пластилин и для Мусы. Никто не учил его, а сколько смекалки, дарования, чувства меры и красоты было в тех небольших фигурках!
Как знать, быть может, в благодарность за хорошее отношение Муса однажды поступил, можно сказать, героически. Для нужд хозяйстве содержалось десятка три прекрасных коней. В один из праздничных дней со стороны Старых Атагов налетело несколько всадников. Они пытались отбить животных и увести их в горы. Надо было видеть, как он смело встал на их пути!
Но жизнь, разумеется, складывалась не только из всяческих приключений. Было одно важное начинание, которое определило на долгие годы вперед характер занятий Павла Пантелеймоновича. Работая на опытных участках, он вплотную сталкивается с таким недугом хлебных растений, каковым оказалась ржавчина, и задумывается над тем, сколь велик и ощутим вред, наносимый ею. Зимними вечерами Павел Пантелеймонович подолгу задумывается об этом, изучает литературу. Он замечает, что местные сорта обычно в значительной степени страдают от такого бича. А вот вывезенные из