«Теперь не то. Теперь праздник урожая становится всенародным массовым торжеством, — отметил про себя Павел Пантелеймонович. — Ниву же растят нынче не одни только колхозники с учеными. Собирают хлеб теперь всем миром — и город, и станица, чтоб ни колоска, ни зернышка не обронить впустую… Жаль только, что некоторые интересные, красивые обычаи и обряды утеряны или совсем забыты. А было в них много смысла и большой поэзии».
Так, покамест Павел Пантелеймонович не спеша добирался домой, он и пролистал всю книжку, освежил память свою. Нежданно-негаданно для себя он, как и в юности, пережил все приключения, происшедшие с кулем хлеба весом в девять пудов с походом, пока не попал тот наконец на товарную биржу в северную столицу — град Петров.
— «Пожелаем нашему хлебу счастливого пути, его покупщикам — приятного аппетита: хлеб рушать — на здоровье кушать», — произнес он вслух напутственные строки старинной книжки.
Случаются такие вот редкие минуты блаженства, равные счастью: он ощутил вдруг в себе могучий прилив созидательных сил. И, как в далекие годы молодости, снова хотелось работать, не замечая времени, не зная усталости, выращивать новые стойкие и урожайные сорта хлеба, чтоб нивы наши тучнели и густо колосились, давали щедрое зерно, зерно отборное, чтоб, как говорится, ни соринки в нем, ни пылинки, чтоб соотечественники наши, весь наш многонациональный великий Союз никогда не испытывали нужды в хлебе. И на столе каждого трудящегося человека — в будни ли, в праздник ли — красовался бы хозяин всякого застолья — добротный каравай свежего хлеба!
— Расцветет кубанская нива, расцветет. Станет она рукотворной житницей и славой России, — убежденно шептал он. — Так будет…
Война обрушилась не только на его семью, она разорила их род. У старшего брата Петра в Ивановской тоже беда — не вернулся с войны муж дочки, остались на ее руках малолетние детки. Тут же решают они с Полиной Александровной взять в свою семью Любу — пусть подрастает вместе с Олей, будет ей сестричкой. К тому же ровесницы обе, вместе кончат школу, а там, может, и в институт пойдут. Хорошо бы, на агронома чтоб выучились. Потом и селекцией займутся… Думалось так Павлу Пантелеймоновичу, когда он трясся на днях по разбитой дороге из Ивановской в Краснодар. А рядом сидела, прижавшись к нему, Люба и расспрашивала бойко, что сейчас делает Оля, где она учится. Павел Пантелеймонович отвечал на вопросы девочки и все больше верил в то, что впереди еще целая жизнь, как будто даже еще и не жили они с Полиной Александровной ни в Чечне, ни в Кореновской, ни в Крымской, и не было никакой эвакуации. А в голове было одно — надо работать и работать во имя детей, во имя жизни, чтоб не было больше никогда проклятой войны.
Утренняя неспешная прогулка та, счастливое приобретение книги и несуетные мысли освежили на славу, и почудилось ему, будто выпить дали родниковой бодрящей воды.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Глава первая
Весна 1943 года выдалась особенно трудной для Павла Пантелеймоновича. Вернувшись из эвакуации, он застал хозяйство селекционной станции полностью разоренным гитлеровцами. Они еще упорно цеплялись за «Голубую линию», не желая уходить из-под Новороссийска и с Тамани. Все лето продолжались ожесточенные бои в кубанском небе. Имена Покрышкина и девушек-летчиц из авиаполка Марины Расковой, которых враг прозвал «ночными ведьмами», были тогда у всех на устах. Не хватало рабочих рук. Повсюду, в каждой семье, были страдание и горе. Но духом не падал никто. Продолжалась война, и хлеб был нужен и солдатам на фронте, ив героическом тылу. Лукьяненко с утроенной энергией взялся за свое дело.
Почти перед самой войной в крае районируются сорта его селекции. Это Гибрид-622, Краснодарка-622/2 и Первенец-51. Краснодарка отличалась от исходной родительской формы по трем признакам. Во-первых, она стала более зимостойкой, чем Гибрид-622. Этого удалось достичь благодаря отбору растений с более длинной стадией яровизации. И, конечно, сорт был устойчив против ржавчины. Здесь ученым совмещены два важных признака — повышенная зимостойкость с ржавчиноустойчивостью.
Кто спорит. Краснодарка давала не совсем вкусный, крупнопористый хлеб. Но шла война, и уборочные работы проходили с большим напряжением. Единственные и главные тогда труженики в поле — старики, вернувшиеся с фронта калеки, женщины и дети — не всегда успевали управиться в срок. Но особенностью Краснодарки как раз и было то, что она могла долго стоять, не осыпалась на корню. Потому что такой она и была в свое время задумана селекционером. Это обстоятельство теперь оказалось весьма кстати, потому и выручило не одно хозяйство.
В разное время жизнь ставила перед селекцией и разные задачи. Одной из многих была работа по переделке озимого сорта в яровой. Это обусловливалось тем, что при бесснежных и морозных зимах озимые погибают на больших площадях, и тогда ничего не остается, как весной в возможно более ранние и сжатые сроки произвести подсев яровыми на поврежденных полях.
Лукьяненко задался целью переделать озимый сорт Ворошиловка в яровую, с тем чтобы семенами этого же сорта весной подсевать участки с погибшими растениями.
В 1944 году Павел Пантелеймонович закладывает первый опыт. На делянках площадью по 10 квадратных метров каждая было высеяно несколько сортов как озимой, так и яровой пшеницы. Один посев озимой пшеницы Ворошиловская был произведен 23 марта, другие же были посеяны еще под зиму. Лишь единичные растения смогли выколоситься к лету и дали урожай. Причем выбрасывание колоса и созревание проходили неодновременно — с июня до сентябри. Собранный урожай был невелик, но все до зернышка отобрали, с тем чтобы в будущем, 1945 году 30 марта высеять сто линий этих растений. В качестве контроля через каждые десять номеров росла озимая пшеница сорта Ворошиловка.
День Победы застал их с Полиной Александровной в хлопотах: весной у селекционеров нерабочих дней не бывает. Они вышли в поле, но душу заливала светлая радость: будто что-то тяжкое и страшное исчезло вдруг и солнце тут же без меры засияло во все концы. Из недалеких палисадников кричали воробьи. Со стороны въездной аллеи, усаженной белой акацией, веяло теплым ветерком. Молодой дубнячок, скорее похожий на высокие кусты, выплескивал соловьиную трель. Изредка, как бы не осмелясь сыграть на волшебной флейте, пробовала неизъяснимо печальный голос иволга. Реяли над полем щуры, мелькая то зеленым брюшком, то ржавыми спинками. И тут же траурно зачернели границы делянок. Но как от печки, где выпекают хлеб, пробивался от них неистребимый пшеничный дух…
Они молча побрели с поля, хотя время возвращаться еще не подошло. Путь их лежал к братской могиле, что находилась теперь почти под окнами кабинета Павла Пантелеймоновича и в которой лежал их сын. Они наломали веточек сирени и положили их к подножию памятника. Долго не мог он оторвать жену от холодного черного камня, к которому она словно приросла. Радость Победы, и слезы, и боль — все смешалось в эти минуты, но все же преобладала великая обновляющая сила весны и надежды.
И снова труды, снова дни, наполненные кропотливой работой. Через месяц они с удовлетворением отмечали, что второе поколение озимой пшеницы Ворошиловка хорошо заколосилось. Хотя процесс колошения продолжался с 15 июня до 7 июля, это говорило о том, что они близки к цели. Конечно, выход в трубку Ворошиловки по сравнению с яровым Тэтчер задерживался, особенно выделялась в этом отношении семья № 38. Но получены и ранние формы, такие, как семья № 27. Они ведь заколосились одновременно с контрольными яровыми! К радости от удачно завершенного труда прибавилась еще одна — Павел Пантелеймонович награждается медалью «За оборону Кавказа». Труд селекционера этим самым был как бы приравнен к ратному. Зимними вечерами Павел Пантелеймонович давно взял за правило присаживаться к приготовленному для занятий столику и делать наброски. Он привык работать обстоятельно и на совесть, потому никогда не спешил. По многу раз сверялся со своими записями, сравнивал, обобщал. Все это содержалось у него в полном порядке. Он всю жизнь придерживался девиза, выраженного еще в древности в латинской фразе: «Quod non est in actis, non est in mundo»[13]. Не составляет труда написать материалы для отчета, а вот поделиться размышлениями по поводу успешно проделанной работы — тут надо приложить старания иного рода. Начал он свою статью с объяснения целей и задач, стоявших перед ним:
«Это весьма интересный факт, указывающий на возможность получения… сортов универсального использования, одинаково пригодных для озимого и ярового посева. С организационно-хозяйственной стороны культура сортов универсального использования в озимом и яровом посеве может представлять большие выгоды уже хотя бы потому, что при изреживании озимых в результате неблагоприятных условий зимовки или выдувания ветрами, что нередко наблюдается в ряде районов края, можно будет производить подсев весной озимой пшеницы семенами того же сорта. Кроме того, некоторые из полученных нами форм яровых Ворошиловка в яровом посеве созревали на 10–15 дней позже, чем в озимом посеве».
Объясняя выгоды и необходимость создания подобного сорта, Лукьяненко пояснял: «…высевом такого сорта в озимом и яровом посеве можно будет обеспечить равномерный ход уборки и более рациональное использование комбайнов в уборочный период». Практический выход, польза от затраченных усилий — все это непременное условие для него, поэтому ученый говорит: «В 1949 году будет закончено сортоиспытание яровых форм Вороши-ловки в озимом и яровом посеве, и в 1950 году лучшие ярово-зимостойкие сорта будут переданы для производственной оценки в колхозы».
Казалось бы, как просто и быстро! Но сколько за этими словами, цифрами и фактами предыдущей, обычной, черновой работы! Сколько поисков, терпения, выдержки и смекалки!
На следующий, 1946 год, когда он был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», высеяли уже яровой формы Ворошиловки 65 линий. Большинство линий, как отмечает Лукьяненко, несмотря на поздний срок посева, пошло в трубку, то есть проявило все качества яровой формы.