ицы в Краснодарском крае». Время внесло свои коррективы в отношении этого прогноза — Безостая-1 распространилась не только по Краснодарскому краю, но и во многих странах мира, заняв площади, в общей сумме превышающие 13 миллионов гектаров. К тому же, по мысли венгерского ученого Шандора Райки, мало кто может обойтись при работе по скрещиванию пшениц без привлечения Безостой-1.
Характеризуя особенности физиологии нового сорта, Павел Пантелеймонович писал в № 1 журнала «Селекция и семеноводство» за 1961 год: «Безостая-1 относится к мягким пшеницам разновидности Лютесценс лесостепного экологического типа. Растения низкорослые с прочной, стойкой к полеганию соломиной и цилиндрическим колосом; широкие недлинные в начале вегетации светло-зеленые листья после выхода растений в трубку, так же как и стебли, покрываются очень интенсивным восковым налетом и приобретают оригинальную голубовато-белую окраску. Форма куста растений прямостоячая, кустистость общая и продуктивность высокая, урожай формируется в основном за счет довольно продуктивного колоса главного стебля».
Лукьяненко придерживался мнения, что продуктивность сорта можно определить наиболее верно, если учитывать число зерен с каждого колоса. Это его положение, которое он предлагал как критерий оценки на продуктивность, подтвердилось и на Безостой-1. Если прежние его сорта имели вес зерна с одного колоса такой: Новоукраинка-84 — 0,75 грамма, Скороспелка-3б — 0,79 грамма, Безостая-4 — 1,04 грамма, то у Безостой-1 он равнялся уже 1,12 грамма. Зерна Безостой-1 отличались тяжеловесностью, число их в колосе было значительно большим, чем у других сортов.
Сорт средне зимостойкий, поспевал на один-три дня раньше Новоукраинки-84. Проявил устойчивость в испытаниях к засушливым условиям. Если Скороспелка-3б практически никогда не поражалась бурой ржавчиной, то в этом отношении Безостая-1 несколько уступает ей.
В Безостой-1 Лукьяненко воплотил давнюю свою мечту — он добился того, чтобы как можно более благоприятным стало отношение зерна к соломе. Выход зерна по отношению к соломе стал достигать 40 процентов!
А сколько слов восторга было сказано в адрес Безостой-1, когда имели в виду ее чисто внешнее несходство с пшеницами, возделываемыми до нее?! Когда наблюдали поле, готовое к уборке, то удивлению не было предела. Если старые сорта наливались, клонились к земле под тяжестью колосьев, то Безостая-1, имея колос, больший по весу, стояла как щетка с жесткими негнущимися щетинками. И ни ветер, ни дождь не могут положить такие хлеба. Короткий и прочный стебель удерживает тяжелый колос.
Сорт отвечает требованиям механизированной уборки, оттого что зерно его «прочно закреплено в цветочных пленках и слабо осыпается», писал Павел Пантелеймонович.
Безостая-1 была первым в советской селекции сортом интенсивного типа. Уже к 1961 году передовые хозяйства Краснодарского края стали получать на полях, засеянных Безостой-1, урожаи в полтора-два раза выше, чем с полей, на которых возделывались прежде районированные сорта.
Да, Безостая-1… Сколько бы ни говорили об этом сорте, каких бы слов восторга и похвал ни написали, тем не менее вряд ли кто возьмется выразить истинное его значение одним точным словом. «Замечательный», «чудесный», «изумительный», «непревзойденный» — эти и другие эпитеты верны и приложимы к нему, но даже все вместе взятые они не до конца, не совсем исчерпывающе его характеризуют.
Вечером 20 февраля 1964 года в обычный для него поздний час, как всегда просидев после ужина за письменным столом, — на сей раз Лукьяненко просматривал дневную корреспонденцию, затем вдыхал терпкий, как он ощущал сам, густой аромат любимой бунинской прозы. Наконец, отложив все это в сторону, принялся за то, что было главным на сегодня, к чему готовился уже не один день. Достал из ящичка стола несколько листов чистой бумаги, долго подбирал авторучку. И вот принялся составлять текст. В своей жизни ему пришлось исписать немало бумаги, целые горы, а вот такого не доводилось еще. Да и удастся ли выразить словом то, что творится в его душе?
После нескольких, отвергаемых один за другим вариантов только далеко за полночь лег перед ним лист бумаги с текстом, который и будет отправлен утром в Москву. Еще и еще раз он пробежал глазами написанное и наконец остался доволен. Удалось-таки в немногих словах выразить то, что так теснило грудь, о чем хотелось сказать: «Приношу глубокую благодарность Центральному Комитету за оказанное мне доверие и прием меня в ряды КПСС без прохождения кандидатского стажа. Состоять членом великой Ленинской партии считаю для себя самой высокой честью.
Я постараюсь своим трудом оправдать оказанное мне доверие и буду счастлив отдать все свои силы делу партии, борьбе за победу коммунизма в нашей стране».
Давно пропели первые петухи в соседних дворах, стихла улица Октябрьская. За темными окнами стояла февральская ночь. На душе у него было светло. Вспомнилось разное — далекое и близкое. Как он был реалистом, и часто их с Василием по распутице подвозил старший брат Николай. Взобравшись на коня, усаживал заботливо одного впереди, другого сзади, и так добирались до училища. Кем стал бы брат, не умри он в тяжелом тридцать третьем? Колхозный бригадир, которого до сих пор поминают добрым словом станичные старожилы… Затем — Красная Армия, и помнит он себя переписчиком полковых бумаг, потом студенческая пора — лекции Пустовойта и Богдана, Захарова, Малигонова. Вспомнил Чечню и то, как он читал там первый раз «Казаков» и не мог поверить, что все люди, о которых писал Толстой, жили когда-то совсем рядом с Атагами — и Марьяна, и дедушка Брошка, и отважный Лукашка, и горцы — отчаянные джигиты… Под конец — страшная година войны и надежда — сын Гена, едва ступивший на порог юности…
Не было, казалось, в его жизни крутых поворотов, зигзагов, один день похож на другой, но многое промелькнуло перед ним тогда, самое важное же пришло под конец: дело его жизни, его труд не прошли даром, бесследно — все, что он делал, оказалось так нужным людям, нужным Родине, и он счастлив от такой судьбы. Потому что нет большего счастья человеку, чем стать полезным, нужным своему Отечеству. Тем более удастся если кому приумножить славу и богатство его. Испокон веку прочна этим и во все времена стоять потому будет держава наша!
Среди бумаг, лежащих в ящике его стола, Павел Пантелеймонович отвел небольшое место стопочке поздравлений. Эти несколько телеграмм, открыток и писем были дороги ему, так как напоминали о незабываемых событиях в его личной жизни.
Писали из Измаила:
«Вы человек пшеничный во всем значении этого слова на Земле. Сейчас нет человека, который не знал бы то жизненное значение для стола, которое имеет пшеница. Много чудесного и много прекрасного в истории человечества связано с этой, надо сказать, чародейкой нашей планеты. Вы отдали свои гуманные и здравые силы и мысли для этого дела. Большое и сердечное спасибо Вам. Искренне поздравляем Вас с приемом в члены КПСС».
В другом письме он читал:
«Дорогой Павел Пантелеймонович! — Это обращался к нему Алексеев Петр Алексеевич. — Разрешите мне от всего сердца горячо поздравить Вас с большим событием в Вашей жизни, в жизни такой же большой и светлой, — с принятием в члены великой партии коммунистов. Желаю дальнейших успехов в Вашем плодотворном труде, счастья и крепкого здоровья на долгие годы.
Ваше имя хорошо известно всем сельским труженикам нашей орденоносной Чувашии.
В колхозах и совхозах республики с успехом возделываются сорта пшеницы, выведенные Вашими замечательными руками ученого-селекционера.
Я работаю пока кладовщиком республиканской базы № 2 «Сельхозтехника» на складе минеральных удобрений, являюсь заочником сельскохозяйственного техникума, готовлюсь в скором времени стать техником-механиком сельского хозяйства. В минувшем году я тоже был принят в великую семью коммунистов.
Цель моя — всегда быть достойным этого звания и оправдать его.
Еще раз поздравляю Вас, Павел Пантелеймонович, шлю мои самые наилучшие пожелания в Вашей жизни.
Приезжайте к нам, на родину космонавта А. Николаева. Будете желанным и дорогим гостем».
Чувашия… Родина «космонавта номер три» А. Николаева, только что завершившего свой полет. Вспомнился день 12 апреля 1961 года, полет Юрия Гагарина, когда всерьез подумалось о том времени, когда, быть может, станут засевать пшеницей освоенные планеты. Ведь если будут люди жить там, значит, без хлеба не обойдутся! В конце концов, хлеб был, есть и всегда будет незаменимой пищей человека.
А в стопке поздравлений — еще одно письмо, от однокашника по реальному училищу Никиты Рыженкова:
«С большим наслаждением слушал по радио сообщение о том, что ЦК КПСС принял тебя в партию.
Прошу принять от меня самое сердечное поздравление со вступлением в члены Коммунистической партии.
Желаю тебе доброго здоровья, долгих лет жизни и успехов в твоей большой научной работе. Восхищаюсь твоими достижениями. При случае передавай привет твоему брату Василию».
1964 год был радостным для него вдвойне: тогда же его избрали действительным членом АН СССР. И в связи с этим он получил немало поздравлений.
И снова вспомнил друга юности Никита Рыженков. Он писал: «Горячо поздравляю тебя с избранием действительным членом АН СССР (состоявшееся 26 июня с. г.) и желаю тебе новых успехов в научном поиске, великом и полезном для страны.
Письмо твое я получил и очень рад ему, рад, что не забыл своего школьного товарища. Ведь мы последний раз виделись, когда оканчивали реальное училище в 1919 году.
Прошло 45 лет, а как светлы в памяти эти годы, когда мы учились в реальном училище, а после официальной части вечера собрались в квартире Ладыгина (где я квартировал вместе с Хазарьянцевым.) Утром следующего дня я уехал из Ивановской. Йосле поступил в Политехнический институт в г. Краснодаре, его не окончил, работал в своей станице в школе II ступени преподавателем математики, потом изменил математике, стал работать преподавателем механизации сельского хозяйства в техникуме сельского хозяйства в городе Шацке (тогда Московской области). В Великую Отечестве