, выходит, идеи его и сегодня жизненно важны.
Хлеборобы с Украины писали ему, что их колхоз находится на границе лесостепи и степи. Хозяйство расположено на плодородных черноземах. Однако скудное количество осадков, частые суховеи нередко были причиной низких урожаев. Но труженики полей не сидели сложа руки. На землях, занимаемых их хозяйством, в конце прошлого века по инициативе Докучаева были заложены лесополосы площадью около тридцати гектаров. Колхозники хорошо оценили значение лесополос, и за годы Советской власти на всей территории был создан мощный заслон на пути суховеев. В хозяйстве давно поняли, что насаждения играют не последнюю роль в повышении урожайности сельскохозяйственных культур.
Из этого письма Павел Пантелеймонович узнал, что в знак благодарности Докучаеву в Доме культуры колхоза колхозники решили открыть докучаевскую комнату, где собираются установить его бюст и стенд с портретами видных ученых нашей страны, посвятивших свою жизнь развитию сельскохозяйственной науки.
И далее объясняли, зачем понадобился и его портрет, непременно с дарственной надписью. Он читал строку за строкой, и думы его были о сорте и его возможностях при соблюдении севооборота и, наконец, о людях, претворяющих в жизнь вековечные мечты:
«…выведенный Вами сорт озимой пшеницы Безостая-1, выращиваемый с 1965 года на всей площади посева в колхозе, самая высокоурожайная среди всех сортов озимой пшеницы, возделываемых в нашем хозяйстве.
Колхозники нашего колхоза убедились, что выведенный Вами сорт Безостая-1 сделал революцию в производстве ценнейшей продовольственной культуры — озимой пшеницы.
Уважаемый Павел Пантелеймонович, еще раз убедительно просим Вас выслать свой портрет…»
Имя Василия Васильевича Докучаева было так же свято для него, как и имена Тимирязева, Мичурина, Вавилова, навсегда оставшихся гордостью отечественной науки. Оно было дорого ему с юношеских лет.
Его особенно поразила — давно, когда он еще был учеником Ивановского реального училища, — книга Апостолова «Географический очерк Кубанской области» и, в частности, одно место — он его запомнил тогда наизусть и при случае нередко цитировал своим молодым сотрудникам: «Редко можно найти во всем мире такую богатую страну, которая была бы одарена в почвенном отношении богаче Кубанской области…»
Он знал с детства труд землепашца, труд в поте лица от зари до зари, познал цену хлебу, любил степь трудной, верной любовью, но первое, так сказать, теоретическое обоснование, первое философское обобщение относительно родной степи, о ценности и богатстве ее он вычитал в хорошей старой книжке. Оттуда же он узнал, что давным-давно, в незапамятные, теперь уже почти сказочные времена, на Кубань приезжал знаменитый почвовед Василий Васильевич Докучаев, учение которого он затем досконально освоил в институте и прекрасно помнил, многие строки из его научных трудов.
Павел Пантелеймонович шагал среди колосящейся пшеницы — от участка к участку, от поля к полю, вдыхал знойный степной воздух, медово веющий над землей, слушал и высокую трель жаворонка, и работу тракторных моторов. И вдруг до реальности зримо представил и самого Докучаева, и весь его давний путь, проделанный в августе 1878 года по бурьянной кубанской степи. В памяти всплыли целые куски из книги гениального почвоведа «Южные окраины Черноземной России: «Мне лично удалось пересечь поперек (около 300 верст с запада на восток) почти всю землю черноморских казаков, начиная от Тамани и кончая станицей Кавказской… Как известно, почтовый тракт пролегает здесь по наиболее высокой местности, вдоль правого берега Кубани, по водоразделу между ней и рядом речонок, направляющихся отсюда на северо-запад к Азовскому морю и оканчивающихся там большей частью глухими лиманами».
И Павел Пантелеймонович в который раз воочию представил себе весь колоссальный, неимоверный труди подвиг, совершенный одним удивительным русским человеком — Василием Васильевичем Докучаевым, труд, который под силу разве что большому коллективу! Образ Докучаева, его незабвенные труды, его лихорадочная, поспешная жизнь, будто он боялся не успеть завершить задуманное, скромный, но оттого не менее великий научный подвиг ученого непременно давали ему новый прилив творческих сил, всегда вдохновляли, восхищали, делали собственную его жизнь, работу и борьбу более целенаправленной, а душу — мужественной…
Пшеничные колосья, подобно крепышам-карапузам, каждый своим тугим и плотным тельцем тянулись к его рукам, и он, поглаживая их на ходу по головкам, огляделся вокруг, «Ишь ты! Заливается как!» — вслух подумалось Павлу Пантелеймоновичу. Прикрыв глаза ладонью, он тщетно пытался высмотреть в бездонной сини незримого небесного певуна.
Павел Пантелеймонович никак не ожидал, что день его семидесятилетия будет отмечаться столь широко и торжественно. Приехали из Ивановской братья Петр и Василий. Гости из Москвы, Ленинграда, из Киева, из многих областей и республик. Многочисленные телеграммы, поздравления по телефону из многих городов страны от ученых, колхозников, от незнакомых людей. Он так переволновался в тот день, что не смог досидеть до конца торжественного заседания. И когда исполнивший текст поздравительной песенки артист склонился с эстрады, чтобы вручить юбиляру на память слова, он не увидел Лукьяненко ни в первом, ни во втором ряду.
На другой день, сидя вечером дома, он пригласил своего друга Владимира Васильевича Усенко. Тот принес с собой необыкновенный подарок. В течение нескольких последних лет он снимал Павла Пантелеймоновича незаметно и во время поездок по краю, и в дни работы различных симпозиумов и конференций, в моменты встреч с зарубежными учеными.
Усевшись поудобнее, он попросил начинать. Цветной этот фильм действительно лучшее из того, что осталось теперь для нас об академике Лукьяненко. Вот он осматривает великолепное поле озимых хлебов и, как настоящий хозяин волнующегося под ласковым ветром массива, сливается с ним, и мы видим как бы одно неразлучимое целое, словно поле и он вместе с ним являют собой единую плоть… Много приятного промелькнуло перед его взором, но вот, наконец, увидев себя в кадре, он попросил вернуть его:
— Владимир Васильевич, это кто?! Неужели я такой толстый стал?! И когда ты меня видишь, я тоже тебе кажусь таким?
— Да нет, Павел Пантелеймонович, вы вовсе не такой уж толстый, как вам представляется. А если и полный, тоже не беда, думаю, что любите, наверно, хлеб из Безостой, да?! — нашелся Усенко.
И оба расхохотались.
День 70-летия запомнился Павлу Пантелеймоновичу еще и тем, что поздравить его в институт пришел и давний приятель его Иван Сергеевич Косенко, профессор Кубанского сельскохозяйственного института. Большой знаток и друг зеленого мира, он в знак глубокого уважения к Лукьяненко, его заслугам и подвигу предложил Павлу Пантелеймоновичу принять от него подарок — саженец секвойи, растения с далекого Американского континента. Дерево это считают символом долголетия: посадит его человек и станет жить столько, сколько будет расти этот исполин.
Угодья Кубанского сельскохозяйственного института примыкают вплотную к землям их исследовательского учреждения. Место под него — было отведено в начале шестидесятых годов на тогдашней окраине Краснодара. Теперь же здесь ничего не узнать. Стараниями таких энтузиастов, как Иван Сергеевич Косенко, бессменного директора дендрария Ирины Александровны Уманцевой, работников института, деятельным участием студентов на сравнительно небольшой площади, занимаемой парком, возник своего рода ботанический сад.
По красоте и количеству видов растений нет, пожалуй, во всем зеленом городе места, которое можно было бы сравнить с этим чудом. Здесь хорошо прижились деревья и кустарники, собранные со всех концов земли. Сосны из Крыма, Грузии, реликтовые сосны — выходцы из далеких тысячелетий. А сколько видов можжевельника! Многие его разновидности сравнивают с кипарисом. И не зря. Конечно, стелющиеся стволы можжевельника донского или казачьего ни с чем другим не сравнишь и не спутаешь. Строгие ряды голубых елей далеко вокруг себя пропитывают воздух горьковато-лимонным ароматом. Аккуратно пострижены бордюрчики из туи и падуба. В любую пору изысканно-благородны самшитовые куртины. Платановые аллеи, кленовые, липовые, великолепные розарии, плантации сирени, посадки дуба черешчатого и пирамидального. В искусственных озерах к осени расцветают нежные лотосы, плавают кувшинки.
Круглый год в оранжереях института благоухают и плодоносят тропические цветы и деревья — там и ананасы, и дынное дерево, и гроздья бананов, золотятся на кронах апельсины, лимоны, мандарины. Великолепная лаборатория для исследовательской работы, для практики! С первыми днями института нынешние времена и сравнивать нечего: есть здесь два учебно-опытных хозяйства — одно животноводческое, другое растениеводческого направления. А сколько молодых людей из Азии, Африки, Латинской Америки теперь приезжает обучаться самой мирной профессии на Земле!
Несмотря на занятость, не раз и не два довелось Павлу Пантелеймоновичу в последние годы побывать в этом учебном заведении. Его избрали здесь членом ученого совета, да и по другим делам заходил нередко: его аспиранты учились в институте, а студенты проходили практику у них. Выступал он и с лекциями. И всякий раз в этих стенах посещала его какая-то неясная мысль. Быть может, чего-то все же сельскохозяйственному институту недостает? Нет, справедливо называют самый крупный в республике, да и не только в ней одной, сельскохозяйственный вуз «кузницей кадров». Готовят в нем специалистов не только для Кубани, но и для всей зоны Северного Кавказа. Учатся здесь студенты Украины, Казахстана, Поволжья. Партия и правительство не жалеют средств для укрепления материальной базы института, открываются новые факультеты. Ученые много делают для того, чтобы в колхозах и совхозах были отлажены и введены в действие самые передовые технологические процессы, внедряют свои изобретения в производство. Среди профессорско-преподавательского состава есть авторы учебников, по которым обучаются студенты сельскохозяйственных вуз