бли, а ему хоть бы хны. Посмотрел так равнодушно на трупы, кинул на плечо «трещотку» свою и дальше потопал. Буркнул что-то вроде «а, насмотрелся уже… разборки, считай, каждую неделю были, да и по телеку целый день одни трупаки». Привычный, значит. Нехорошая это привычка, не нравится она мне… что же там, за Периметром, творится? Здорово я, видать, от жизни отстал. А Фреон тогда всё удивлялся — как это, мол, получается, бандитов сколько раз под корень изводили, а меньше их не становится. Откуда только берутся? Да из таких вот Ересей, друг мой Фреон. Из тех, кому чужая жизнь не дороже плевка, которых воспитали университеты улиц и западных боевиков. Телевидения в Зоне нет, Интернет только у «ботаников», совсем от мира отрезаны сталкеры. Ну, Бивень и присобачил к полкам телевизор, плеер с Большой земли заказал и целую коробку дисков к нему. Чего там только не было — и старые, и новые фильмы, мелодрамы какие-то, боевики, фантастика… и поставил как-то раз Бивень диск с фильмом — про Рэмбо какого-то. Смотрели сталкеры, смотрели, как этот самый герой всех налево и направо валит, а потом Лихо встал и говорит: давай диск сюда. Взял, посмотрел на него пару секунд, а потом сплеча об стойку хрясь, только осколки радужные полетели. И с тех пор крутит Бивень всего пару фильмов старых — про Холмса с Ливановым, да ещё «Холодное лето пятьдесят третьего». Всё расстраивался, зачем такую кучу дисков заказывал, всё равно, подлецы, не смотрят…
— Значит, за Периметр хочешь парня вытащить? — негромко спросил подошедший Сионист.
— Есть такая мысль.
— А зачем?
— Ну, как… — Я непонимающе взглянул на Сиониста. — Неужели не понятно? Гробанётся он в Зоне.
— Ну, скорее всего да, гробанётся. — Сионист оценивающе глянул на Ересь, сосредоточенно выискивающего артефакты в развалинах. — Тебе это зачем?
— Не хочу, чтобы ещё одну жизнь Зона сожрала.
— Вот оно как. Армия спасения.
— Ты что-то против имеешь? Ну, поделись тогда мыслью. — Я вспомнил жёсткий прищур глаз Сиониста, его холодное «ну-ну», да и сейчас не то чтобы язвительно, но с явным неодобрением сталкер высказался.
— А ты не думал, Лунь, — Сионист опустил взгляд долу, — что проклянёт тебя этот самый Ересь? Нет, не сразу, а лет через двадцать, когда будет долго и мучительно подыхать от цирроза на грязной постели? Или раньше даже, возвращаясь со скучной, обрыдлой работы к подурневшей, разбухшей жене и выводку сопливых чад? Знаешь, я как-то слово одно услышал: «беспросвет». Именно это его ждёт там, за Периметром, — длинная цепь пресных, серых дней, и пить он начнёт, точно тебе говорю, гнить будет заживо среди подобных ему. Только в отличие от прочих этому товарищу будет вдвойне тяжко. Он уже отравился надеждой на другую жизнь, не важно, о деньгах ли он мечтает, о сказке наяву, о счастье даром для всех, это без разницы. Важно то, что у опьянённых надеждой людей всегда бывает долгое и мучительное похмелье.
— Ну почему сразу гнить? Почём ты знаешь, может, всё отлично у парня сложится…
— Нет, Лунь. Не сложится, — перебил меня Сионист. — Не того сорта человек. И ты это не хуже меня понимаешь, по глазам вижу. И вообще, кто тебя просил вмешиваться? Он не просил точно. Ты сам решил влезть, забыв о том, что это его жизнь, его судьба, он взрослый человек и сам выбирает свою тропинку. Сам, понял?
— Не прав ты, Сионист, — тихо, но очень твёрдо сказала Хип.
— Объясни, в чём.
— Если бы Лунь поступал по твоим правилам, то я бы просто умерла в Зоне два года назад. Он человек, Сионист. А ты… не обижайся, просто робот. Машинка. Гладко так у тебя всё выходит, правильно вроде говоришь, да вот только слушать всё это, извини, противно.
— По моему опыту, правду слушать всегда противно, — кивнул Сионист. — Только слушать-то её надо, как бы глаза при этом ни резало. Машинка, говоришь? Уж лучше пусть так, чем все эти сопли жевать про гуманность, милосердие и прочую шелуху, которой люди здорово засорили свой разум. Зона тем и хороша, что всю сущность человека наружу выворачивает, показывает, кто чего стоит. За честность я Зону уважаю. Пошёл убивать — будь готов к тому, что и тебя убьют. Грабишь? Будешь ограблен. Око за око, зуб за зуб. Чистая справедливость без наносной грязи милосердия. Пришёл в Зону — знай, что нюни никто за тобой вытирать не будет. По мне, так пусть лучше Ересь здесь просто честно загнётся, чем будет постоянно опекаем разными добрыми дядями.
— Вот, значит, как. — Я посмотрел Сионисту в глаза. — Вопрос был, помнится, что меня заставляет Ересь из Зоны вытащить. Долго, наверное, тебе объяснять придётся… скажу проще: наверное, то же самое, что под пули толкнуло, когда свой брат-сталкер в беду попал и когда ему, по его собственному признанию, хана нарисовывалась.
— Тут другое совсем… — буркнул Сионист, но взгляд отвёл. — Спасибо ещё раз, конечно, правда, спасибо, но…
— Но ты бы к нам на помощь, случись что, не пришёл. Каждый сам за себя, нейтралитет и всё такое, — закончила Хип. — А, ладно, проехали.
— В долгу не останусь, сами понимаете.
— А вроде умным казался, вон, книги в Баре читал. — Хип взглянула искоса. — Да, видать, неправильные книжки тебе попадались. Говорю же, хватит, закрыли тему.
Сионист хотел что-то сказать, потом кашлянул и досадливо махнул рукой.
— Жаль, что мы друг друга не поняли. Ну, бывайте здоровы, пора мне до Балки топать.
— Удачи. Смотри, в засады больше не попадайся. — Я пожал протянутую руку, и Сионист, не оборачиваясь, скрылся за частоколом сосновых ветвей.
Я взглянул на ПМК. Однако через два часа стемнеет, пора искать укрытие на ночь. За Грибной Деревней, недалеко от кольцевого дерева, находился «Купол» — доставленный вертолётом лабораторный комплекс учёных. Серебристая полусфера из лёгких сплавов вмещала, кроме оборудования и блоков жизнеобеспечения, два жилых отсека, рассчитанных на шесть человек. «Купол» был почти заброшен — «ботаники» давно вынесли оборудование и использовали комплекс только в качестве укрытия от Выбросов или места ночёвки. Из шести человек персонала почти безвылазно живёт там всего один учёный — надо же кому-то аномальный участок изучать. Не гнушались этим укрытием и сталкеры — тонкие, но весьма прочные стенки «Купола» защищали от Выброса даже лучше, чем бетонные плиты: под слоем лёгкого сплава находилось больше тысячи прослоек тончайшей фольги в специальном поглощающем пластике, и вся эта хитроумная система даже «тошниловку» перед Выбросом внутрь не пропускает. Давно хочет руководство НИИ «Купол» обратно на базу забрать, дорогая это штука, но «ботаники» из тех, что сами по Зоне ходят, да и рядовые сталкеры стеной встали — шутка ли, такое надёжное убежище потерять. Вот и стоит «Купол» до сих пор, единственно, всё, что какую-то ценность для мародёров представляло, давно оттуда вывезли — вынужденная мера, ничего не поделаешь…
Когда его только установили, блестел он как огромная ртутная капля, но за пару лет отражающее покрытие потускнело, покрылось серым налётом грязи, потёками какими-то, и напоминал теперь «Купол» помятый в боях инопланетный корабль из фантастических фильмов. Но, несмотря на потрёпанный внешний вид, служил науке исправно — не одна уже диссертация написана по собранным здесь материалам. Да и защитных свойств нисколько не потерял. Умеют всё-таки наши Кулибины мастерить, несмотря даже на вечный финансовый кризис в отечественной науке.
— Эй! Стойте, пожалуйста! — послышался негромкий голос. — У меня пистолет есть, и если что, то я, извините, буду стрелять, вот так!
— Здравствуй, наука! — Я остановился, продемонстрировал пустые ладони. Пожилой учёный поднялся из-за ящиков для оборудования почти по пояс, в правой руке пляшет «Макаров», левой неловко поправляет сумку для образцов. Ну, молодца! Затвор оттянул и медленно, аккуратно так рукой придерживая, назад вернул. Патрон, естественно, перекосило. Ну, силён боец, ничего не скажешь… Шлем защитного комбинезона был снят, и я без труда признал «ботаника» — близорукий, прищуренный взгляд серых глаз, нос пуговкой и бородка клином, чем-то похожая на птичий клюв. Мелихов Иван Аскольдович, биолог, более известный в сталкерских кругах под именем Айболит.
— Здравствуйте, Иван Аскольдович. — Хип тоже приподняла руки. Помнит, что при удивительной кротости и вежливости Мелихов терпеть не мог имён, даваемых сталкерами всем более или менее известным «ботаникам», и всерьёз сердился, когда кто-то называл его Айболитом.
— А… да-да. Постойте… всё верно. Припоминаю. Вы, наверное, Хип, а ваш друг, если не изменяет память, как-то помог мне собрать образцы псевдополипов на Янтаре. Гм… запамятовал. Хищная птица. Беркут?
— Лунь, — в который уже раз представился я Айболиту. И Ястребом уже был, и Сычом, даже Филином. Хищная птица, и всё тут. — Разрешите ночку в «Куполе» пересидеть?
— А? Ах, да-да, конечно! Буду рад компании. — Айболит убрал пистолет, энергично кивнул. — Тем более буду рад вам. Знаете, Лунь, ваш вклад в науку нельзя недооценивать. Знаю, да, вы сотрудничаете с учёными Института. Вот, мутантные полипы, например. Благодарю. Очень, знаете ли, очень, да. Скажите, а вы в прошлом не имели отношения к науке, нет? Доктор весьма хорошо отзывался о вас. Какого человека потеряли, ах, такого человека… очень жаль. А почему же я вас на пороге держу? Проходите, прошу вас. Чаю выпьем. Мне, знаете ли, цейлонский чай прислали. Недурен, скажу я вам. Проходите же!
— Именно! Полностью согласен с вами! Поверьте, не только у вас возникала мысль о некоторой… гм… ну, скажем так, направленности изменений генотипа. Практически все мутации, затрагивающие важные жизненные процессы, мало того, меняющие фенотип организма, в обычных условиях попросту летальны! А здесь мы наблюдаем прямо противоположный эффект — мутанты могут быть более жизнеспособны, чем их, скажем так, нормальные предки. Я уверен, что мутации направлены, специализированы даже, если можно так выразиться. Вот только чем или кем? Ба, да взять ту же химеру. Это же машина смерти! Аналогов среди хищников у неё просто нет. Обычная эволюция и за миллионы лет не смогла бы создать подобную тварь. — Айболит поднёс к губам кружку с чаем, осторожно подул.