«Всё было не так». Не могу вздохнуть, чёрное всё вокруг, чёрное. Не верю, не хочу верить. К Доктору. Он сможет. Да, он вылечит тебя, Хип.
И бандитов уже нет, пуст обваленный тоннель под насыпью, подходит Сионист, только не он это, а Болотный Доктор. Смотрит на меня, укоризненно качает седой головой.
«Ты не имеешь права так рисковать, Лунь. Не имеешь права. Не забывай это».
Темнота. Страшно колотится сердце. Дышит. Она рядом, чувствую гладкую кожу плеча, ощупью нахожу ладошку, сжимаю. Живая.
— Ну, ты чего, Лунь?.. — сонное ворчание.
Не могу отпустить. Не могу, и всё тут. Как же хорошо, что это всего лишь сон, но сердце не хочет успокаиваться, холодный пот высыпал на лбу.
— Ладно… давай тогда так спать, за руки держась. — Тихий смех, и мочкой уха чувствую тёплое дыхание. — Что трясешься? Холодно?
Живая… а перед глазами до сих пор кровь, и слышу затихающий хрип пробитого лёгкого. И не избавиться мне от этого, не забыть гадостный, вгоняющий в тоску сон. Сегодня уже не засну, факт. Вот, значит, какую картинку мне подсознание выписало. Не должен я, понимаешь, рисковать. Права не имею. Но ведь каждый шаг по Зоне — уже риск. По незнакомой местности — втройне риск. Людей встретишь — вдесятеро. А нам не куда-нибудь, в Припять идти, потом к Саркофагу, и, похоже, без обещанного Доктором проводника. Это как высчитывать? По какой теории вероятности? У Шкворня, что ли, спросить, как там, возле ЧАЭС, да только не ответит он, даже вопроса не поймёт, только перекривит мешанину, от лица оставшуюся, и гыкнет слюняво. Пенка, зараза, где ж тебя носит, почему ты ушла…
Утро… далеко ещё до него. Остаётся слушать мерный гул генератора и смотреть на тусклую, жёлтую лампочку на низком потолке. Хип заснула, и как хорошо ощущать в своей руке её маленькую, тёплую ладошку. Спи, стажёр… хорошо спать не под небом Зоны, не в сырых подвалах мёртвых зданий, а за стенами крепкого, надёжного «Купола». Ты уж прости, что втянул тебя во всё это, фактически сломал твою жизнь, хотя мог вытащить из Зоны, как вытаскиваю сейчас этого молодого оболтуса. Приручила тебя Зона, стажёр, как и меня в своё время, а бывших сталкеров не бывает, правильно это подметил покойный ныне Барин. Всех приручила, да только в ответе за нас не будет, жрёт равнодушно одного за другим… Нет, ничего не скажу я Хип про Бушмена, не нужно ей это знать. Интересно, что ей сейчас снится? Ишь, улыбается, должно быть, что-то хорошее. Ух, забыть, забыть хочу тот сон, до сих пор он меня гнобит… пойти бы сейчас, никотином отравиться, да нет желания вставать с койки, не хочу отпускать руку Хип.
И насчёт балбеса, Философа этого… спрашивается, и чего ты напрягаешься, Лунь? Как там Доктор сказал? Два года в худшем случае, пять — в самом лучшем. А ты паришься, из Зоны его тащишь. Смысл-то какой? Всё равно кирдык… нет, тащишь, от аномалий спрятать пытаешься, про «выверты» врёшь похлеще сивого мерина. Да потому что не веришь ты, Лунь, в глубине души не веришь в этот самый «кирдык». Сомневаешься ты крепко в правоте Доктора, но топаешь к Центру. К Саркофагу, где то ли есть настоящий Монолит, то ли нет его вовсе, а просто глюки всем чудятся. И всё равно топаешь. Дурак, ё-моё…
Ага. Разговаривают негромко… слышу Айболита:
— …не поверите. Громадный хемосуктор палюстрис… вылетает прямо на нас… а вокруг топь. И двигается невероятно быстро для своих двухсот с лишним килограммов живого веса…
— Ох ты ж бли-ин… ну и тварюга. — Ересь, конечно. Узнаю голос.
— Да-да, действительно впечатляющий образец местной фауны… самый, пожалуй, крупный представитель гуманоидов. Взрослая особь нередко достигает трёхсот и более килограммов веса при росте в два с половиной метра.
— Ё-макля… вот это рожа. А это чё, щупальца?
— Не совсем. Скорее, сильно изменённые кожно-мышечные челюстные отростки. Присоски на них есть, но это просто оснащённые мощными сфинктерами протоки слюнных желёз. Жертва высасывается главным образом за счёт мускулистой глотки, да…
Вот тебе раз. Нашли-таки общий язык. Стосковался, видать, Айболит по лекциям, а тут вдруг слушатель, неважнецкий, конечно, но в Зоне и такой сойдёт.
— И что характерно, у большинства учёных имеется предположение о наличии у кровососов интеллекта. Да, именно так… не думаю, что их можно считать разумными в прямом понимании этого слова… но то, что их умственные способности значительно, повторяю, весьма значительно превышают таковые у шимпанзе, это факт. Знаете, в переднем мозге кровососа не два, а четыре полушария, причём функции, если можно так выразиться, дополнительных полушарий не до конца понятны. Возможно, они как-то задействованы в возможности кровососов становиться невидимыми…
— Фигасе! А чё, вы их ловили?
— Да-да. Нескольких особей удалось обездвижить при помощи особого нейротоксина… сейчас покажу снимки… ага, вот они. А здесь вы можете видеть вольер во внутреннем дворе четвёртого зоологического корпуса. Обратите внимание на толщину прутьев… о да, взрослый кровосос исключительно силён… но особых результатов эти исследования не принесли. Все особи вели себя примерно одинаково. Первые два-три часа они пытаются выломать клетки, крушат всё, что не привинчено к полу… да и то, что привинчено, тоже крушат, а когда понимают, что клетку сломать не удастся, впадают в глубокую апатию. Просто садятся на корточки спиной к учёным и ни на что уже не реагируют. Полный отказ от пищи, воды, никакой реакции на раздражители. Смерть наступала на четвёртые или пятые сутки, причём за всё это время кровососы даже не меняли положения тела. Думаю, если добыть детёныша, то вполне можно добиться несколько более длительных сроков содержания в неволе…
— Круто. Скажите, профессор, а чё такое гуманоид?
— М-да. У меня будет небольшая просьба, молодой человек. Не употребляйте, пожалуйста, слов «блин», «круто» и «ё-макля». Также могу заметить что вместо «чё» несколько уместнее использовать «что». Впрочем, отвечаю на ваш вопрос. Гуманоид означает «схожий с человеком», «имеющий вид, образ человека». Как вы видите, кровосос действительно имеет в своём облике множество человеческих черт. Строение тела, способность к прямохождению, в некотором роде даже пропорции… к гуманоидам также можно отнести бюреров, изломов и так называемых контролёров. Из эндемиков Зоны последние по фенотипу очень похожи на человека. Различия существенны, конечно, но издалека, знаете ли, бывает трудно определить, с кем имеешь дело. Зато их генотип, к сожалению, пока не поддается анализу…
Пожалуй, всё-таки надо вставать. Поддержу беседу, потому как другого способа избавиться от тяжёлых впечатлений сна пока не предвидится. Одеться было делом одной минуты.
— Из гуманоидов, профессор, можно ещё упомянуть пещерников. — Я зашёл в «кают-компанию». — Специально не подслушивал, но уж больно оживлённая у вас беседа получилась.
— Мы вас разбудили… извините. — Айболит выглядел смущённым.
— Вовсе нет. Просто заснуть не получается. Так вот, что там с пещерниками?
— Какое точное название, гм… да, появились после Третьей Катастрофы, но у нас ничего нет, кроме нескольких фотографий и одного сильно разложившегося трупа, точнее, части позвоночника и тазовых костей с остатками тканей. Этого слишком мало для полноценного исследования. Аномальный карст на берегах Припяти совершенно не изучен, от роботов мало проку, сами понимаете, а сталкеры идти туда отказываются наотрез. Впрочем, несколько человек изъявили желание, но я сам отклонил их кандидатуры. Не хочется, знаете ли, брать грех на душу… нельзя, просто нельзя поручать такие задания людям, которые в Зоне всего пару недель. Вы, я так понимаю, видели этих… гм… пещерников?
— Как-то раз приходилось. — Я поёжился.
Ямы. Было, конечно, у этого хутора другое название. Барышев Ручей, кажется… но теперь даже в картах «ботаников» иначе, как Ямы, это место не обозначается. Аномальный карст, глубокие пещеры непонятного происхождения, которыми столь богата Зона. До сих пор, говорят, вспучивает землю холмами, образуются пустоты, проедающие на поверхности чёрные провалы-воронки. Совсем как здесь. В Ямах.
Дома на этом месте сгнили ещё до Третьей, стремительно превратились в труху, только холмики видны, хрустят под ногами ржавые гвозди, кирпичные чешуи и битое в тонкие, острые клинья стекло. Всё, что осталось от хутора, — вишнёвые сады. Раскорячило их, узлами завязались деревья, и от коротких, словно обрубленных стволов высоко вверх тянутся кривые ветки. И листьев на них нет, но вишенки заметны, мелкие, чёрные, словно засохшие. А у корней воронки, провалы, из которых задувает промозглый ветер. Плохое это место, даже для Зоны плохое, днём ещё ничего, можно пройти, но по ночам… скрипит что-то в пещерах, постукивает, а то вдруг столбами тёплый белый туман прёт, и под землёй не то шипение, не то свист слышен. Пропадали здесь сталкеры. И, что совсем паршиво, придётся мне тут ночевать. Не пройду в темноте по Ямам. Не получится.
Тонкие облака немного пропускали свет луны, и я с трудом, но различал силуэты деревьев, антрацитово-чёрные пятна провалов, дом слева, точнее, только его фундамент. За неимением хоть какого-нибудь укрытия мне оставалось только прижаться спиной к остаткам стены и пережидать долгую бессонную ночь. Костёр из плотных, мокрых сучьев неохотно тлел, почти не давая света, но и такой огонь был лучше, чем вообще никакого. С другой стороны, эти дрова горят не быстро, мешает им гореть прелый сок, выкипающий белёсыми шапочками пены, так что топлива должно хватить до утра…
«Сайгу» на колени, проверить запасные магазины с вязаной картечью. ПП-2000 положить рядом, под руку. И что понесло меня сегодня в сторону Ям, будь они неладны? Рассчитывал, называется, засветло хутор проскочить, чтоб добраться к вечеру до одного надёжного подвала. Совсем забыл, что Зона, поганка, обожает ломать планы на будущее. Вот и сидел четыре часа на крыше ржавого автобуса, пока медленно плыло по земле студенистое, дрожащее «марево», и по-хорошему, надо было мне сразу и завернуть назад, да вот рискнуть захотел, думал, успею. Успел. Молодца, сталкер Лунь, так держать. Умный ты мужик, ничего не скажешь.