Небо совсем затянуло тучами, и уже ничего не видать за пределами маленького, тусклого круга света от моего чахлого костерка. Темнота кругом, плотная, чёрная, дождик накрапывать начал. Теперь только на слух полагаться, но на Ямах совсем тихо никогда не бывает — шуршит, поскрипывает, шорох со всех сторон, и не поймёшь, то ли это дождь капает, то ли ходит кто-то вокруг костра. А ведь и правда ходит! Нет. Чудится тебе, сталкер. Просто дождь…
«Нннннн…» — едва слышный, сдавленный стон. Совсем рядом, похоже, что за поваленной вишней. Что это?
Неприятно засвербило в груди, и, несмотря на то, что и так была не тёплая погода, воздух, казалось, стал ещё холоднее.
«Нннэ-ээннннн…» — тихо и тоскливо, на этот раз правее, и кто-то уже вторит этому слабому, тонкому стону. И еле слышный шорох вокруг, шелестит под дождём мёртвая листва. Вот и сзади уже стонут, целый хор долго и печально тянет одну ноту. И не видно, ничего не видно вокруг, темнота, глаз выколи. Костёр мой совсем зачах, лишь одинокий, крошечный язычок огня бегал по рубиновым углям. А, бога душу мать!..
Щедрая порция семидесятиградусной «слезы контролёра» зашипела на углях, и костёр тут же воскрес, разгорелся синеватым пламенем, выхватив из темноты деревья, холмики, жёлтый бурьян. Те, кто стонал в темноте, бесшумно шарахнулись от света, но уже через секунду начали выглядывать из-за деревьев, держась за стволы белёсыми, паучьими пальцами. Десятки лиц… нет, скорее, гротескных масок с круглыми, чёрными глазами и вытянутыми в трубку костистыми челюстями. Пещерники… Низкие и высокие, но все как один сутулые и тщедушные, словно исковерканные запущенным рахитом, они молча раскачивались, пялясь на огонь, царапали кору костлявыми пальчиками…
«Хх-н-ннннннн…» — и вновь тянущий за душу, долгий печальный стон.
Изведя на костёр всё спиртное, я шарахнул в небо из «Сайги». Попрятались, а затем медленно, со скоростью минутной стрелки, опять начали высовываться из укрытий. И вот тогда я рванул во все лопатки, понёсся, не помня себя, прямо сквозь заброшенный хутор, оглашая окрестности лютыми матюгами. И счастлива была моя судьба, что не влетел ни в одну из ям, повезло, что не встретил лбом древесный ствол и миновали меня аномалии. Остаток ночи провёл на дереве. Не помню даже, как на него забирался.
— Не могу сказать, что получил большое удовольствие от встречи, — добавил я после того, как вкратце описал события той незабываемой ночи на Ямах.
— Хм… любопытно. Согласно рассказам сталкеров, эти создания всю жизнь обитают в карстовых пустотах, — сказал Иван Аскольдович и задумчиво подёргал бородку. — Значит, на поверхность они всё-таки выходят. Интересно, зачем?
— Не знаю. Может, хотели познакомиться. Хоть и напугали они меня крепко, чуть ли не до потери пульса, но нападать явно не собирались. Иначе, наверно, я бы здесь не сидел.
— Так мало данных, — вздохнул Айболит. — Почти ничего не знаем…
— Скажите, я вот зомби видел… — Ересь коротко взглянул в мою сторону. Видать, кино из головы ещё не выветрилось, помнит. — Тоже гуманоиды?
— Нет. — Профессор опустил взгляд. — Это… это вообще шут знает, что такое. Как биолог скажу вам, что их существование невозможно, вот так. Зомби не может быть, потому что их не может быть никогда! Но они есть. От этого с ума сойти можно, друзья мои. Всё, решительно всё, чему учили меня и чему я сам учил своих студентов, разбито самим фактом наличия такой формы жизни, которая и не жизнь вовсе… нежить… вот чепуха-то.
Мелихов надолго замолчал. Он сосредоточенно думал о чём-то, хмуря брови и постукивая пальцем по столу. Потом вдруг порывисто встал и энергично мотнул седой головой.
— А, к дьяволу! Я имею смелость причислять себя к учёным, друзья мои, и то, что вы сейчас услышите, может показаться дикостью. А я всё равно скажу, да! Я безумно рад тому факту, что Зона своим появлением крепко надавала по носу современной науке. И эта солидная трёпка посшибала с неё плесень прогнивших догм, за которые до сих пор цепляются некоторые старые ослы. Именно Зона показала, насколько мы ещё далеки от правильного понимания мира, что рано именовать себя всезнайками и почивать на лаврах. Знали бы вы, сколько разбито здесь старых общепризнанных теорий и сколько новых появилось взамен! Это, господа, научная революция решительно во всех областях естествознания. Именно так! А за научной революцией последует новый виток развития цивилизации, гигантский рывок вверх… дешёвая, общедоступная энергия, новейшие технологии, прорыв в медицине. И к звёздам мы полетим, точно вам говорю!
«Эх, профессор… с печки об лавку мы полетим, а с лавки об пол головой, — подумал я. — А вы, оказывается, мечтатель. Верите в светлое, понимаешь, будущее. Мне бы вашу веру… а то как-то не выходит в последнее время быть убеждённым оптимистом».
— Да, насчёт гуманоидов… — Я не слишком вежливо оборвал поток красноречия. — Хочу спросить. Не знаете о существах, которые обладают некоторыми чертами излома и контролёра? И ещё у них очень белая кожа, буквально как свежая известь.
— Слышал, слышал об одном экземпляре от представителей «Долга», говорили они о таком, да. Кажется, молодая самка. Но, к сожалению, долговцы обычно уничтожают пойманных мутантов. И мой коллега, что часто бывал у Доктора, тоже пару раз обмолвился о подобном существе, вроде бы жившем поблизости от его дома. Больше ничего не знаю. Может быть, просто слухи.
— Может быть… — кивнул я. Ну, конечно, нельзя же всерьёз рассматривать возможность того, что Айболиту известно местонахождение Пенки. Глупо на это рассчитывать. Но спросить стоило. Чем Зона не шутит… пять утра, однако. Надо ещё выспаться перед завтрашним, точнее, уже сегодняшним переходом.
— Долго ещё?
— Минут через двадцать выйдем на Росток. Если, конечно, не приключится какой-нибудь пакости.
Ересь, услышав ответ, заметно приободрился. Сильно вымотал парня не самый долгий переход, на лбу даже испарина выступила. Ну и молодёжь пошла — Хип такой рюкзак шутя таскает, а ведь бывали у нас с ней такие марш-броски, что ой, не всякий мужик столько без отдыха пройдёт. Усталость — вечный спутник сталкера, однако Хип то ли виду не кажет, то ли и в самом деле двужильная. Повезло, нет, точно повезло мне со стажёром. Молодец.
— Что, Ересь, склеился? — Я через плечо глянул на Философа. — Не дрейфь, скоро дойдём, отдохнёшь.
— Да не, нормуль… просто не выспался, блин. Дед, конечно, классный, прикольный ваще такой, но запарил не по-детски. Дрыхнуть надо, а он так интересно задвигает, что хрен уснёшь.
— Слушай, стажёр, а ты, случаем, в комсомол не вступала?
— Ты что, Лунь? Меня и в проекте не было, когда всю эту байду отменили.
— Жаль.
— Это почему?
— Потому как всё остальное в комплекте. И спортсменка, и просто…
— Да ладно тебе… — Хип улыбнулась так, что, кажется, в Зоне чуть светлее стало. Хорошо мне от её улыбки делается.
И вообще славный сегодня день. Не в смысле погоды, с ней как раз и не ладилось — после Выброса обязательно дождь льёт, и хмарь на небе сплошная, низкая, — а в смысле отсутствия приключений на одно место. Без проблем прошли, считай, всю Свалку, встретили пару раз отряды «Долга» и не наткнулись ни одного мутанта — не было их вообще, как корова языком слизала. Впрочем, видел я кое-где свежие тушки слепых псов, а у депо даже убитого кабана, так что корова эта самая скорее всего носила красные нашивки и метко бодалась из крупнокалиберного оружия. Там, где «Долг» прошёл, мутантов, как правило, днём с огнём не сыщешь. Только вот Ересь что-то поскучнел, и чем ближе подходили мы к базе «Долга», тем всё более унылым становился его вид.
— Чего нос повесил, Философ?
— Скажите, Лунь… а можно мне… это… — И долгое молчание.
— Говори уже.
— С вами остаться? Не хочу я… это… назад…
— Не, ну ты даёшь. Вроде доходчиво объяснил тебе насчёт Зоны. — Я даже остановился.
— Да я врубаюсь, что здесь на раз можно ласты склеить. И что бабок много не будет, тоже понял, не даун.
— Ну и в чём тогда дело?
— Хрен с ней, с Ленкой. Тварь она галимая и на фиг мне теперь не нужна. — Ересь тоже остановился. — Я всё слышал, Лунь, о чём вы там с Сионистом перетирали. За трубой спрятался и слышал. Сионист, значит, правильно тогда сказал насчёт этого самого… что отстой там. Я долго думал, значит. И понял, что там и вправду отстой галимый. Я обратно не вернусь. Сам так решил.
— А о родителях ты подумал, Ересь?
— А чё предки? Батька сидит безвылазно, я его только на фото и видел, а у мамки хахаль очередной, и ей всё по фигу. У неё вечный ништяк по жизни, в интернат ко мне всего пару раз заглядывала, и то по синьке. На хрен мне такие родичи сдались.
Ну что, Лунь, вытащил парня из Зоны? Переправил, значит, за Кордон? И кино твоё подействовало, и зуботычины тоже пригодились. Решил он, понимаешь.
— Слушай, Философ… — И всё, молчу, не знаю, что парню сказать. Как отрубило, мысли даже связать не получается. Не ожидал я такого оборота. А тот, значит, слушать приготовился, смотрит на меня, ждёт, чего Лунь ему скажет. И взгляд уже не сказать, чтоб совсем бараний, видать, и вправду много думал парень. Молчаливый какой-то стал, а раньше, помнится, не заткнёшь. Меняет, конечно, людей Зона, но не так же быстро. И, по ходу, бесполезно его теперь убеждать и отговаривать.
— Ладно. Хрен с тобой. Может, ещё одумаешься. На базе поговорим.
Встречались в Зоне особенные местечки. «Ботаники» называли их «участки стабильно низкой аномальной активности», а сталкеры просто — «палестинки». Площадь — от места для стоянки до пары-тройки квадратных километров. Все они были наперечёт, очень ценная это штука для сталкера — «палестинка». Никогда не появляются на них аномалии. Очень редко и неохотно забредают мутанты. Даже сама земля «палестинки» ничуть не изгажена Зоной, чистая она, никаких «папоротников», «жгучки» или, там, «пальцереза». Обычная трава, деревья нормальные, не покорёженные, даже воздух какой-то другой. И сколько бы ни было Выбросов, к