— Я первый. Хип, за мной. Пенка… гм… тоже поглядывай.
Мутант посмотрел на меня как будто даже с иронией, кого, мол, учишь, но скорее всего мне это просто почудилось. На её лице не было никаких эмоций… да, может, и были, только нам непонятные. Да, кстати, а можно ли называть это лицом? Один глаз громадный, другой раза в два меньше, бугры по бокам высокого белого лба, заострённый, крошечный подбородок, нос тоже очень маленький, рот миниатюрный, хотя зубы я видел, то ещё, скажу я вам, зрелище. Может, всё-таки морда, как и у всех мутантов? Вот у контролёра точно морда, хоть и много в ней человеческого. У бюреров тоже совершенно точно не лица, а что-то плоское, гноящееся, и не поймёшь, где у него глаза или нос, а где язвы… ух и страхолюдные тварюги, если видел такого и выжил при этом, то уже не забудешь. У изломов совсем уж похоже, считай один в один с человеком, только что скулы очень узкие и голову словно с боков сплюснули. Неопытный сталкер излома от человека отличить не может, чем тварь и пользуется… бывали случаи, что целый вечер у костра за жизнь перетирали мутант и новичок. До тех пор, пока… ну, в общем, ясно, что после бывает. Так вот, морды у них или всё-таки лица? В принципе и у людей морды бывают… вон, бывший владелец одной такой отвратительной хари сзади чапает, мычит изредка да размягчившимися лёгкими похрипывает. Саранча его звали… даже сейчас так называемая жизнь этого существа навряд ли отличается от прошлой. Только что подлости и злобы поубавилось, а всё остальное на месте.
Нет, лицо у Пенки. Да, чужое, нечеловеческое, жутковатое, но всё-таки лицо. Уродливым его назвать язык не поворачивался. Просто чужое, но не отталкивающее. А ведь, по идее, должен ты, Лунь, испытывать и страх, и отвращение к мутанту. Закон у человечества такой — жёсткая ксенофобия ко всем чужим. Глубоко он в нас въелся, закон этот, с первобытных ещё времён. Только похоже, что такому товарищу, как я, и в самом деле законы не писаны…
Гайка нагрелась от долгого пребывания в руке, забыл я про неё, тщательно высматривая любые ненормальности в окружающем пейзаже. Если можно назвать его нормальным… деревья эти мёртвые, безобразно раскоряченные Зоной, пни уродливые, изломанные арки корней, выпирающих из бесплодной, выжженной почвы. Почти не гниют в постоянной сырости, потому как ни грибов тут нет, ни насекомых. Долго ещё будут стоять эти белые скелеты деревьев, этакие памятники погибшему лесу. Мёртвое место… пустое.
Я сверился с картой в ПМК. Правильно идём, по моему маршруту, вон приметную «плешь» миновали, аномалию-долгожителя — не один год прошёл, а она со своего места так и не сползла. Впереди здоровенный пень, расщеплённый на две части, в моей карте обозначен как «рога»… от него двигаться по краю оврага, аномалий там раньше не было, а сейчас, после нескольких Выбросов, вполне могли появиться. Проверим… Гайка, прошелестев полосками магнитофонной ленты, клюнула в плотную чёрную почву, к ней прыгнул тушкан, обнюхал, поскакал дальше. В принципе гайки можно и не кидать, вон какой авангард у меня, лучше всяких детекторов и болтов, но старая привычка даёт о себе знать, и потому швырял я гаечки, следил за их полётом, подбирал, опять швырял… спокойнее так. Привычнее, что ли. Подходим к старой просеке, за ней — развалины турбазы, деревянные домики уже давно сровняло с землёй, одна труха осталась, и только щит у входа сохранился, большой такой, добротно сделанный, но что на нём было написано, уже не поймёшь, краски дождями смыло. И над трухой, остатками летней кухни и поваленным забором едва заметно подрагивает воздух, отсвечивая изредка малахитовой зеленью. Значит, нам туда не надо, в обход… благо, просека дальше продолжается, как раз до линии. Нормальная такая просека, нравится она мне, не чувствую тут никакой гадости. Пройдём, как по бульвару… тьфу три раза через плечо. Но что-то не нравилось мне впереди, какое-то нехорошее ощущение. Впрочем, тушканы довольно уверенно поскакали в прогал между сухими стволами. Значит, чисто там, можно идти…
И тут запиликало. Хрипловато так, с переливами. Я обернулся на звук. Хип сняла с пояса старый детектор, купленный в «Шанхае». На нём даже не было экрана, только три крошечных светодиода — жёлтый, зелёный и красный. Этакий миниатюрный светофор, перемотанный изолентой. Детектор заливался вовсю, и «светофор» на нём чётко показывал — стой, путь закрыт.
— Не поняла… — Хип перевела взгляд с орущего «старичка» на свой сверхсовременный научный сканирующий детектор, способный даже в фоновом режиме засекать любую известную «ботаникам» аномалию. Ну, по крайней мере так заявлял изготовитель… — Как это?
— Наверное, глюк у прибора. — Я с сомнением покосился на древнюю машинку, но всё же предельно внимательно осмотрел окружающее пространство. — Пенка?
— Плохой лес.
Ну, это мы уже слышали… и вдруг я увидел. Впереди, прямо перед носом у тушканов, воздух был другим. Не то чтобы мутным, не дрожало там и не светилось. Другой воздух. Не такой. И земля под ним другая, чуть-чуть, едва заметно светлее она. Не знаю, что там. Может быть, прошли бы и не заметили, а может, и накрыло бы здесь всех нас. Это Зона, Лунь… и не нужно больше надеяться на чутьё тушканов или предупреждение Пенки. Смерть только и ждёт, чтоб отвлёкся сталкер, расслабился или понадеялся на кого-нибудь. Повезло нам сейчас. Крупно повезло. Значит, в скором времени можно ожидать большущей пакости. Закон маятника работал в Зоне безотказно.
— Обходим, друзья мои. Дай-ка глянуть. — И я забрал у Хип детектор. Да, действительно счастливый… на задней крышке между полосами изоленты были видны аккуратно выцарапанные буквы: «Шк…рень». Шкворня, значит, машинка. Наверняка с ней он к Монолиту ходил. И вернулся. А вот каким он вернулся, это уже другой вопрос. — Счастлива наша судьба, Хип.
— Впереди смерть. Да, — подтвердила Пенка.
— В следующий раз чуть пораньше предупреждай. Просьба такая.
— Хорошо. Я рано предупреждать буду, — кивнул мутант.
Так… вот и высоковольтная линия. Бывшая, конечно, как и почти всё в Зоне, что было когда-то сделано человеческими руками. Анкер покосившийся, рыжий и весь в мелких буграх ржавчины, но изоляторы ещё висят, а на них вместо оборванных проводов почти до земли тянутся чёрные лохмы. И жужжит еле слышно, потрескивает в них, искорки синие мерцают. Это просто ветра нет… иначе такая иллюминация начинается, что в глазах потом долго пятна фиолетовые плавают. Да и сейчас лучше не смотреть наверх, а то мало ли, полыхнёт, не отморгаешься потом…
— На высоковольтку не смотреть, зайцев в глаза наловить можно на раз. И к самой линии не подходить, шарахнет — мало не покажется.
— «Электры»? — Хип, прищурясь, всё же быстро взглянула на анкер.
— Они самые. Считай, на каждом столбе поселились. — Я размотал колечко из обрезков тонкой проволоки, распушил их веером. — До лесничества придётся вдоль высоковольтки идти, другой дороги нет. Я первый, вы по следам.
Угу, первый… когда год назад этой дорогой ходил, космы эти на столбах совсем маленькие были и не на всех изоляторах висели. А теперь вон как вымахали и искрят очень нехорошо. М-да, ситуёвина… хоть возвращайся и через Армейские дуй. Но туда теперь нельзя. И под опорами тоже никак не пройти. Думай, Лунь…
— Синий блеск вверху. Плохо. Опасный, — добавила Пенка.
— Есть варианты?
— Нет, — подумав, ответила она. — Слева тяжёлые места, не пройти. Справа совсем плохая дорога, мясо рвёт, наоборот мясо делает. Кожа внутри, мясо наружу.
— То есть наизнанку. «Выворотень», — догадалась Хип.
— Верно, — вздохнул я. Ох и поганая эта аномалия… гайки брошенные или волной летят, или сразу в мелкую пудру разваливаются, а человека просто выворачивает, словно свитер, который через голову снимают. Видел я такое… и потом много раз пытался забыть и страшный хруст костей, и влажный треск рвущихся тканей, и то, что от человека потом остаётся.
— Могу вести, — предложила Пенка. — Доктор сказал, я проводник. Или мёртвый вперед идёт.
— Но тушканы…
— Тушкан маленький. Низкий. Синий блеск не достанет. Зомби выше, наш рост. Синий блеск мёртвому не сильно страшный, только мало горит, потом гаснет, и мёртвый поднимется, дальше идёт, — объяснила Пенка. А что, логично, и не поспоришь.
— Действуй, абориген.
Пенка повернулась к зомби, хрипнула коротко, мгновенный, на долю секунды, свист в ушах…
И зомби безропотно пошёл вперёд… чтобы вскоре разрядить на себя первую «электру». Ослепительно яркая синяя лента протянулась от изолятора до сутулой фигуры, подожгла редкие, вылезающие волосы на голове, и трескучий удар высоковольтного разряда неприятно ударил по барабанным перепонкам. Сильно запахло озоном и палёным мясом. Зомби упал на колени, взвыл и начал бить себя по голове. От замызганной камуфляжки пошёл дым, остатки волос и редкие красные искры посыпались на землю. Зомби жалобно гнусавил и раскачивался. Пенка рыкнула, и мертвец тут же замолчал, поднялся и потопал дальше. Да, действительно — «мало горит, потом гаснет, а мёртвый дальше идёт»… но ещё пару таких попаданий, и даже зомби ласты склеит, несмотря на всю свою живучесть. А нам теперь можно пройти по его следам — «электра» разрядилась на некоторое время…
После четвёртого удара молнии у бывшего Саранчи отлетела рука — пар из вскипевших в месте попадания тканей просто взорвал сустав, но зомби снова встал и, уже заметно прихрамывая, продолжил прокладывать нам дорогу. На спине его весело отплясывал огонёк, и дымился он уже весь, начиная от ботинок и заканчивая обуглившейся макушкой, но исправно топал к последней опоре. И, как оказалось, к последней своей «электре».
На решётчатой лапе анкера зажёгся синий светоч, под ногами зомби взлетели струйки пыли, а потом шарахнуло так, что запищало в ушах, и отгоревший от креплений изолятор тяжело грохнулся на землю. И мертвецу хватило: он мешком рухнул на землю, медленно перевернулся на спину, подогнул к животу ноги и замер.
— Готов, — прокомментировала Пенка.
Я подошёл к умершему своей второй смертью Саранче. Узнать его уже было невозможно — круглое пухлое лицо спеклось в чёрную маску.