[5] Дом, видно, был большой; сквозь листву деревьев белели его стены, выходившие на пруд. Парк, в котором мы находились, по всей вероятности. не имел отношения к главному парку, который примыкал к основному зданию Золотого Храма и был устроен по проекту Энею. Но и этот парк был хорош. Прекрасный пруд, водопадики и ручейки, мшистые садовые камни — всё это свидетельствовало о том, что и в этом месте когда-то был храм. Правда, парки, сады и садики в таком городе, как Киото, не такая уж редкость. Но даже и в этом городе снимать дом с таким роскошным парком может себе позволить лишь какой-нибудь старинный богач или нувориш. По слухам, господин Уэда благодаря каким-то своим давнишним связям с храмом платил за аренду какие-то жалкие гроши, и в глубине души все мы ему очень завидовали.
Мамаша Ямаути настояла на том, чтобы мы выпили по чашечке чая, и проводила нас в буфетную, где на столиках был сервирован чай. К нам подошли господа Сэнсаку и Сэнгоро, и мы тепло с ними раскланялись. Пользуясь выражением госпожи Ямаути, сегодня здесь решено было собрать одних только «обитателей деревушки Нандзэндзи», и эта идея нам показалась весьма симпатичной. Но что касается актёров, то здесь присутствовали старик Сэнсаку, господин Сэнгоро, его супруга, их сын Сэнносукэ и целая стайка учеников этих актёров. Короче говоря, была представлена чуть ли не вся семья Мояма с их учениками. Когда мы покончили с чаепитием, нам сказали, что сейчас состоится выступление сыновей господина Уэда, которые разыграют фарс под названием «Приманка». Мы вернулись на свои места на террасе и ещё раз оценили всю прелесть этого места. Зрителей здесь было не так уж много. У балюстрады в юго-восточном углу стоял небольшой столик, на котором алела ветка китайского мискантуса и стояли пирожки со сладкой начинкой — традиционные жертвоприношения луне. Перед этим столиком на ковре в смиренных позах сидели человек десять гостей. Судя по внешнему виду, собравшиеся здесь мужчины и женщины все без исключения принадлежали к избранному обществу, представителями которого главным образом и был заселён этот район Киото. Словом, это были «обитатели деревушки Нандзэндзи».
Что касается содержания фарса «Приманка», то сводится оно к следующему. Находящийся на службе у некоего даймио[6] молодой стряпчий Таро, манкируя службой, проводит целые дни дома, притворяясь, что разъезжает где-то по делам. Проведав об этом, даймио и другой молодой стряпчий, по имени Дзоро, являются к нему на дом и прибегают к различным уловкам, чтобы выманить спрятавшегося Таро из его убежища. Они играют на лютне, распевают песни, пляшут. Таро не выдерживает, клюёт на эту приманку, выходит из своего укрытия и таким образом разоблачает себя. Роли в фарсе исполняли три сына Уэда. Старший из них был учеником шестого класса начальной школы, средний ходил в четвёртый класс, а младший — во второй. Они безупречно разыграли пьеску, что с несомненностью свидетельствовало не только об их талантах, но и о недюжинных педагогических способностях господина Сэнгоро. Мальчики были в том возрасте, когда ребятишки больше всего увлекаются шалостями и проказами. Когда они возвращались из школы, их, должно быть, очень тянуло поиграть с соседскими сорванцами. Но увы! Такого рода забавы были не для них. И они покорно принимались зубрить непривычные для их слуха монологи и реплики из старинных фарсов. Разве это не говорит о том, что в Киото дети растут в атмосфере ласки и внимания к ним? Здесь исстари принято обучать детей в этом возрасте искусству фарса. Нередко своими выступлениями они украшают такие концерты, на одном из которых мы присутствовали сегодня. Говорят, что в прошлые времена этот обычай был ещё более распространённым, чем сейчас. Из всех видов эстетического воспитания мальчиков фарс, пожалуй, наиболее подходящий. Его музыка, песни и пляски просты, безыскусственны и приятны. Да и речи действующих лиц, которые в фарсах требуется произносить невообразимо высокими голосами, лучше всего получаются у юнцов. Само несовершенство детской игры, которое было бы абсолютно нетерпимо у взрослых, придаёт их выступлениям особую прелесть. Как забавны и милы бывают эти детские фигурки, обряженные в старинные театральные костюмы, во все эти суо, нагабакама, катагину, косимэ — коротенькие кимоно с широченными рукавами, длинные в складку шаровары, вычурные плащи и накидки.
Вслед за мальчиками выступил их отец господин Рюносукэ Уэда. Он исполнил шуточную песню из фарса «Семь лет исполнилось дитяти». На эту тему существует и народная песня «Семилетнее дитя», которая поётся под аккомпанемент самисэна. На мотив этой песни есть даже танец, исполняемый в стиле Иноуэ. Однако мне больше всего нравятся слова этого произведения. До сих пор они помещались только в сборнике «Хвоя», и поэтому я хотел бы их здесь привести:
В семь лет — совсем ещё дитя —
И вдруг такое дело!
Дочь заявила не шутя:
«Я для любви созрела».
Как воск, сердца у матерей,
Я чаду уступила
И потолкаться средь людей
В Кандзаки отпустила.
Как хмель иль дикий виноград
От корня убегает,
Она покинула свой сад
Беспечно, как чужая.
Но мать есть мать — всегда добра,
И я ей всё простила.
Дала мешочек серебра
И в путь благословила.
И вот уж девочка моя
С людьми в ладью садится
И в чужедальние края
От матери стремится.
Дитя, зачем идёшь ты в сеть?
Любовь — хмельней, чем брага!
Коль хочешь пляски посмотреть.
На севере есть Сага.
Плясуньи там огня полны
И гнутся, точно ивы,
В зелёных шапочках они —
Красотки все на диво!
В Ёсино горы все в цветах,
А в Хасэ клёны рдеют,
И в белых лепестков снегах
Пионы пламенеют.
Но если милые дружки
Тебе всего дороже,
Ты не особенно тужи:
Найти их всюду сможешь.
Дружочка приласкать в пути —
Невелика провинность!
Глаза лишь долу опусти
И будь сама невинность!
Я-де, мол, ангел во плоти,
Меня скромнее — не найти,
А то что, мол, сегодня —
Подстроила всё сводня!
Это текст песни из фарса. Но примерно так он выглядит и в народной песне. Помнится лишь, что в последней или второй и пятой строфе по поводу вьющегося растения «тэйкакадзура»[7] в трагедии «Тэйка» говорится следующее: «Растёт оно на могиле императрицы Сикинайсин[8] и называется „тэйкакадзура“… Это излюбленное растение Тэйка».[9] Оно растёт на могиле императрицы и вьётся вокруг её надгробного памятника, как бы символизируя разлуку без взаимной печали.
Что касается словечка «ития»,[10] то в сборнике «Хвоя», вышедшем в издании «Библиотека Иванами», имеется следующее примечание, принадлежащее покойному Токутаро Фудзита: «В фарсе „Проделки водоноса“, который ставится исполнительской школой Идзуми, слово „ития“ употребляется в значении „женщина“, а в постановках школы Саги это же слово звучит как „яя“. Следовательно, „ития“ — это то же самое, что „яя“, и, вероятно, означает горничную в домике свиданий».
«Семь лет исполнилось дитяти» я видел уже не раз. Дважды — кажется, это было в январе прошлого года — я видел танцы на либретто этого фарса в исполнении любимца весёлого квартала Гион — Ясухидэ, которого по справедливости считают лучшим танцором школы Иноуэ. Позже я видел выступление в этой вещи господина Ягиё Иноуэ. После того как мне довелось ещё повидать в осакском театре «Тайканногакудэн» Ягоро Мояма, я был уже окончательно без ума от этой чудной вещи.
Если принять во внимание, что господин Уэда всего каких-нибудь три-четыре месяца, как стал брать уроки у господина Сэнгоро, то он, несомненно, сделал порядочные успехи. Можно даже сказать — блестящие успехи.
Впоследствии достопочтенная мамаша господина Ямаути сообщила нам, что господин Уэда занимал пост директора в каком-то Обществе взаимного кредита. В условиях острого финансового кризиса, когда банки с большой неохотой отпускали кредиты, такие товарищества приобрели большое значение, и дела у них шли недурно. Таким образом, недурно они шли и у господина Уэда. Кстати, этот мужчина раньше был абсолютно равнодушен к театру и никогда не интересовался ни музыкой, ни пением, ни танцами. Но с тех пор, как жена его стала обучаться комедийному искусству, он вдруг тоже воспылал желанием испробовать свои силы, и теперь это для него было самое любимое занятие. Если у него в прошлом в этой области действительно не было никакой подготовки, то это ему пошло только на пользу. Конечно, нельзя сказать, чтобы он уже приблизился к совершенству. Скорее он был ещё очень далёк от настоящего мастерства. Был он довольно угловат и мешковат, но подкупал своей непосредственностью. Он проделывал всё с таким старанием, с такой серьёзностью, что невольно забывались все его промахи.
Никогда не бывает так, чтобы всё было хорошо. Погода установилась ясная, зато во второй половине дня стало жарко, а до заката ещё было далеко. Под нами была вода, и всё же мы чувствовали духоту. Я сидел, прислонившись спиной к перилам, и смотрел на сцену. Время от времени я поглядывал на небо. Над гребнем горы, откуда, как предполагалось, должна была показаться луна, появилась и неподвижно повисла группа лёгких белых тучек. Я почувствовал тревогу, но нигде на небе больше не оставалось ни облачка, и это успокоило меня.
Концерт продолжался. После господина Уэда выступил с танцем господин Имура. Он сплясал «Безоблачное небо». Следующим номером снова следовал фарс, назывался он «Кумир». Эту пьесу я видел весной нынешнего года в театре Конго на Муромати, и она была ещё свежа в моей памяти. Роль мужа в ней исполнял Сэнгоро Мояма, роль жены — Тацудзо Муто, роль свата — Сэйко Танака. Сейчас в роли мужа выступал господин Торудзо Умэхара, жену играла мамаша Ямаути, свата — Сэнгоро Старик Сэнсаку выполнял функции помощника режиссёра. Господин Умэхара был владельцем галантерейно